Дом на улице Гоголя (СИ)

Глава двадцать седьмая

Юлька Астахова сбегала по школьной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Ей надо было успеть заскочить в свой класс, усесться за парту, раскрыть какой-нибудь учебник и изобразить глубокую задумчивость раньше, чем её настигнет Зинон — Зинаида Николаевна, их классная руководительница.

На её, в общем-то, невинные проказы раньше в школе смотрели сквозь пальцы — Юля уверенно шла на золотую медаль, а к медалистам всегда был особый подход. В десятом классе всё изменилось, сейчас ей не прощалась ни одна мелочь. Сочувствующие Юльке ребята советовали стать как можно незаметнее, слиться с ландшафтом. Астахова и сама прекрасно понимала, что сейчас для её шуточек климат неподходящий, но в последнее время уж слишком сгустился вокруг неё школьный воздух, и для разрядки она всё же время от времени взбрыкивала.

Её мелкие шалости неожиданно для всех обернулись «неудом» по поведению за первое полугодие. Кого угодно этот грозный сигнал заставил бы ходить ниже травы, но Юлька, обычно вполне здравомыслящая девчонка, не желала считаться с опасностью. А ведь она должна была понимать, что не только медаль могла ускользнуть из-под носа, ей вообще светило выйти из школы с таким аттестатом и с такой характеристикой, что её не взял бы ни один самый завалящий институт, не то что престижный и малодоступный журфак университета, на который навострила лыжи Астахова.

Журналистика была давнишней Юлькиной мечтой, и эта целеустремлённая девушка приложила много труда, чтобы мечта могла осуществиться. Третий год она занималась в «Школе юного журналиста», который при областной газете вели загряжские акулы пера. И публикации у неё уже имелись, и положительные отзывы на эти публикации, тем не менее, Астахова понимала, что этого недостаточно для журфака. Когда Юлька пришла к «юным журналистам», один осведомлённый человек по секрету сказал ей, что хотя при поступлении занятия под руководством профессиональных газетчиков какую-то роль сыграют, но реальный шанс попасть на журфак, если у предков нет крепких связей на самом верху, может дать только медаль. Она ничего не знала о связях своих родителей, да это и не имело большого значения. Юлька ни за что не обратилась бы к ним за помощью, может быть, потому, что догадывалась: родители вряд ли отзовутся на просьбу посодействовать исполнению её мечты. Так что ей не оставалось ничего другого, как только упорно зарабатывать себе медаль.

Уже давно мало кто из ребят и учителей сомневался, что Астахова — самая вероятная медалистка в их выпуске. Но в начале десятого класса Зинон стала проявлять к Юльке непонятную суровость, а потом грянул полный аут: двойка по поведению за первое полугодие.

Удивительно, что Юлька, вместо того чтобы прижать хвост, продолжала резвиться как ни в чём ни бывало. Мало того, чем жёстче была с ней Зинаида Николаевна, тем хулиганистей и задорней становилась Астахова.

Некоторые училки, подпевалы их классной руководительницы, будто обрадовались возможности клевать девочку, которую совсем недавно сами же расхваливали на все голоса, и по всякой мелочи стали придираться к бывшей всеобщей любимице. Однажды произошло вроде бы, ерундовое, но почему-то многим ребятам запомнившееся событие. Историчка, наверное, самая лицемерная училка в школе, из тех, которые, сладенько улыбаясь, рассказывают всякие гадости про людей, глядя на Юлю со своей фирменной поганой улыбочкой, сказала, что та напоминает ей одну литературную героиню — Оленьку Мещерскую. Дескать, она такая же шаловливая, у неё те же открытые и радостные глаза. Бунина никто из класса, кроме Юли, не читал, поэтому никто и не понял, почему она так испуганно тогда взглянула на учительницу. Но было ясно, что на этот раз подлая тварь поддела Астахову особенно заковыристо.

И чего они к Юльке цепляются? — недоумевали в классе. Она ведь только дурачится, настоящего хулиганства за ней сроду не водилось. Особенно сильно возбухала Зинон. Даже если придраться к Астаховой было совсем не за что, классная всё равно бросала в её сторону такие свирепые взгляды, словно Юлька каждый день подбрасывала ей в сумку дохлых кошек. Многих одноклассников Астаховой удивляло и огорчало безобразие, разворачивающееся на их глазах. Ребята пытались выяснить у Юльки, которую до наступления всего этого бреда любили называть Джульеттой, чем она так умудрилась достать классную. Юлька отвечала, что просто Зинаиде пришла пора подлечить свою голову, а она ничего такого особенного не делала и не делает.

Вот сейчас, что уж такого она натворила? Ну, втолкнула Герку в класс к первоклашкам и подперла дверь снаружи ногой. Малыши замерли, увидев так близко двухметрового «взрослого ученика», их молодая училка что-то растерянно лопотала. Герка, он же Герасим, он же Герман, глупо улыбаясь, пытался открыть дверь. Потом Юлька тихонько отошла, а Герасим, разбежавшись, со всей дури ударил в дверь плечом, и снарядом вылетел из класса. Убегая, Юлька слышала радостно-испуганный визг малышни и ликовала.

Только самые близкие к Юльке знали, в чём дело: это из-за Герасима, из-за того, что эти двое теперь вместе. Зинон — Зинаида Николаевна — и Юльке на мозги давила: оставь в покое Германа, типа того, ты его не достойна. И с Геркиными родителями Зинон беседы проводила, против Астаховой их всячески настраивала, говорила, например, что маленькая целеустремлённая карьеристка из спортивного интереса подомнёт их сына под себя, а потом бросит без зазрения совести. Юлька и от Герасима не отказывалась, и по одной плашке ходить не желала.

А теперь за ней гналась Зинон. Учительница прекрасно понимала, чья это выходка, но у неё не было доказательств — никто не видел Юльку на месте преступления, а Герасим умрет, но не сдаст. Юлька влетела в класс раньше, чем из-за угла показалась погоня.

Урок был «пустой» — заболела учительница английского, и, чтобы десятиклассники не болтались по школе, их пристроили украшать актовый зал к очередному мероприятию. От этого дурацкого надувания и развешивания шаров Юлька и утащила Германа, прежде чем затолкать его к малышне.

В классе находилась одна только Оля Назарова, лучшая Юлина подруга — её оставили доделывать стенгазету.

— Я здесь уже минут двадцать, стою вот, рисую с тобой, — быстро проговорила Юля, схватив кисточку.

— Опять, наверное, чего-то вытворила, — с укором сказала Оля. — Не видишь что ли, наша Зиночка совсем озверела? Угомонись, пока не поздно.

— Всё, угомонилась, — заверила подругу Юля.

В класс ворвалась Зинон. Задыхаясь, яростно сверкая глазами, она что-то отрывисто выкрикивала.

Слушать, какие именно слова произносит классная руководительница, не имело смысла. Юля и так уже знала про свой уродливый моральный облик, про то, что она, не имея ни гордости, ни девичьей чести, прицепилась к мальчику, которого и пальца не стоит, про то, что очень странно, как это в интеллигентной и порядочной семье вырастают такие вот «оторви-да-брось». На этот раз дело заключалось не в словах, а том новом металлическом напоре, с которым эти слова произносились.

«А ведь эта гадина и в самом деле может по полной программе перекрыть мне кислород. — Вдруг отчётливо поняла Юля. — Выпустит меня из школы с волчьим билетом, и потом поздняк метаться. И что мне теперь делать? Неужели мне, действительно, придётся расстаться с Геркой?»

Дверь неслышно приоткрылась, и в класс проскользнул Герман. Стоя за спиной Зинаиды Николаевны, он подавал Юле какие-то знаки, из которых понятно было только: «молчи!».

«Какой же он мальчишка ещё! — удивлённо подумала Юля. — А с другой стороны, зачем Герасиму включать соображалку? — ему-то ничего не грозит. Получит аттестат, поступит на свой архитектурный. Кажется, он не хочет понимать: шутки кончились, мне из-за него всю жизнь могут поломать. В опасности я одна, я одна и должна решать. Получается, нужно уступить грубой силе».

Едва Юля допустила мысль о расставании, её будто током ударило — не в том метафорическом смысле, что потрясла какая-то догадка, — её тело в буквальном смысле пронзила внезапная боль, похожая на удар током, пронзила с такой силой, что она даже покачнулась. А следом пришло непривычно ясное понимание: ей с Германом расставаться нельзя. В этом случае им обоим станет совсем плохо. Юля не успела ни удивиться, ни засомневаться в невесть откуда явившемся к ней знании. Глядя на неутомимо орущую Зинон, на Геру, продолжающего подавать ей знаки, Юля непривычно, совсем по-взрослому, поняла: только одна она может найти выход из тупика, в котором сейчас оказались все трое. Но она не видела выхода. Взлететь мне, что ли, и сверху поискать дорогу? — невесело сама с собой пошутила Юля.