Вспаханное поле

прибавилось. Но как-никак это была лошадь, и он разъ¬

езжал на ней, когда чувствовал себя сносно. Покорившись

судьбе, он даже считал, что эта старая кляча как раз под

стать его костюму. Он уже не носил, как в былые времена,

ни сапог, ни сомбреро с заломленными полями, ни пояса,

блиставшего серебром, ни звенящих шпор. На нем был те¬

перь берет, а вместо сапог альпаргаты, и он пятками подго¬

нял лошадь, когда его отпускали ревматические боли.

И все-таки он предпочитал ездить верхом даже на такой

кляче, но не ходить пешком.

Клотильда вернулась работать на ферму. Однако и те¬

перь она не знала покоя. Она была рада, что Сеферино при

ней, но радость эта не была безмятежной. Клотильда стра¬

дала, когда Сеферино мучил ревматизм и он не мог дви¬

гаться, но, когда ему становилось легче и он ездил с ран¬

чо на ранчо, возобновляя старые знакомства, она тоже не

находила себе места. Как это ни странно, теперь, в старо¬

сти, ее терзала ревность — ревность к прошлому. В былые

времена до нее доходили слухи о любовных похождениях

Сеферино, а память у нее была по-прежнему ясной, и,

когда объездчик в конце недели приезжал на ферму сме¬

нить белье или дать ей починить одежду, она подвергала

его строгому допросу:

—      Где ты шатался?

Сеферино, ни о чем не подозревая, откровенно призна¬

вался:

—      Где я только не был! В понедельник ездил к Бар-

рейро, в четверг — к Кардосо. Вчера сидел дома — кости

ломило, а сегодня вот приехал сюда.

208

—      Говоришь, ездил к Кардосо? А не врешь? —вспы¬

хивала она.— Может, это он к тебе приезжал? Может, его

послала эта сука, его жена?

—      Да нет же, я сам их навестил,— отвечал он, удив¬

ленный ее тоном.

—      Думаешь, я не знаю, что раньше Кардосо не гну¬

шался быть сводником для собственной жены и, привозя

тебя на свое ранчо, оставлял с ней наедине?

Сеферино от души смеялся над давно забытым приклю¬

чением, о котором она напомнила ему, и над ее запоздалой

ревностью.

—      Какая муха тебя укусила?.. Нашла о чем говорить,

ведь ты уже старуха, а я совсем развалина! Теперь для

меня нет других женщин, кроме тебя.

Но ему не удавалось отогнать от нее отравленные рев¬

ностью воспоминания и смягчить пробудившуюся с новой

силой обиду.

—      Когда ты забывал про меня и путался с этими сука¬

ми, им доставались сливки,— как-то раз сказала она с го¬

речью,— а теперь, когда ты угомонился, я должна доволь¬

ствоваться объедками.

Этот упрек, в котором было много справедливого, задел

за живое Сеферино. Он не стал оправдываться, а признал¬

ся с грубоватой откровенностью:

—      Что было, то прошло!.. Все они приходили и ухо¬

дили — полакомился и бросил, а ты для меня всю жизнь

была как хлеб для голодного. Хлеб никогда не приедается,

и, если падает, его подымают и целуют.

Слова мужа смягчили Клотильду, и она сказала более

спокойно:

—      Я молила бога, чтоб жизнь у меня была такая же

долгая, как мое терпение: думала, хоть состарившись, ты

приедешь ко мне, и никуда тебя больше не потянет. Но

вышло не так: я сама за тобой приехала, да и теперь не

знаю, навсегда ли ты остался со мной или опять ускачешь.

—      Теперь уж навсегда, старуха,— ответил Сеферино с

грустной улыбкой.— Огонь потух, даже и дыма нет, одна

зола осталась.

—      Дай бог, чтоб это было так,— усомнилась Кло¬

тильда.

Она с минуту помолчала, потом, чтобы разрядить ат¬

мосферу, заговорила о другом:

—      Донья Элена и Панчо ждут свояка, он собирается

14 Э, л. Кастро      209

приехать с дочерью на каникулы. Когда они вернутся в го¬

род, я уйду с фермы, чтобы быть возле тебя и ухаживать

за тобой.

— Зачем торопиться? — возразил Сеферино.— Ты же

знаешь, что у меня нет денег.

Клотильда знала это как нельзя лучше, потому что ей

не раз случалось совать ему в руку монету на мелкие

расходы.

Каждый раз, когда Мануэль ездил в селение, он наве¬

щал объездчика то по поручению Клотильды, посылавшей

ему что-нибудь, то просто для того, чтобы поболтать. На

этот раз он рано утром заехал к нему на тарантасе по до¬

роге на станцию, куда отправился встречать дядю Эмилио

и Лауру. Сеферино было нечего делать, и он вызвался по¬

ехать с ним. И вот они стояли на перроне и смотрели, как

маневрирует состав со скотом, который перегоняли на за¬

пасной путь, чтобы пропустить прибывающий пассажирский

поезд. Буфера платформ громко стукались, и сбившиеся в

кучу телки испуганно мычали. Это зрелище произвело тя¬

желое впечатление на Сеферино, и он печально проговорил:

—      Когда здесь было поле, молодняк не возили в клет¬

ках, а перегоняли гуртами.

—      Как, а разве теперь нет поля? — спросил Маноло.

Старик презрительно усмехнулся.

—      Какое там!.. Это же пашня! Вот раньше здесь было

хорошо! Тогда еще не перевелись такие люди, как Пераль¬

та, Нуньес, Суарес, Эченагусиа — настоящие объездчики и

погонщики. Теперь поле отступает все дальше — железная

дорога теснит.

В его словах звучала грусть о невозвратном прошлом.

—      Да,— вздохнул он,— нынче люди уже не те, я среди

них вроде выродок.

Маноло вдруг решился высказать то, что уже не раз

приходило ему в голову:

—      Скажите, дядя, почему все, даже те, кто плохо о вас

отзывается, уважают вас и хотят быть вашими друзьями?

Сеферино не удивил вопрос юноши, и он, не задумы¬

ваясь, ответил, словно уже размышлял над этим:

—      Должно, потому, что каждый в глубине души хотел

бы жить, как я, только у других не хватает смелости по¬

рвать путы. То, что для меня легко, для них трудно, по-

210

тему что у меня крылья, как говорил твой дедушка, а у

них нет.

Мануэль с жаром воскликнул:

—      Я постараюсь быть таким, как вы.

Сеферино пристально посмотрел на него и сказал, ла¬

сково улыбнувшись:

—      У каждого своя судьба?.. Если человек такой, а не

этакий, то не потому, что он этого хочет, а потому, что та¬

ким родился... Но... чтобы узнать, остер ли нож, надо по¬

пробовать, как он режет.

Раздался пронзительный свисток: к платформе подхо¬

дил пассажирский поезд.

—      Ну, вот и приехала твоя родня, — сказал Сефери¬

но. — Я помогу тебе уложить вещи в тарантас и пойду.

Несколько пассажиров вышли из вагонов. Маноло за¬

метил пожилого человека с девушкой, который смотрел по

сторонам, словно кого-то искал. Он подошел к нему и

спросил:

—      Дон Эмилио?

—      Он самый, — сказал пассажир и в свою очередь

спросил:—А ты Мануэль?

—      Да, дядя.

Эмилио крепко обнял его. Потом, указав на улыбав¬

шуюся девушку, представил ее:

—      Твоя кузина Лаура.

Молодые люди поздоровались. Сеферино тем време¬

нем взял чемоданы и понес их к тарантасу, за ним после¬

довали приезжие и Маноло. Лаура вежливо справи¬

лась:

—      Как поживают тетя Элена, дядя Панчо и Хулия?

—      Хорошо. Они уже давно ждут вас.

Эмилио нахмурил лоб, словно вспомнил о чем-то не¬

приятном, и сказал:

—      У меня много срочной работы в Буэнос-Айресе, но

я все же приехал, потому что больше откладывать было

нельзя.

Они уселись в тарантас, и Мануэль тронул лошадей.

По обе стороны проселочной дороги потянулись прово¬

лочные ограды ферм. Эмилио, осмотревшись по сторонам,

произнес:

—      По совести сказать, здесь мало что изменилось.

Лаура, усмехнувшись, сказала:

—      Опять ты начинаешь ворчать.