Шизофрения

Раскладной столик, покрытый цветастой бумажной скатертью, разноцветная праздничная разовая посуда, аппетитные салаты, свежие овощи, обжаренные кусочки мяса и рыбы, разнообразные соусы в баночках, свежий лаваш — улыбчивые арабы подготовились великолепно.

— Хорошо-о! — потирая руки и оглядывая накрытый стол, воскликнул Иван Фомич, с хитроватым лицом фокусника извлек из пакета бутылку виски, но, поймав на себе взгляд Александры, видимо, вспомнил недавний разговор, окинул взглядом окрестности и торжественно добавил: — На природе!

— Ну, а теперь, — бодрым голосом сказал заметно посвежевший после вечера воспоминаний об эмиграции Иван Фомич, подхватывая грустную Александру под руку и ведя к машине, — поехали. Сегодня день рождения у одной известной танцовщицы. Нас пригласили. Вы такое не часто увидите. Веселье… без спиртного, — хмыкнул он.

Через пятнадцать минут они вошли в украшенный разноцветными гирляндами огней зал ресторана на окраине Александрии. Праздник был в разгаре. Взгляды гостей — мужчин и немногочисленных женщин были прикованы к сцене, на которой местный ансамбль азартно играл на барабанах, возвращая слушателей к далекому человеческому детству с плясками вокруг костра. Наконец, появилась именинница, голубоглазая красавица-брюнетка, продемонстрировавшая отличия восточного танца живота от европейских подделок. Хотя ее полноватая фигура и не соответствовала современному диетному стандарту красоты, но выглядела естественно и гармонично для сладострастного Востока. Веселье праздничной волной расплескалось по залу, наполнив до краев дальние уголки и закуточки, и захлестнуло гостей. Ритмичная музыка дергала за невидимые ниточки, привязанные к ногам и рукам, которые даже не пытались сопротивляться, а восторженно притопывали и хлопали в такт. К танцовщице несколько раз подбегали возбужденные гости и осыпали бумажными деньгами. Банкноты сыпались к ее ногам, закручиваясь в стремительную воронку танца, но их тут же бросались подбирать доверенные лица. Оказавшись около Александры, именинница неожиданно цепко схватила ее за руку и потянула за собой. Сопротивляться было неловко, да и не хотелось. Александра к всеобщему восторгу поднялась с места.

«Интересно, и что я буду делать дальше?» — весело подумала она, уже подняв руки и начав импровизацию на тему «любимая жена развлекает загрустившего красноармейца Сухова». А руки сами собой уже начали двигаться в такт музыке. Мысли отлетели прочь, чтобы не мешать отдаться магии танца телу, подхваченному зажигательным ритмом. Подбежавший араб, восторженно глядя на новую русскую «Гульчатай», под одобрительные возгласы и аплодисменты гостей осыпал ее дождем из купюр. Ощущения оказались неожиданными и приятными. Она рассмеялась и, непроизвольно повторяя движения танцовщицы, плавно переместилась к сцене, где откинув голову, закружилась в колдовской, шаманской круговерти. Дородный восточный красавец преклонных лет в белоснежном костюме, неотрывно глядя на нее маслянистыми глазами, вынул из петлички гвоздику и, несколько раз проведя ею по своему смуглому лицу, бросил к ногам Александры. Что означал этот знак — она не знала. Может, берут в жены, а может, предлагают стать наложницей? Поэтому гвоздику поднять не решилась, и на всякий случай двинулась в сторону Ивана Фомича, под восторженные рукоплескания гостей.

Внесенный в зал огромный торт со свечкой в центре, отвлек внимание публики. Свеча была немедленно отброшена и заменена на свернутую в трубочку денежную купюру, услужливо подожженную официантом.

Воспользовавшись возникшей суетой, Александра быстро вернулась на место.

— Ну, вы даете! Прям переплюнули. Где учились? — Иван Фомич налил воду в бокал и протянул запыхавшейся от энергичного танца Александре.

— Импровизация на восточную тему, — обмахиваясь салфеткой, небрежно сообщила та. — Фантазия, извлеченная из подсознания, — отпила глоток воды из бокала. — Скажу откровенно, мне понравилось! А вы? Почему деньги, честно мною заработанные, не собирали? — не отказала себе в удовольствии подразнить спутника.

— Да-а… ну вы и женщина… — уклонился тот от ответа и наколол на вилку кусочек дыни. — Во, смотрите, араб ваш к вам направляется, — проглотил дыню. — Еще где-то гвоздику откопал. Сейчас в свой гарем звать будет. Пойдете пятой женой? — захохотал он, бросив вилку на стол. — Ладно, приду на помощь. Так и быть. Скажу, что ревнив и разговаривать с посторонними не разрешаю.

— Вот спасибо, век не забуду! — Александра, приветливо улыбнулась арабу, передавшему ей через Ивана Фомича гвоздику и восторги по поводу танца, которые были понятны даже без перевода. В гарем звать не решился, хотя смотрел выразительно.

В Каир возвращались вечером. Доктор Али на своей «мицубиши» отстал. Завел двигатель, но почему-то остался стоять у дома, откуда они тронулись в путь.

— Он двигатель машины, как обычно, прогревать будет, — невозмутимо пояснил Иван Фомич. — Положенные десять-пятнадцать минут. Температура в Александрии ведь ниже тридцати пяти. Значит, будет прогревать, — усмехнулся он.

Заметив изумление на лице Александры, пояснил:

— Доктор у нас, еще в Советском Союзе, на факультете автомобильной техники учился. А человек он педантичный. Скорее всего, прочитал инструкцию. По эксплуатации тяжелой техники за Северным полярным кругом. Там, видно, и написано было, что при температуре ниже тридцати пяти — прогревать долго надо. Только без знака минус написали, — Иван Фомич хмыкнул. — Потому, что нашим людям и так все ясно. А доктор — человек обстоятельный. Прочитал, запомнил, с тех пор и мучается.

— А объяснить не пытались? — сочувственно поинтересовалась Александра.

— А-а, — махнул рукой Иван Фомич. — Пытались пару раз. Да только он не верит, бормочет «мишмумкен», что означает «невозможно», и к тому же еще обижается. Говорит: «Я не богатый, чтобы мотор загубить».

Монотонный звук двигателя «тойоты» убаюкивал. Тишину нарушало только негромкое похрапывание борца за национальное достоинство россиян, вольно разметавшегося на заднем сидении. Александре же не спалось. Она с детства не могла спать в машине, вероятно, боясь пропустить что-нибудь важное по пути. А здесь, не смыкая глаз, следила за дорогой и посматривала на водителя еще и потому, что помнила регулярные сообщения российского телевидения о частых авариях на египетских дорогах. Южная ночь, бесцеремонно накрывшая землю прохладными ладонями, навевала грустные мысли. В этом, вероятно, была виновата и лекция, посвященная первой волне русской эмиграции в Египет, на которую они с Иваном Фомичем поехали после пикника на берегу.

«Что остается после людей? — грустно размышляла она, разглядывая унылый в многовековой неизменности пейзаж, пробегающий за окном машины. — Что осталось после русских, чьи кости лежат в египетской земле? Память? Нет… Или почти нет… Память — привилегия избранных. Хотя, что остается от избранных? Надгробья? Памятники? Портреты? Имена на мемориальных досках на домах, где они жили, страдали, радовались, суетились в желании быть замеченными и услышанными? И что окружает их всех теперь? Пустота. И — равнодушие. Равно-душие. Всем душам — поровну. Каждой — по кусочку пустоты».

Поморгав фарами, их обогнал автомобиль доктора Али, перестроившийся перед ними.

— Доктор Али! — весело ткнул пальцем в лобовое стекло водитель Мохаммед.

— Я вижу, — улыбнулась Александра. — А давайте-ка включим музыку, — протянула водителю магнитофонную кассету.

— Доктор Али дал мадам в машине слушать? — уточнил водитель.

Она кивнула.

…Вечные звезды, рассыпанные по небосклону, вместе с ней вслушивались в древние коптские песнопения…

Почти всю дорогу в поезде из Александрии до Каира Соловьев провел в полудремотном состоянии. Мысли были ленивы и неспешны под стать мерному постукиванию колес, неторопливому покачиванию вагона и монотонным пейзажам за окном. Хотя он испытывал нетерпение от приближения к неизвестному ожидаемому, но приглушал чувства и эмоции, стараясь аккумулировать силы и энергию, которые вскоре надлежало истратить. Приник к окну только перед Каиром, когда за стеклом поплыли треугольники пирамид…