Дом на улице Гоголя (СИ)

«Вот придурок», — вяло подумала Юлия.

Она уже знала, кто ей был нужен сейчас: Юрчик, главный балагур, шутник, бабник и трепач в их редакции, при этом вполне добродушный парень, готовый, если надо, прийти на помощь. Только бы Юрчик оказался на месте!

В газете он выполнял кучу различных функций, именуя себя прислугой за всё, а зоной его персональной ответственности была колонка юмора. В редакцию приходили письма от доморощенных философов, от самородков из глубинки, мыслящих не иначе как в планетарном масштабе, от изобретателей вечного двигателя с восемью классами средней школы. Такими письмами с наступлением «гласности» редакцию стали просто заваливать, и Юрчик взялся их обыгрывать в виде довольно забавных хохм.

Где-то с полгода назад у него было такое:

Вопрос:

— Что делать, если голова застряла во временной петле?

Ответ:

— Навешайте на уши скользкой лапши и постарайтесь протащить петлю на шею.

Это было в шутке по поводу письма какого-то деда, учителя физики из захолустного городка. Тот писал что-то о парадоксах времени. Юлия слышала тогда об этом краем уха. Юля заметила, что стоило ей вспомнить об учителе физики, круговерть в голове поутихла. Забрезжила надежда, что выход еще возможен, и его нужно искать в только что нащупанном направлении.

Когда Юлия по телефону просила Юрчика найти адрес деда, написавшего в редакцию о парадоксах времени, она из остатков сил старалась не выдавать, что совершенно выбита из колеи. Чтобы говорить в своей обычной манере и воспроизводить интонации собственного голоса, ей пришлось прижаться лбом к стеклу телефонной будки и зажмуриться.

— А на хрена тебе понадобился этот Эйнштейн из Крыжополя? — удивился Юрчик.

Юлия тут же выдала вполне правдоподобную версию:

— Одна московская газетенка берёт у меня материал по нему. Они как раз такой ерундой занимаются.

Психически больные люди хитры и изобретательны, кольнуло опять.

— Молодца! На ходу подметки рвешь, — похвалил Юрчик. — Как там Москва? Шумит?

— Что ей сделается? Как шумела, так и шумит.

— А домой когда думаешь?

— Пока трудно сказать, — ответила она как можно неопределённее, отметив про себя, что раз уж Юрчик не сомневается, что она сейчас в Москве, и не нужно выводить его из этого заблуждения. — Ты уж яви верх благородства, не говори никому, зачем я звонила, — сказала Юлия, сообразив, что лучше, если никто не будет знать, куда она направляется. — Сам понимаешь, не хочется терять репутацию серьёзного газетчика. Статья выйдет под вымышленной фамилией, так что если ты не проболтаешься, всё будет шито-крыто.

— Не боись, тайна сия велика будет.

Сведения об «Эйнштейне из Крыжополя» он обещал предоставить «в лучшем виде» и попросил перезвонить через тридцать минут.

Полчаса ожидания надо было немедленно чем-то заполнить. Юлия не могла позволить себе расслабиться и отдохнуть, «круговерть» сразу же принималась заполонять сознание. Думать и вспоминать она больше не могла — устала. Лучше всего сейчас было бы поговорить с кем-нибудь, и раз уж она в телефонной будке, этим стоило воспользоваться.

Она никогда не задавалась вопросом, к кому в первую очередь ей обращаться в трудную минуту — разумеется, к мужу, но сейчас, когда эта самая минута наступила, она вдруг поняла, что Герман — последний человек, кому ей нужно звонить. Если её случай так заинтересовал Прошкина, вряд ли он легко выпустит его из рук. По логике вещей, чтобы вернуть сбежавшую лабораторную крысу, он первым делом должен связаться с Германом. Когда в разговоре с Прошкиным она попыталась прикрыться мужем, этот страшный человек уверенно заявил, что добьётся его понимания. Несложная это задача для Прошкина — сделать Геру своим союзником, с горечью подумала Юлия. Герман, с его неистребимым доверием к жизни, с желанием быть как все, вполне мог пойти на поводу у безумного профессора и содействовать возвращению жены в камеру пыток.

Нельзя сказать, что эти мысли чётко оформились в сознании Юлии, сейчас ни одна её мысль не была чёткой и додуманной. Но ощущение опасности, поджидающей её дома, возникло. Ещё совсем недавно Юлия истово верила, что, стоит ей добраться до своего дома, и все страхи останутся позади, сумятица в голове уляжется, и произошедшее в клинике начнёт казаться дурным сном. С телефонной трубкой в руке, уже набрав первые цифры рабочего телефона мужа, Юлия произнесла вслух: «Предатель!». Она не вдумывалась, когда и в чём именно её предал Герман, просто вырвалось откуда-то из самой глубины: «Предатель!», и она с силой надавила на рычаг.

Две недели назад, в Никольском, говоря Наташе про ненадёжность слабого мужчины, она озвучила свои собственные тревоги, а осознать это не осмелилась. Наташа — вот кто захочет и сумеет её понять, вот кто не убоится сложностей.

Юлия неожиданно почувствовала облегчение, когда оказалось, что Наташи нет дома — не было ни малейшего практического смысла в том, чтобы грузить её такими мрачными проблемами, только вместо одной спятившей женщины могло появиться две.

Трубку взял Наташин дед. Милый и всегда внимательный старик сразу же заподозрил неладное, стал зазывать к себе на улицу Гоголя. Своим новым обострённым чутьём Юля определила, что сейчас Иван Антонович ей не помощник, она только потратит остатки сил на напрасную попытку связно донести до него то, чего совсем не понимает сама. Нет, сейчас нужно дождаться, пока Юрчик сообщит адрес «Эйнштейна из Крыжополя», и направляться туда. Возможно, учитель физики такой же сумасшедший, как и Прошкин, тем не менее, — Юля это чувствовала — только он сумеет сейчас помочь.

О чём-то она не договорила Наташе в Никольском. Юлия напрягла память — что-то важное нужно было сказать Наташе, сделать это было нужно именно сейчас, потому что... потому что, может статься, ей больше не представится такой возможности. Да! — нужно сказать о Батурлине, о том, что если бы не ответственность за чужого мужа, которую зачем-то тащит на себе одинокая Наташа, она внимательнее отнеслась бы к попыткам своего бывшего жениха возобновить их отношения.

Ошеломив Наташиного деда пассажем о Батурлине, она нажала на рычаг телефона и взглянула на часы — прошло всего пять минут. Звонить больше было некому, но разговаривать хоть с кем-то было единственным спасением от неостановимой карусели в мозгу, и она сказала себе: «В конце концов, у меня есть родители. Зачем-то же они даются человеку. Может быть, как раз затем, чтобы в критическую минуту почувствовать и отвести опасность, нависшую над их чадом».

И Юля набрала номер матери.

— Здравствуй, мама.

— Что у тебя с голосом, Юлия, дорогая?

— Простыла немного. Послушай, мама, у меня к тебе есть вопрос. Тебе он может показаться странным, но, пожалуйста, ответь — мне это сейчас очень нужно. Зачем вы после первого класса забрали меня у бабушки? — Юлия сама удивилась вопросу — только что она понятия не имела, о чём будет говорить с матерью. — Я хорошо помню, как она уговаривала вас с отцом оставить меня в деревне до окончания начальной школы. И я тоже очень хотела остаться.

Юлия говорила сейчас об одном из тех воспоминаний, которые застряли у неё в мозгу после общения с профессором Прошкиным.

— Действительно, странный вопрос. Мы, как ответственные родители, хотели дать тебе приличное образование, устроили в престижную школу. Разве это не понятно?

— Да, но в начальной школе престиж не важен.

— Не пойму я что-то — ты хотела учиться с дурно воспитанными деревенскими детьми?

— Мне хотелось тепла, и бабушка мне его давала.

— Бабушка сильно болела, её следовало освободить от лишних хлопот. Она ведь умерла совсем скоро после того, как мы тебя забрали. Ты ведь не хотела бы, чтобы это случилось при тебе? Мы облегчили ей жизнь, и нас же за это осудили. На поминках неграмотные деревенские старухи причитали, что она за внучку вся исстрадалась. Будто мы тебя не к себе в городскую квартиру забрали, а в приют отдали.

«Бедная бабушка!», — с тоской подумала Юлия, а в телефонную трубку сказала: