Одиночество зверя (СИ)

— Ты не должен был заговаривать с Кореанно, предварительно не обсудив вопрос со мной. Мы в одной лодке, и отвечаем друг за друга. Ты можешь утопить не только себя, но и меня. Это нечестно, я так думаю. Я сейчас уйду, а ты пока думай.

Антонов бесцельно задержался ещё на несколько секунд, бросил на президента короткий взгляд и вышел из кабинета, чеканя шаг не хуже любого служаки. Саранцев молчал и пытался выдумать саднящие слова в ответ. В голове сгрудились только разбитые воспоминания, старые споры и недавние потрясения.

Глава 19

— Знакомьтесь, Игорь Петрович, — моя жена. — Елена Фёдоровна.

Рядом с Покровским стояла неприметная женщина и смущённо улыбалась.

— Очень приятно. Саранцев.

Внешность генеральши резко контрастировала со стереотипными представлениями. Молодой сотрудник свежесозданной администрации новосибирского губернатора предполагал встречу с высокомерной дамой, но увидел приятную особу, способную увлечённо поддержать разговор о литературе, музыке и театре. На том же самом приёме Ирина поспорила с ней об особенностях композиции второго концерта Рахманинова для фортепьяно с оркестром, чем привела мужа в некоторое недоумение.

— Зачем ты с ней сцепилась? — шёпотом терзал Саранцев непокорную супругу.

— Но она ошибается! — возмущалась та.

— Тебе какая разница? Здесь не клуб меломанов. Я хочу спокойно работать, а не дёргаться завтра от воспоминаний о твоих выходках.

— Она рассуждает по-дилетантски, но с большим апломбом! — не унималась Ирина, возмущённая искренне и беспредельно. Она жаждала нести просвещение в мир и очень волновалась при встречах с неискушённостью.

— Оставь её в покое, пусть говорит, что хочет. Каждый человек имеет право на собственное мнение, тем более в отношении музыки. Она же не ругает Чайковского или Бетховена?

— Ругать — понятие растяжимое. Критиковать можно кого угодно, вопрос только в аргументации и формулировках.

Дни после первых выборов Покровского бежали быстро, но путаным, рваным темпом. Незапланированные события случались постоянно, всякий раз вызывая страшный переполох. Генерал сохранял спокойствие, вызывал к себе в кабинет опростоволосившихся и делал им строгое внушение в отсутствие свидетелей. Саранцев также прошёл пару раз через эту процедуру, но сохранил о ней странное впечатление благодарности. Покровский почти рычал, сухо и холодно, не глядя ему в глаза, но не орал и не истерил, хотя Игорь Петрович здорово его подвёл глупой ошибкой в материалах для публичного выступления. Тогда, в губернаторском кабинете, он осознал незнакомое прежде желание больше никогда не подводить руководителя. Разумеется, он и прежде не хотел попадать впросак, но по соображениям самоощущения и профессиональной гордости; он и раньше не хотел разочаровывать дорогих ему людей. Теперь он именно не хотел причинять вред руководителю. Хотел от него уважения и высокой оценки, хотел приносить пользу и стать незаменимым. При этом Покровский лично с ним почти никогда не разговаривал, а если случалось, то произносил слова ровным тоном умного человека без нервов и сердца.

Елена Фёдоровна состояла при муже молчаливым советчиком и нештатным имиджмейкером. Первые годы Саранцев не входил в ближайший круг губернатора и видел его супругу только на официальных приёмах, но и там она умела многих озадачить. Тосты за столом не поднимала, с речами ко всей массе приглашённых не обращалась, но в отдельных частных разговорах время от времени заводила речь о своём благоверном, и всякий раз он вдруг оказывался непохожим на себя, как его знали люди.

В губернаторском штабе не было бывших сослуживцев генерала, и даже бывшие офицеры имелись, как водится, только в кадровой службе. Высоколобые выпускники всевозможных университетов тайно, а некоторые почти явно, воспринимали управленческие методы и административные способности матёрого солдафона с иронией. Мол, человек привык мановением пальца бросать людей за решётку по причине одной расстёгнутой пуговицы, а в штатской жизни требуются совсем иные подходы. Но истории Елены Фёдоровны во многом посягали на прочные мифы и создавали образ другого человека: спокойного, рассудительного, высоко ценящего подчинённых и готового ради них на жертвы. Университетские втихомолку пересмеивались и вышучивали верную половину губернатора.

— Елена Фёдоровна, зачем вы делитесь со всеми своими воспоминаниями? — спросил её однажды Саранцев. — Знаете, вам не верят.

— Кто не верит? — совсем искренне удивилась та.

— Многие из тех, кому вы рассказываете о Сергее Александровиче. Понимаете, все знают его несколько с иной стороны, — Саранцев испугался собственной наглости. — И не могут принять вашу откровенность за чистую монету.

— Господи, а я-то подумала! — рассмеялась губернаторша. — Знаете, мне всё равно.

— Зачем же вы тратите на них время?

— Да я и не трачу. Так, болтаю о пустяках. Надо же чем-нибудь время занять. А вы верите?

— Я? — Саранцев рассердился на себя за несвоевременно затеянный разговор. — Я не задумывался, честно говоря.

— То есть, тоже не верите? Вы не бойтесь, я не пожалуюсь мужу. Мне просто любопытно.

— Я думаю, рассказы жены о муже — всегда не о том человеке, которого знают все остальные.

— Это как же понимать?

— Жёны не лгут о мужьях, они просто знают их, как облупленных, и видят не замечаемое другими.

— Изящно вывернулись, Игорь Петрович, поздравляю. Значит, стоит поговорить с вашей Ириной о вас?

— Ни в коем случае! Хочу сохранить тайну. Как ужасна была бы жизнь без женщин!

— Без женщин жизни не было бы вовсе, Игорь Петрович. Впрочем, без мужчин — тоже. Знаете, почему я вышла за Сергея?

— Не представляю. Наверное, он был бравым курсантом?

— Он тогда ещё не поступил в училище. Это я его заставила.

— Вы?

— Я. Удивлены?

— Удивлён. Это вы с дальним прицелом, хотели стать генеральшей?

— Думаете, я знаю, чего хотела в шестнадцать лет? Кто вообще знает о себе такое? Вы вот, например, знаете?

Саранцев попытался вспомнить себя в старших классах школы и безоговорочно принял точку зрения собеседницы. Каша в голове из глупых фантазий и ошибочных представлений об окружающем мире, а самое яркое чувство — стремление к нарушению правил, сдерживаемое страхом. Вот его самоощущение тех далёких времён.

Елена Фёдоровна поведала неожиданную историю о школьнице и недавнем выпускнике — они встретились в гостях у общих знакомых и в результате последовавшей цепи событий не расстались даже спустя десятилетия. Юный Серёжа собирался в армию, а ещё более юная Лена во время танца в шутку посоветовала ему стать офицером. Мол, раз уж службы не миновать, лучше стоять не на самой низкой ступеньке карьерной лестницы. Она хотела просто заполнить время разговором, пошутить или подбодрить своего неизящного партнёра, но спустя три месяца получила письмо от курсанта военного училища и поразилась силе собственных слов.

— Он изменил свою жизнь ради вас?

— Здорово, правда?

— Да уж! Неожиданно.

Про себя Саранцев подумал — а если Покровский и сам собирался в училище? И просто решил использовать занятное совпадение в личных интересах. Захотелось взглянуть на фотографии юной Леночки — могла ли она повелевать людьми так, как рассказывает? Он самоуверенно считал себя женским физиономистом — ничего не понимая в мужских лицах, уверил себя в способности читать прошлое и будущее женщин по их внешности. Елена Фёдоровна владычицей мужских сердец не выглядела, но кто знает, кем она была в молодости?

— Он словно продолжал шутку, — вновь заговорила жена о своём муже. — Ничего не писал о чувствах, только острил. Пересказывал распорядок дня курсанта с собственными комментариями.

Саранцев не мог представить Покровского в роли ухажёра, даже в молодости. Он бы несказанно удивился, расскажи Елена Фёдоровна историю о пылком поклоннике. Но она строила образ сдержанного молодого человека. Тот молча сломал себя через колено, хотя мог просто объясниться, пригласить в кино, завалить девушку цветами — мало ли ходульных приёмов использует человечество для продления рода. Голуби топорщат перья и танцуют вокруг голубок, львы дерутся друг с другом за право обладания гаремами — самцы добиваются благосклонности самок разными способами, но все они одинаковы, мужчины не выдумали ровным счётом ничего нового.