Избранное

Перекусил еще раз и решил, что пора бы о ночлеге позаботиться. Пошел на вокзал, забрал сумку и отыскал меблирашки какой-то миссис Клегг, вроде бы подходящие. Дом двухэтажный, между мясной лавкой и кирпичным складом. Платишь за кровать, а ешь на стороне. Но на верхней площадке лестницы имелась газовая горелка, и миссис Клегг сказала, что одолжит мне запасной чайничек — захочу заварить себе чашку чаю, так пожалуйста! А я думаю — мне лучше и не требуется. Куплю парочку пышек да и проваляюсь в постели все утро, не до солнца же вскакивать, как на ферме!

Миссис Клегг очень даже к себе располагала, только один глаз у нее был стеклянный и с трещиной прямо посередке. Ну и казалось, будто она за тобой в щелку подглядывает. Муж у нее сидел без работы, потому она комнаты и начала сдавать. Только лишних-то комнат у нее всего три, сказала она, а с этого не очень разбогатеешь.

Застелила она мне кровать и повела вниз в кухню за чайничком, а там ее муж сидел и читал газету, а их дочка говорила попугайчику: «Красавчик, красавчик!», а он ей отвечал. А иногда в колокольчик звонил. Мистер Клегг сообщил мне, что был судовым коком, но никак вот ни на одно судно устроиться не может. И очень ему это тяжело, потому что любит он ходить в море. А я на него поглядел и думаю: разве на каботажной какой посудине, а то и вовсе на барже. С такой физией навряд ему что-нибудь получше перепадало. Да и рассуждал он, как самый отпетый красный. Ну, правда, он сказал, что таким стал только с тех пор, как его на пособие посадили.

Конечно, я таких разговорчиков успел понаслушаться и особого внимания не обращал. Миссис Клегг то и дело встревала, и они шпыняли друг друга, но все-таки полегче, чем старички на ферме. Тут девочка бросила говорить с попугайчиком и стала просить у матери денежку. Раз пятьдесят попросила, пока мать не ответила, чтоб она из головы выбросила — или она думает, что деньги на деревьях растут? Тут девочка стала спрашивать, растут денежки на деревьях или не растут. И когда она это в пятидесятый раз спросила, я тоже рот раскрыл и сказал, что мне надо идти.

Вышел-то я только купить кое-чего на случай, если захочу поваляться в постели, и сразу залег: от прогулочки по городу в хороших своих ботинках устал я так, словно на ферме два дня спину ломал. И думал: уж убаюкивать меня не надо будет, только комната моя оказалась прямо над кухней, и мне слышно было, как они там друг друга поедом едят, а потом девчонку отшлепали, и от ее воя у меня в голове трезвон поднялся. Уж слишком это было похоже на прежнее! И в первый раз стало мне как-то не очень хорошо, что я бросил работу и подался в город. Кой черт, думаю, тебя куда-то еще тянет, если лежишь ты сейчас в паршивых меблирашках, а надежное место — тю-тю! Кончал бы ты с этой тягой, одна у тебя из-за нее морока. Думаю так, думаю, а сам себя спрашиваю: сейчас встать и убраться отсюда или утра дождаться? А сам знаю: как ни решу, назад на ферму не вернусь. Решал я решал, да и заснул, наверное, потому что больше ничего не помню.

Только вышло так, что я остался у миссис Клегг. И надолго. Но об этом — своим порядком.

В то первое утро я лежал-полеживал и думал, что расчудеснее быть не может. Кровать отличная, особенно после того дивана на ферме, деньги мои при мне, а подвернется работа — за любую возьмусь. Только не сразу. Поразвлекаюсь пока, ничего не буду делать. Когда я услышал, как миссис Клегг гонит своего благоверного из дому, меня только смех разобрал: ну, думаю, надо послушать, но тут кто-то завозился на лестничной площадке. Наверху кроме моей были еще только две комнаты, но миссис Клегг не сказала, сданы они или нет. В то первое утро я никого не видел, потому что всякий раз, как я говорил себе, что пора бы встать, мне в голову лезло: а зачем? Чего уж лучше-то? Правда, разок я сел на кровати поглядеть в окно. Погода, вижу, хорошая, а больше смотреть не на что: задний двор мясника с одной стороны, стена склада — с другой, а между ними — стирка миссис Клегг на веревке.

Чай я пил поздно, все уже было прибрано, и в доме никого, кроме девочки, не оставалось, а она снаружи вешала клетку с попугайчиком на гвоздь в стене. Сама заморыш заморышем. Ноги как спички, а лицо совсем старушечье. Сказала мне, что зовут ее Фанни, и спросила, как меня зовут. Я сказал, чтоб называла меня Биллом, а она спрашивает:

— Деньги на деревьях растут, Билл, или не растут?

— Кто их знает,— говорю.— Может, и растут.

— А у нас есть дерево,— говорит.— Ты постереги дом, а я сбегаю посмотрю.

— Нет,— говорю.— Погоди до завтра, и мы вместе сходим. А сейчас,— говорю,— стереги дом, и хорошенько, чтоб в мою комнату никто не влез.

Вышел на улицу, и на тебе — мистер Клегг. Стоит в жилете поверх фланелевой рубахи, привалился к стене пивной и беседует с таксистами. Я купил газету, а один таксист меня спрашивает, не хочу ли я сделать двойную ставку. Ну, я поставил по полдоллара на каждую, хотя всех подходящих уже разобрали. С таксистами лучше по-хорошему: у них всегда есть адресок какого-нибудь дома, если сам ты им еще не обзавелся. Тут я подумал, надо бы угостить мистера Клегга, но с таксистами вокруг это бы накладно вышло. И отложил до другого раза. Тем более что не первым бы он был, да и не третьим.

Пока не подошло время перекусить, делать мне особо нечего было, и я пошел в парк почитать газету. Но только я не читал, а смотрел, как один старикан у фонтана умывался. Умываться он кончил и долго причесывался, глядясь в воду, а потом прошел мимо моей скамьи и спросил, нужна ли мне еще моя газета. Не нужна, говорю. И отдал ему. Тут парень на соседней скамье вскакивает и говорит, что зря я это, он сам хотел попросить у меня газету.

— Не повезло,— говорю.

А он объясняет, что у него в то воскресенье было свидание с одной девушкой, а она не пришла. Вот около этой скамьи и уговорились встретиться, и с тех пор он так тут и сидит в одно и то же время. Но, может, она дала объявление в газете. Я бы сказал ему, чтоб он не брал в голову, только вид у него был очень расстроенный, и я только спросил, не пойти ли нам перекусить: по его одежде судя, ему это кстати пришлось.

Угостил я его шиллинговым обедом, и умял он его лихо: подкрепиться ему давно требовалось, это я сразу увидел, но он так и не сказал, есть у него работа или нет. А просто расписывал мне эту свою девушку, которая его надула, и, чтоб заткнуть ему рот, я сказал, что мы пойдем в киношку. Но тут я дал промах: когда свет погас, рядом со мной села девушка, я к ней ногу придвинул, а она вроде не против. Я толкнул, и она толкнула, а потом я ее руку ухватил. Держу, а сам думаю, как бы мне этого парня, Сэма этого, стряхнуть, если она, когда свет зажгут, ничего себе окажется,— и даже не разобрал толком, что там в первой части программы было.

Ну, свет зажгли, и гляжу, она из себя даже очень ничего. Она по мне глазами шасть-шасть, и, может, я ей тоже пришелся, да только она сообразила, что я с Сэмом, а он выглядел не то чтоб очень. Я ему сую мою жестянку и говорю, чтоб пошел покурил, если ему хочется, а он отвечает, что нет, что он после покурит. А пока ему хотелось поговорить про свою девушку, что она похожа на актрису в этом фильме. Я озлился, но все-таки духу не хватило послать его куда подальше. Пока шел главный фильм, мы с моей соседкой взялись за прежнее, а Сэм этот такой чокнутый, что, ей-богу, и не заметил ничего. Но чуть зажгли свет, как она удрала, потому что вот тут Сэм и сказал, что сейчас, пожалуй, покурил бы. Ну, я дал ему мою жестянку и думаю: все. Как бы не так! Опять он про свою девку заводится. Но тут я сказал: да к черту все это, пойдем выпьем.

Ну, мы и пошли в пивную и к закрытию порядком нализались. А они тогда сказали, что можно подняться наверх. И уж там мы крепко заложили. Сэм говорил про свою девку, а я, как нализался, так ничего против уже не имел. И против того, чтоб за все платить, тоже не имел, хотя просвистел больше, чем собирался. А в десять мы взяли такси и поехали потанцевать в одно знакомое Сэму место. Заведение оказалось шикарное, всякие разноцветные ленточки, воздушные шарики, но Сэм выглядел бродяга бродягой, и оба мы уже крепко заложили, а потому нас туда не пустили. Мы поехали в другое местечко, попроще, и там никто ни слова не сказал, даже когда мы стали к чужим девушкам вязаться. Двоих увели наружу, только они заартачились, когда мы им юбки пивом облили,— ну и конец. Правда, мне до лампочки было, так я заложил, и ни на что другое все равно не годился. И не помню, как я добрался до дома миссис Клегг. Но утром я там проснулся.