Избранное

— Ладно,— говорит он,— не стоит спешить, начнем сначала. Как тебя зовут?

Они улыбаются друг другу, и вдруг чья-то рука стискивает плечо Дэйва.

о НЕТ

Вскинув голову, Дэйв смотрит в лицо хозяина и, при всем своем смятении, замечает — на лице этом нет ни следа вечной усмешки.

Свободной рукой хозяин достает часы. Выйдем отсюда, говорит он.

Девушка вскочила, идет прочь.

— Где Джонни? — спрашивает хозяин. И, не дожидаясь ответа, показывает пальцем: — Смотри!

Над горами, примерно в стороне их фермы, громоздятся черные тучи.

Может, они надвинутся только через несколько часов. Но он-то знает, какая разыграется буря. Пожалуй, можно еще успеть вовремя спалить тот сушняк.

— Где Джонни? — снова спрашивает он.

Дэйв не знает. Где-то в городе.

— Я его вытащу,— говорит хозяин.— Сюда,— говорит он, обхватил Дэйва за плечо и ведет напрямик.— Дневной поезд уходит через десять минут,— говорит он.— Но я слышал, он никогда не отходит вовремя.

— Но, мистер Макгрегор…— И Дэйв умолкает, неизвестно, что тут возразишь.

Хозяин пропускает его слова мимо ушей. Они бегут бегом, потом приходится лезть через забор, дальше тропинка ведет вдоль живой изгороди. Неподалеку поднимается двухэтажный дом миссис Фицджеральд; дошли до калитки, старик остановился и велит Дэйву подождать. Закрывает за собой дощатую калитку, но она опять распахивается, и Дэйву видно, как он исчезает на дорожке, петляющей между фруктовыми деревьями и ведущей, похоже, к заднему крыльцу дома. Стараясь отдышаться, Дэйв слышит голос хозяина — тот говорит все громче, похоже, спорит, потом появляется снова — он тащит за руку Джонни. А Джонни упирается. Половина пуговиц у него расстегнута, и ему никак не удается продеть запонку в воротничок.

Вышли на дорогу, Дэйв помогает Джонни застегнуть воротничок; хозяин остановился, вынул часы и, стараясь перевести дух, говорит — даю вам полминуты. И опять побежали; когда пересекали главную улицу, раздался свисток кондуктора, а когда взлетели на платформу, поезд тронулся. Дэйв вскочил первым, обернулся и протянул руку Джонни; они захлопнули низкую дверцу, оперлись на нее, а хозяин бежит по платформе и выкрикивает последние наставления — как потолковей спалить сушняк,— бежит и кричит, пока они еще могут его слышать.

Подъем становится все круче, и, оглядываясь на город, можно различить вдали карусель. Она кружит, кружит, и с нею кружит ярко-красное пятнышко! Вот мелькнуло снова! И снова! Да, конечно, это Эйлин, ее красное платье. Дэйв уже заметил, она так и не зашила ту прореху.

А Джонни смотрит на рекламные щиты с объявлениями о новых фильмах. Кто-то говорил, фильмы бывают коротко, что ли, метражные, то ли малометражные — или это он спутал с малолитражными автомобилями?

Дождь так и не пошел. Было уже совсем поздно и темно, когда они спустились по длинному крутому косогору к самым Макгрегоровым задворкам, и Дэйв на ходу говорит — он до того устал, что готов тут же лечь и помереть. Или, может, плакать, пока не уснет.

— Не с чего тебе помирать, Дэйв,— говорит Джонни.— Хозяйка нас подбодрит, ужин мигом будет на столе. Нам сразу станет получше.

Хоть я и сам не прочь бы лечь в постель, говорит он.

Она засветила в кухне лампу и, едва они успели ополоснуться, заторопила к столу.

— Хорошо спалили? — спрашивает она. Со стороны показалось, вроде неплохо: она выходила к дороге, глядела на гору, и похоже, там горело вовсю..

Не успели они ответить, залаяли собаки, старуха выглянула за дверь и говорит — наверно, сам едет. На дворе тьма — хоть глаз выколи. За два шага ничего не видно, не разберешь, что где. И в небесах ни единой звездочки. Она ничуть не удивится, если все-таки хлынет дождь.

Но этот доехал домой, не промокнув, не придется мне укладывать его в постель с прострелом.

Слава тебе господи!

Она опять села к столу, придвинула им соль и перец и сказала — лицо у ней так и горит, наверно, смотреть страшно. И, обмахиваясь краем фартука, спрашивает — а в городе тоже такая жарища? А в горах ветра совсем не было? Тут внизу за весь день хоть бы разок подуло, она уж думала, задохнется насмерть.

Собаки убедились, что приехал хозяин, и умолкли, и вот слышны его шаги.

Он входит, широко ухмыляясь.

Так-с, очень приятно их всех видеть!

— Эй ты! — говорит она.

Только послушайте! Сейчас он начнет разговоры разговаривать!

Ах ты, старый никудышник!

Он и не поглядел на нее, и она стала накладывать ему еду.

По дороге он видел на горе остатки пала, говорит он. Хорошо сработано. Уморились?

Сам я не прочь улечься в постель, говорит он.

И хозяйка передразнивает — он, видите ли, не прочь улечься в постель.

— На вот, заткни пасть,— говорит она, подавая ему тарелку.

Больно ты собой доволен. Может, самую высокую цену дали?

— Нет,— говорит хозяин, но все равно ухмыляется.

— А, знаю,— говорит она.— Тебе заплатили дороже, чем Дэйли.

— Верно!

На шесть пенсов больше за фунт!

Выложив эту новость, он сел и принялся за еду и не вымолвил больше ни слова — что бы они там ни говорили, в душе они наверняка им восхищаются, он купается в лучах славы, и этого довольно. И он словно бы не замечает, что там еще тараторит старуха.

— Уж эти мужчины с их шестью пенсами,— говорит она.— Получат на шерсти лишнее пенни, полпенни, фартинг. Ну и что? Может, от этого с ними легче жить? Может, они на этом разбогатели? Все они когда-нибудь помрут, и что тогда? Им только и понадобится по два пенни — закрыть глаза. А они, покуда еще есть время, никак не научатся быть добрей друг к другу. Может, они воображают, что могут наедаться чаще трех раз в день? Или надевать больше чем один костюм зараз? Чего ради они жадничают, хотят ухватить побольше? Если господь бог в один прекрасный день сразит их всех насмерть, что ж, поделом. Да, так им и надо. И в один прекрасный день они дождутся…

Дэйв до того устал, что и сон не идет. Да еще Джонни храпит, обычно это не мешало, а вот сегодня мешает. В хижине словно с каждой минутой сгущается духота, сбрасываешь одеяло, лежишь в одной рубахе, но разницы не заметно. За день с тебя сошло семь потов, так еще и ночью купайся в поту, пропади оно все пропадом. Хотя, пожалуй, это естественно, ведь все, что случилось, не кончается. Опять крутится все одно и то же, снова и снова. И не дает уснуть…

если старик знал где найти Джонни значит эти двое связаны гораздо тесней чем можно было думать. И значит не следовало заговаривать о Седрике. Скажет Джонни старику? И если намерен сказать как ему помешаешь? И разве знаешь наверняка, что правильно угадал про Седрика? Да. Нет. Да. Возможно…

хоть рви на себе волосы! Вообрази, что делаешь обратную ошибку. Щадишь Джонни. Решаешь промолчать — боишься разогорчить его, натолкнуть на непохвальные мысли, вернее — на вовсе уж непохвальные поступки. А Джонни между тем устраивался по-своему. Далеко ли он зашел? До самого конца, судя по тому, каким крепким сном он спит…

а ладно

но каков был денек! Не поверишь, сколько у тебя сил, пока себя не испытаешь. Вы взяли по коробку спичек, каждый поджег большой сук чайного дерева и побежал с этим факелом по косогору. Вдоль сваленного то рядами, то кучами кустарника. Высоко громоздящегося, совсем сухого. Начали с самого верха и побежали вниз, начинать снизу чересчур опасно. Если налетит ветер или само пламя уж слишком разбушуется, оно в считанные мгновения взметнется до вершины, и тогда тебе крышка. И черт возьми, там, где кустарник срублен, земля совсем иссохла, растрескалась. Беда, если не остережешься и нога попадет в трещину. С неделю назад прошел дождь, но, видно, слабенький. А если улучишь секунду, можно глянуть вдаль, на лес. И вообразить, как Седрик…

…Сон. благодатный сон. Вспомни Шекспира  [11]. Но какие могут быть злосчастья у обитателя лачуги и у батрака на ферме