Шаги за спиной

(хотя и гусеницам бывает больно или страшно), а только брезгливоть. Ужасно. Никакой жалости, а самое оправданное - раздавить.

Сегодня Тамара была в полосатом костюмчике, которого он ещё не видел на ней, и была бы слегка похожа на арестантку, если бы не изысканная небрежность прически. Сегодня у Тамары вторая смена, Валерий проводит её на работу. К счастью, это долгий путь.

- Ты сегодня не такой, - сказала Тамара и чмокнула его, почти не коснувшись губ, - что-то случилось?

- Ничего. Но кажется, я ненавижу Людмилу.

Тамара улыбнулась и нахмурилась.

- "Ненавижу" - это слишком большое слово. Нельзя ненавидеть людей. Что она сделала?

- Ничего.

- Тогда тем более. Просто разлюби её, и хватит.

- Я уже разлюбил.

- Тогда пусть она уходит.

- Я не могу её прогнать. Даже если я попробую, она не уйдет.

- Ты от этого такой грустный? - спросила Тамара и чуть улыбнулась, наклонив голову, и поддела что-то мелкое концом туфельки. Ей все же было приятно.

- Нет, не от того.

- Тогда от чего же?

- Однажды Люда сказала... Как же она сказала... "Так грустно, как будто кто-то умер." Неверно, - когда умирает кто-то, не грустно. Грустно, когда умирает тот, кого ты любил. Или даже не человек, даже просто вещь или животное, место, комната, убеждение, вера, наваждение, скамейка в парке, который весь заставлен мусорницами, а они все перевернуты, но не рассыпаны, потому что многолетнее содержимое сцементировано дождями...(Они шли по аллее у стадиона). Если ты на этой скамейке сидел. Даже не умирает, а лишь теряется для тебя. Чувство во всех случаях одно и тоже потому что все эти случаи означают одно и то же: смерть любви - ямщик не гони лошадей, мне некого больше любить... А просто смерть человека не вызывает никакого чувства, если она не связана со смертью любви. Мне кажется иногда, что любовь это живое существо, а не состояние ума или сердца.

- А ты совсем не любишь людей, - сказала Тамара.

Они прошли молча до перекрестка. У светофора собралось человек пятнадцать и смотрело на аварию: молоковоз врезался Жигули.

Водитель молоковоза открыл желутeю дверцу и выполз на дорогу. Все ахнули от удивления: кабина машины была смята почти в лепешку - вильнул и врезался. Он стоял, пошатываясь и улыбался с выражением дурачка, по лицу слегка стекала кровь. Он смотрел на свою кабину, в которой никак не смогло бы сейчас поместиться тело целого человека. Но он-то был цел:

- А со мной ничего! - он поднял руки, как футболист, забивший гол, и пошел к тротуару. Не дойдя, дернулся, как будто споткнулся о невидимое препятствие, и с размаху упал лбом о дорогу.

Люди облепили его как мухи - стал невидим.

- Какой ужас! - Тамара отвернулась и Валерий обнял её, укрывая со всех сторон от страшного мира. Она плакала.

- Ты говорил, что чужая смерть не страшна. Я так не могу, он был такой живой!

- Наверное, с ним все в порядке, - ответил Валерий, - просто маленькое сотрясение мозга.

- Ты совсем не любишь людей!

- Люблю,