Софринский тарантас

— Несчастная птица, — вздыхает она. — День с ночью перепутала. А чтобы, видно, не скучать, к нам тянется…

— Чепуха все это, — вздыхает Витька. — Старожилы говорят, что на том месте, где сейчас дача Начальника, когда-то давным-давно кладбище было. Вот эта птица по интуиции к этому месту и тянется. Начальник, зная об этом, в страхе окна и закрывает. Предупреждение, сама ведь знаешь, очень сильное у этой птицы. Жить-то покудова живи, но и не забывай, что помрешь. Только жаль, они заранее смерть предсказать не могут. Все кричат, все ухают, даже в дождь порой все насквозь промокнут, а сами все равно кричат. Словно пытаются кому-то что-то доказать. Но трудно, очень трудно понять птиц.

Анюта своими тонкими руками раскрывает окно. Запах влажной травы пьянит, и разделенный до этого оконной рамой закат сливается, пружинисто распрямляется.

— Совки, не нагоняйте страху, — тихо произносит она.

Витька стоит рядом, облизываясь, пьет маленькими глотками квас, стараясь вслушаться в птичьи крики. Длинная Анютина коса в сумерках кажется обсохшей, а увеличенная спина широкой, мужицкой. Черные ветви с черными листьями лезут в окно, и закат их почти не освещает, потому что пустотный он, сам уже догорает.

Совы, разгоняя воздух, прыгают по забору, и неестественно большие когти их кажутся крашеными.

Вот дружно снялись они с Витькиного забора и полетели к Начальнику. И вслед за ними какая-то тяжесть в Витькиной душе сместилась, да и во дворе вновь, как и прежде, стало легко и свободно.

— Почему Начальник их никогда не отпугнет? — спросила Анюта. — Ведь я сама видела у него ружье…

— Беды боится, — ответил он. — Сама ведь говорила, что они все время предупреждают. Видишь, свет он уже гасит, сейчас пойдет окна закрывать. Почему он все время прячется от них?

Они стоят у окна какие-то маленькие, слившиеся друг с другом. Задумчивы и печальны их взоры. Витька переживает за Анюту. Восприимчива уж больно она. Все ее трогает. Всех ей жалко.

— Тс-с-с… — вдруг прошептала она. Кто-то невидимый, страшно топоча, прошел по улице. Закат погас. И темнота, раскачиваясь из стороны в сторону, в свое удовольствие располагалась по земле, чуть паря и дыша прохладой. Ветерок, прожужжав у окна, стал гонять листву. И сочувственный ее шорох-шелест, на какое-то время выхваченный из всех вечерних шумов, то исчезал, то появлялся в беспредельной темноте.

— Кто это мог быть? — тихо спросил Витька. — Случайно, не Начальник ли?.. Он, говорят, сейчас только ночью на улицу выходит и в дождь. Пасмурное и темное время — его самое любимое время.

Анюта сочувственно вздохнула.

— Нет, это дачный сторож прошел, — решила вдруг она. — Он всегда так ногами шумит. Потому что, боясь простудиться, в сапогах ходит, — взгляд ее ясен, лицо строго. И он поверил ей. — Невидимо как-то этот сторож ходит. Если бы грохот шагов не выдавал его, то никто бы так и не узнал, кто по улице прошел…

В комнате, где они стояли, долго не был включен свет. Они включили его лишь после того, как погасли окна в доме Начальника.

— Почему он на даче целый месяц один?.. — спросила Анюта.

— Откуда я знаю, — буркнул Витька. — Вот в субботу схожу к нему и все узнаю…

Окно открыто, и темнота, рассеченная светом, блестит у забора, точно засаленный воротник черного Витькиного пальто.

— У-у… у-у… — жалостливо стонут совы.

— Ой, кажется, это он, — вздрогнула вдруг Анюта.

Витька кинулся к окну. Начальник стоял в метре от окна и тяжело дышал. Времени на испуг не было. И Витька прошептал:

— Ну что же вы тут стоите. Заходите, — и, выпрыгнув из окна, взял его за руку и завел в свой дом.

Холодным, скользким был его взгляд. Попросив закрыть окно, он грузно присел за стол. Красные, одутловатые щеки, красный нос и мутные, бесцельно бегающие глаза не соответствовали прежнему его положению, точнее посту. В последнее время он стал очень тучен и неуклюж. Небрежно, по привычке, он сграбастал своими огромными белоснежными ручищами кружку чаю, которую поставила на стол Анюта, и стал жадно не пить, а лакать его.

Витька молча сидел рядом. На Начальнике потертая рубаха, на плечах черный плащ.

— Гуляйте, — что слышно вдруг произнес он и, глянув на руки свои, улыбнулся. Пальцы его заскользили по скатерти.

— Что-то сердце у меня ноет. Видно, быть дождю…

Он попытался улыбнуться. Но прежней бравой, самодовольной улыбки почему-то не получилось. Кислая мина скривила его лицо, лишь на время выказав его недоброе превосходство. Затем в каком-то смущении он доверчиво посмотрел на Витьку и спросил:

— Про меня в народе что слышно?..

— Говорят, что вы на пенсию ушли по состоянию здоровья, — успокоительно ответил он ему. — Ну, а больше ничего… Каждый ведь своим делом занят. А всех слушать времени не хватит.

— А ты все запоминай и слушай. Я тебе за это хорошо заплачу. Понял?..

— Понял, — кивнул ему Витька.

Начальник еще раз изучающе осмотрел его. «Случайно, не врет ли, не прикидывается?» Полный тревоги Витькин взгляд был как никогда откровенен. И Начальник поверил ему. Оставив недопитой кружку, он так же неожиданно ушел, как и пришел.

— Ушел… — прошептал Витька и дрожащей рукой провел по лицу, словно картину с глаз какую-то отметнул.

— Хоть бы слово путное сказал… — вздохнула Анюта. — А то посидел, посмотрел на нас, словно мы есть что-то ненужное, и ушел как дикарь… Страшновато с ним в комнате находиться… — спустив с головы на плечи платок, она подошла к двери и, закрыв ее на засов, села на диван. Минуты две просидела молча. В комнате тихо было и тепло.

— Нелегко ему, горе у него… — жалобно произнес Виктор.

Вдруг в коридоре что-то звякнуло.

— Слышишь, стучит… — привстав с дивана, вскрикнула Анюта и, кинувшись к Виктору, остановила его. — Не открывай дверь, не открывай… Это, наверное, он…

Она задрожала. Витька прижал ее к себе, успокоил. Как никогда разогрета была ее грудь, пылали щеки и сердце билось не в меру часто и тряско.

— Тише, тише… — шептал он ей.

А она, хватая его за руки, просила:

— Не открывай… А то, чего доброго, убьет нас. Ему ведь все равно… Он предсмертный. Ишь ты, как порожняком стучит, весь дом сотрясается. Небось и пальцы уже до крови поразбивал.

Витька не сдержался и крикнул:

— Эй, кто вы такой?..

Стук не уменьшился и не ослаб. Был прежним, постепенно нарастающим.

Витька дернулся. Анюта остановила его.

— Не ходи, он лютый, он предсмертный.

— Не верю… — огрызнулся тот. Ноздри его дрогнули. Налилось краской лицо, и от этого взгляд его стал менее вымученным.

— Витенька! Родненький мой!..

— Не лезь… — оттолкнул он ее. — Я не слабее его. Если кинется, я его перекрещу.

И, подойдя к двери, он освободил ее от засова и толкнул, чтобы она открылась. Она послушно скрипнула, вольно распахнулась, с уважением представив хозяина темноте.

— Товарищ Начальник, что с вами?.. — крикнул Витька, шагнув вперед. — Хватит волчиться, заходите… Я-то тут при чем… Заходите…

Привыкнув к темноте, Витька осмотрелся, но никого рядом не было.

— Товарищ Начальник, с вами Виктор говорит… — он прошел во двор, оглянулся, осмотрелся, но Начальника нигде не было.

Он зашел в дом весь какой-то побледневший и сказал жене:

— Наверное, показалось…

— Не может быть… — пролепетала та.

— Я что, тебе вру… Весь дом обошел, а его нигде нет… — и, вновь закрыв дверь, грубовато сам себе заявил: — Видать, нервы у нас обоих сдают. Вот и показалось… Думками о нем голова забилась, да так, что и не вздохнуть никак, — он нахмурился, подошел к питьевому баку и, зачерпнув в кружку воды, стал с жадностью пить ее и мочить ею лоб. Водная прохлада расслабила голову, и ему стало на некоторое время легче.

Жена сердобольно смотрела на него, но, продолжая находиться в страхе, побоялась двинуться с места. Подойдя к ней, он усадил ее за стол, и сам тоже присел. И после этого опять надолго установилась тишина. И хотя ошибочным был до этого стук, они почему-то дожидались его, и им даже казалось, что в их дом вот-вот должны постучать.