Одиночество зверя (СИ)

— Каким же образом?

— Обыкновенным — через создание сенсационных информационных поводов. Можно уволить того или иного ключевого министра и в ходе дискуссии обнародовать обвинения против него. У вас же есть такая возможность?

— Изыщем, — неопределённо заметил Саранцев. — Не подставляется тот, кто ничего не делает. Только до президентских выборов меньше года, ни один судебный процесс не завершится.

— И не надо — хватит кадров задержания или в зале суда, совсем хорошо — в наручниках.

— Юлия Николаевна, вы циник, — ласково погрозил пальцем Антонов.

— Почему? — искренне удивилась та. — Я ведь не призываю сажать невиновных ради рейтинга. Неужели ни на одного министра не наберётся реального материала?

— Наберётся, — задумчиво вставил президент. — Но ведь этого не хватит для победы?

— Нет, конечно. Основным посланием предвыборной кампании должна стать мысль о президенте Саранцеве как блюстителе интересов государства и защитнике народных прав. Подробности нужно разрабатывать, я бы не хотела сейчас думать вслух и на коленке сходу решать мировые проблемы.

— Хорошо, Юля, договоримся следующим образом. Сразу предупреждаю — выходные вам не светят. Следует подготовить к вечеру воскресенья проекты трёх обращений президента к нации: об отказе идти на новые президентские выборы и обратной ротации с Покровским; о решении идти на перевыборы и готовности к противостоянию с Покровским; об отказе от перевыборов и уходе из политики. Всё понятно?

— Понятно.

Юля волновалась и тщательно скрывала свои чувства. Столкновение с Покровским — реальный шанс достичь недосягаемых высот в профессии. Правда, поражение Саранцева может сильно спутать карты, зато победа поставит её на голову выше всего остального журналистского цеха и активистов общественных связей. Сейчас многочисленные главреды и журналюги из кремлёвского пула ищут к ней подходы и стараются завязать чересчур близкие, хоть и профессиональные, отношения, но при этом изредка, вопреки своей воле, а то и специально, выказывают лёгкое пренебрежение. Мол, не знаем, каким это ветром тебя взметнуло так высоко, но он — всего лишь обидная случайность. Пройдёт немного времени, всё вернётся на круги своя, и ты снова, как прежде, будешь околачивать пороги редакций в поисках достойного места, но найдётся ли оно — большой вопрос. Любой дурак управится с работой по поддержанию имиджа действующего президента — ведь к его услугам всё федеральное телевидение! Причём, не вследствие успешной работы пресс-секретаря, а изначально, по определению. Ты вот попробуй каждый день на работе пробивать лбом каменные стены!

— Хорошо, Юля. Давайте пока сосредоточимся на сегодняшнем мероприятии, а с завтрашнего дня займёмся новыми упражнениями, — подвёл итог обсуждению Саранцев и встал. — До встречи.

Кореанно тоже встала, попрощалась и вышла, уверенно цокая каблучками. Президент и глава его администрации проводили её взглядами, потом посмотрели друг на друга и помолчали ещё некоторое время.

— Ты ведь не мог хорошо всё обдумать, у тебя времени не было, — утвердительным тоном заметил Антонов. — Зачем бросаться омут, не зная броду, или как там ещё говорится?

— О чём тут думать, драться надо. Лучший способ обороны — нападение.

— Суворовские лозунги в нашем деле не всегда оправдываются. Даже Юля это знает, а ты, словно мальчишка, пошёл на авантюру с поднятым забралом.

— А чем плохо? Расставить точки над i, раздать всем сёстрам по серьгам и посмотреть, что получится. Погибать, так с музыкой. Я ведь ещё не выступил, и до тех пор ничего не определено. Посмотрю в воскресенье, что там юлины орлы родят общими усилиями на предмет заявления, в понедельник — ещё внимательнее — на план кампании, и там решу.

— Что такое ты хочешь увидеть во всех этих бумажках, чтобы решиться на бунт? Про овраги не забыл?

— Про овраги я всегда помню, но всё равно дольше понедельника откладывать некуда. Либо мы делаем совместное заявление с Покровским, либо я делаю своё собственное.

— Ты уверен, что он будет спокойно наблюдать за твоими двойственными приготовлениями? Кстати, почему ты не поручил Юле заодно и другое заявление? Или парочку? О начале гражданской войны, об аресте генерала по подозрению в злоупотреблении властью, ещё о чём-нибудь в том же духе.

— Мне противно ощущение крючка в челюсти.

— Но ты действительно на крючке! Противно или не противно, но так случилось. За тобой выбор: сдаться на волю рыбака или оборвать леску. Первое — проще, второе — гораздо больнее.

— В отставку я пока не собираюсь, заявление о ротации Корчёный тебе уже сопроводил, и Юля не может его переписать. Так зачем же ей о нём говорить? Пусть не отвлекается на привходящие обстоятельства.

— И всё-таки, чего ты ждёшь от своей пресс-службы? Каким должен оказаться их проект, чтобы вдохновить тебя на шаг вперёд? Ты, кстати, стоишь сейчас на краю пропасти, и шагать вперёд — не самый разумный выбор.

— Понятия не имею. Думаю, свою роль должно сыграть вдохновение. Со мной уже так случалось в прошлом: сейчас ничего не ясно, сплошная неопределённость, а через минуту хаос волшебным образом рассеивается, приходит понимание, и только диву даёшься, почему сомневался в очевидном.

— И ты оставался жив?

— Как видишь. Очень неплохо себя чувствую.

— А как ты себя почувствуешь, когда твоя родная дочь попадёт под суд?

— Я буду несчастлив.

— Ты ведь можешь избегнуть несчастья. Всего-навсего нужно тихо перейти из президентского кресла в премьерское. Покровский ведь так поступил и, можно сказать, процветает.

— Ты ведь и сам понимаешь разницу. В глазах страны он не так уж и ушёл, просто сделал ход конём и продолжает контролировать ситуацию с другой позиции. А на меня посмотрят как на подручное средство, орудие в чужих руках.

— А в тебе ретивое взыграло? Хочешь непременно состоять в лидерах нации? Даже если потребуется отдать на заклание Светлану?

— Причём здесь заклание? Пока есть все основания предполагать её невиновность.

— Подправить пару бумажек — и всё изменится.

— Ты хочешь сказать, даже президент не может рассчитывать на непредвзятое расследование и беспристрастный судебный процесс?

— Может, если предварительно не рассердит Покровского. От тебя ведь не требуются никакие жертвы, нужно просто смирить гордыню.

— Гордость.

— Если почитаешь классиков и Библию, то поймёшь — это одно и то же. У Пушкина гордость фигурирует как синоним заносчивости и высокомерия. Учись смирению.

— Смирение хорошо для монастыря, — Саранцев рассеянно погладил обеими руками стол, словно искал на ощупь потерянную мелкую вещицу. — Я просто… просто хочу оставаться собой. Я ведь до сих пор не жрал бурду вместе со свиньями.

— Даже когда принял предложение Покровского о президентстве?

— Разумеется. А ты думаешь иначе?

— Думаю. Ты никогда не казался мне милым мальчиком в коротких штанишках и розовых очках. Ты с самого начала всё понимал, но принял генеральские правила игры.

— Ничего подобного. Я думал, он собирается постепенно отойти от дел.

— На каком же основании ты ждал от него смирения, если сам на него не способен?

— Это не смирение. Он уже достиг вершины политической карьеры, и в его возрасте второе пришествие — просто неприлично. Подумай сам — это же смешно. Вся страна будет смеяться. Подобных фокусов с перестановками в верхах Россия ещё не знала. Уходя — уходи.

— Мало ли чего Россия не знала. К тому же, вся страна смеяться не будет, у генерала есть много реальных сторонников, и они обрадуются. Ты для них — странная помеха, лишняя спица в колесе, они ждали от Покровского третьего срока сразу, и вдруг из ниоткуда возник ты. Теперь события просто вернутся в надлежащее русло.

Саранцева разговор начал страшно раздражать. Годами он считал Антонова другом и ждал от него исключительно совета и поддержки. Правда, привычка безоглядно полагаться на кого-либо в делах оставила его очень рано, ещё в период строительной карьеры. Круг доверия он ограничил резко и жёстко, и в те времена Серёга в него не входил, они вообще мало общались. Под дланью Покровского Саранцев уже в первые дни с некоторым удивлением обнаружил отличие нового занятия от старого: здесь никогда нельзя питать уверенность в своей правоте, ввиду отсутствия таблиц физических постоянных, коэффициентов и обыкновенных законов природы. Правила же общественного бытия оказались зыбкими и несущественными. Попытки следовать им назывались проявлением наивности, а пренебрежение ими в нужный момент удобной ситуации — верхом профессионального искусства. При этом определить подходящую ситуацию и необходимый момент для правильного хамского поступка Саранцев клинически не мог. Ему постоянно казалось, что нарушение правил непременно приведёт к катастрофе, как на строительной площадке. Но рядом неизменно оказывался Антонов и весело, без напряжения переступал через очередное предубеждение. Делал шаг и отходил в сторону, давая дорогу Саранцеву. Того игра в поддавки раздражала, он терпел несколько недель, но, после победы Покровского на губернаторских выборах, затеял однажды, среди бела дня, выяснение отношений. В ответ на прямые вопросы Антонов сначала долго отшучивался, потом сдался и честно объяснил своё жизненное кредо: никогда не выходить из строя, если тот движется в выгодном направлении.