Последний самурай

Р. Д.: Видишь, я же сказал, совсем другое.

Они играли до двух часов ночи. Р. Д. то и дело повторял, что это совсем другая игра, но уже весело, со смехом, потому что почти все время выигрывал. Возможно, ты подумаешь, что Х. К. специально поддавался ему, но это не так. Х. К. не были ведомы сомнения Сократа, терзающие Р. Д., но он слишком фанатично относился к этому виду спорта, а потому эффект был примерно такой же. Он понимал, что настоящей игры не получилось бы, не будь его соперником Р. Д. Но с другой стороны, понимал также, что целиком поглощенному выбором приемов & придумывающему сократовские ответы на гордгианские вопросы Р. Д. здесь просто не место. Глаза у него слипались, но он сказал Р. Д.: Вот, взгляни-ка на этот вопрос и попробуй ответить. Индийская Королевская защита? Или Сицилианская?..

Р. Д. подумал, что это просто неуместно, даже смешно — сравнивать такие вещи, но затем отверг эту мысль. И ему вдруг показалось, что вообще-то вполне можно начать дискуссию о влиянии Гомера на Виргилия, используя Сицилианскую защиту.

Рай Лопес, произнес Х. К., словно читавший его мысли.

Р. Д.: Рай ЛОПЕС! Как, скажи мне на милость, МОГУ я использовать тут Рая ЛОПЕСА?

Х. К. медлил с ответом...

Р. Д.: Если уж ставить вопрос таким образом, то они, ПО ВСЕЙ ОЧЕВИДНОСТИ, ВСЕГДА белые.

& тут он снова погрузился в отчаяние, правда ненадолго.

Х. К.: Черные выигрывают через 4 хода. Два коня & ладья, шах и мат через 6 ходов.

Нет, сказал Р. Д., встал и, сцепив пальцы, обхватил голову руками. И заходил взад-вперед по комнате. А потом, наконец, сказал: Да. ТЕПЕРЬ я понимаю. И добавил: Ведь в действительности ты же не СПОРИШЬ все время. Ты решаешь, каков должен быть конец игры, как именно ты ее сыграешь, каково будет начало, которое может привести к нужному тебе концу, путем РЕКОМЕНДАЦИЙ. Иными словами, как должны сыграть черные, используя необычный вариант индийской Королевской защиты, из чего, собственно, и будет состоять вся середина игры с использованием необходимых ИСТОЧНИКОВ...

Как бы там ни было, каковы бы ни были результаты того необычайного ночного матча использовал ли Р. Д. в дебюте и миттеншпиле игры только что выведенную им аксиому, чтобы добиться желаемого эндшпиля этой самой игры, неизвестно да и не важно. Важно то, что с тех пор они с Х. К. стали закадычными друзьями & вечными соперниками. Х. К. заставил его стремиться к победе, потому что игра, в которой человек не стремится к победе, вообще не в счет. И всякий раз, садясь играть с Р. Д. в шахматы, он удерживал своего противника и товарища от навязчивых размышлений о Сократе. Позже ему пришлось играть с ним в шахматы, чтобы преодолеть влияние Френкеля.

Френкель был евреем, бежавшим из нацистской Германии в Англию. По прибытии туда он занял должность профессора кафедры классических языков в колледже «Корпус-Кристи» при Оксфордском университете, где он вел семинары по древнегреческому. На занятия к нему ходили лишь немногие студенты, и даже те немногие, которые ходили, посещали семинары лишь с разрешения наставника, — уж очень грозен и строг был этот профессор Френкель. Х. К. прослышал об этих семинарах — где и как, осталось невыясненным, — и тут же решил начать на них ходить. Спросил разрешения у наставника, на что тот ответил, что с этим лучше подождать. И тогда Х. К. подумал: «Но это просто глупо. Если я пойду, все будут говорить: «Он начал ходить на семинары к Френкелю еще на первом курсе, когда ему было только пятнадцать». День рождения у него был в середине октября, но если ждать, когда тебе стукнет шестнадцать, то можно и целый семестр пропустить.

И раз Х. К. стал ходить на эти семинары, то уж Р. Д. сам Бог велел тоже их посещать, ведь в противном случае Х. К., чего доброго, мог бы вообразить, что получает некое не совсем справедливое преимущество перед своим товарищем и соперником. Будучи по натуре человеком застенчивым и даже робким, Р. Д. заметил, что может с этим и подождать, хотя бы до второго или третьего курса. Шахматная доска в таких ситуациях не поможет. На что Х.К со свойственным ему отчаянием и напором заявил следующее: Это просто смешно! И напрочь забыв о Сократе, заявил далее, что постыдно не само невежество и незнание, а отказ учиться, приобретать новые знания. Он также сказал, что, судя по слухам, профессор Френкель порицает отсутствие должного старания у английских студентов. И что он якобы заявил следующее: ГЛАВНОЕ — они должны перестать пользоваться вздорными методами с самого НАЧАЛА своей научной карьеры. Р. Д. сказал: Да, но он, вероятно, просто не пустит нас в класс, в ответ на что Х. К. заявил: Предоставь это мне.

Х. К. было пятнадцать, а выглядел он на двенадцать. Он пошел в Корпус Кристи еще до завтрака и довольно долго ждал возле дверей аудитории, где проводил семинары Френкель. И когда этот великий человек появился, начал бормотать нечто несвязное на тему «вздорных методов» и «начала научной карьеры». И профессор пригласил его войти и показал какие-то отрывки из греческого, которых Х. К. до сих пор ни разу в жизни не видел, и попросил его прокомментировать их. И когда увидел, что Х. К. не опозорился полностью, сказал, что приглашает его с другом пройти в его классе испытательный срок.

И вот однажды профессор Френкель заявил на семинаре, что настоящий ученый, взглянув на любое слово в любом контексте, должен тут же сообразить, в каком еще контексте может встретиться это слово. На Х. К. эта его ремарка не произвела впечатления, зато Р. Д. воспринял ее очень близко к сердцу. И чем дольше он работал, тем больше любой текст начинал походить у него на скопление айсбергов, где каждое слово походило на снежную вершину, венчающую каждый из этих самых айсбергов, подводная часть которых являла собой гигантскую обледенелую массу из взаимно пересекающихся значений. И вот теперь вдобавок к сократовским сомнениям при ответе на вопрос у него возникло убеждение, что при любом лингвистическом анализе настоящий ученый должен поднять и переворошить весь этот айсберг. Тем временем Х. К. страшно тосковал на этих занятиях, сам процесс сопровождения строки бесконечными комментариями казался ему бессмысленным и смертельно скучным; и оживлялся он на семинарах Френкеля лишь когда вспоминал, что ему только что исполнилось шестнадцать.

Прошло пять семестров, и вот настало время переходных экзаменов.

Всю ночь напролет перед первым экзаменом все студенты провели в жарких дебатах об авторе «Илиады» и «Одиссеи», а Х. К. и Р. Д. сидели за шахматной доской, и Х. К. знай себе твердил: «дебют, миттеншпиль, эндшпиль», а Р. Д. повторял, что это совсем другое, в ответ на что Х. К. предлагал установить таймер на 5 минут для каждого.

Х. К. и Р. Д. перешли на курс, где основное внимание уделялось изучению истории и философии. Х. К. хотел перейти на другой курс & изучать арабский & блистать своими знаниями в Институте востоковедения. Что же касается Р. Д., он не только воспринял близко к сердцу слова Френкеля и Сократа, он также воспринял очень близко к сердцу слова Виламовица. И не раз пылко доказывал, что Виламовиц считал историю и философию главными составляющими Altertumswissenschaft, ²² и спрашивал, что ему теперь делать? Х. К. твердил, что они должны изучить арабский и блистать своими знаниями в Институте востоковедения, на что Р. Д. возражал, что в основе освоения каждой науки лежит использование обоснованных методов подхода к этой самой науке. Произвело ли это впечатление на Х. К., так и осталось невыясненным. Он был не из тех, кто принимает все близко к сердцу, но в глубине души был истинным спортсменом, а потому не мог заставить себя пойти учиться на курс, где и не пахло духом соревнования.

Прошло еще семь семестров, и вот настало время последних, выпускных экзаменов. Р. Д. зашел в комнату к Х. К. Р. Д. чувствовал, что, проведя два с половиной года за изучением обоснованных методов подхода к науке, было бы нечестно и недостойно с его стороны вдруг отбросить их все, точно он какой-нибудь 19-летний абитуриент, не имеющий о философии ни малейшего понятия. С другой стороны, он опасался, что, должно быть, он все же чего-то недопонял, поскольку кто, как не философы и историки, придумали все эти экзамены, которые должны сдавать студенты и абитуриенты. И вот он принялся расхаживать по комнате, рассуждая о Сократе, & Виламовице, & Моммзене, в ожидании, когда Х. К. достанет шахматную доску. И само собой разумеется, Х. К. достал шахматную доску.