Моя Шамбала (СИ)

Майор усадил нас с Пахомом на заднее сидение, сам сел рядом с шофером.

Остановились возле низкого небольшого бревенчатого домика, на который указал майор Сорокин. Майор зашел в калитку и вскоре вышел с двумя женщинами: постарше и помоложе. Обе в черных платках. У старшей в руках был букет белых хризантем. Мы потеснилась, и женщины сели рядом с нами на заднее сидение.

- Знакомьтесь. Варвара Степановна, вот эти ребята нашли записку и документы вашего сына.

- Да что вы по имени отчеству меня кличите, ей богу. Варя я. А это Поля. Я у нее остановилась. У знакомых в Са-ратове оказались здесь родственники. И повернулась к нам, прижимая руки к груди.

- Дай вам бог здоровья, детки. Не иначе, как сам Гос-подь вас послал.

Она пыталась обнять нас и поцеловать по очереди. В тесной машине это было неудобно, но она, к нашему неудо-вольствию, все же дотянулась до нас.

- Ох, как тяжко, когда не знаешь, где твой сын голову сложил. И на могилке не поплакать.

Женщина всхлипнула и стала вытирать глаза концами головного платка. Та, что постарше, которую Варвара Сте-пановна называла Полей, стала ее успокаивать...

Мы нашли траншею и землянку с развороченным на-катом и заваленными бревнами.

- Здесь, уверенно показал Пахом.

У Варвары Степановны подкосились ноги, и она, впа-дая в полуобморочное состояние, почти повисла на Поле, и ее поспешил подхватить с другой стороны майор Сорокин.

Но у самой землянки Варвара Степановна высвободи-ла руки и, оттолкнув Полю, повалилась на травяной холм и завыла, запричитала. В голос. Жутко. До мороза на коже, выплакивая последние слезы.

Она жаловалась сыну на свое сиротское житье, на оди-ночество. Она жалела сына и жалела себя без него. Она кляла судьбу за то, что она, мать, все еще живет, а он, кото-рому жить бы да жить, лежит в земле. Поля несколько раз подходила к распластанной Варваре, пытаясь поднять ее, и все уговаривала:

- Ну, хватит, Варь. Вставай, пойдем. Хватит.

Но та, цеплялась за траву, не хотела оторваться от холмика у землянки.

И невиноватые майор и сержант чувствовали вину от-того, что стоят здесь живые и невредимые и ничем не могут помочь этой убитой горем женщине.

А Варвара все причитала, и плач ее разносился далеко окрест ...

Я не заметил, как плач Варвары стал удаляться и слил-ся в один сплошной гул. Мои глаза начала застилать пеле-на, а гул усиливался и все сильнее давил на ушные пере-понки. Я хотел зажать уши ладонями, но руки налились свинцом, и я не мог пошевелить ими. Но тут же пелена рас-сеялась, и я увидел Варю, распластанную на травяном хол-ме. Только это была не Варя. И землянки никакой не было. В стороне от дороги на холме стоял небольшой деревянный памятник, обнесенный деревянным частоколом, выкра-шенным синей масляной краской. Вдали виднелось село ... Да это же бабушка Паша! Я не видел ее лица, но почему-то знал, что это она, недавно умершая нищенка, явившаяся мне уже однажды то ли во сне, то ли наяву.

Наверно, я никогда не смогу привыкнуть к этому не-обычному состоянию невидимого свидетеля несуществую-щей реальности. Все происходит в абсолютном безмолвии, и все яркое и живое движется в отличие от него очень мед-ленно и кажется совсем нереальным.

Две женщины оттащили бабушку Пашу от могилы и силой увели. Бабушка совершенно обессилила, и ее почти несли. Люди расступились, сочувственно смотрели на нее и плакали...

Очнулся я уже в машине. Пахом испуганно смотрел на меня, а майор Сорокин озабоченно спрашивал:

- Ну, как, герой? Сейчас получше?

- Ничего, нормально, - вяло, с вымученной улыбкой ответил я.

- Это солнце! А я уж испугался. Зову, а ты будто не слышишь.

Тащил тебя, словно статую. У самой машины только стал ногами шевелить.

- Солнцем напекло, - убежденно сказал сержант. - У нас такое часто случалось. Идешь, пыль, солнце так жарит, что плюнь на ладонь - зашипит. Так идешь-то не час, не два, а верст тридцать прошагаешь. Глядишь, кто-нибудь из слабонервных и грохнется в обморок. Ничего, водичкой по-брызгают, в обозе пару часов побудет и опять топает.

Женщин высадили у Полиного дома. Майор попро-щался с ними, пожелал Варваре Степановне счастливого пути и повез домой нас с Пахомом. Нас подвезли к Голоща-повскому крыльцу, и джип сразу окружили пацаны. Маши-ны на нашей улице были редкостью. Соседи видели из окон, как мы с Пахомом долго вылезали из машины и май-ор жал нам руки.

Дома я нехотя поел, лениво отвечал на расспросы ма-тери, полистал учебники и, наконец, взял книгу, которая лежала в зале на столе. "Психиатрические эскизы из исто-рии", П.И. Ковалевский, СПб 1898 г", - прочитал я. Оче-редная книга, которую где-то выкопал отец.

Некоторые места, казавшиеся отцу важными, он под-черкнул. Я стал читать: "Более интересное и менее понят-ное в Жанне (Д"Арк) - дар предвидения и предчувствия. Трудно определить, что в передаваемом было правдой и что вымыслом. Со своей стороны мы можем сказать, что такие явления, несомненно, существуют. В них лежит частью та тонкая чувствительность, которая присуща лицам мечта-тельным с живым воображением, частью - область бессоз-нательного и поныне для нас мало выясненного и непонят-ного".

Вот еще подчеркнуто: "Мы часто слышим об особен-ной способности некоторых лиц к предчувствию и даже предвидению... Когда у нас требуют объяснения этому яв-лению, то мы только находимся сказать, что это есть "осо-бенная неведомая нам способность... Да мы и правы, гово-ря, что эта способность нам неведомая, потому что она нам недоступна. А кто знает, может быть... этот дар "предвиде-ния" обязан своим существованием особенной способности людей рассматриваемой нами категории к расширению об-ласти восприятия ... То что для нас кажется предвидением, для них это будет естественным ведением ... А кто нам мо-жет поручиться, что люди не имеют более богатых и нам недоступных качественных восприятий? Это вполне воз-можно. В таком случае, в их сознание проникают новые ощущения, нам недоступные и непонятные, которые и соз-дают в них те явления, которые известны у нас под именем предвидения".

- Галиматья какая-то, - мелькнуло у меня в голове. Глаза слипались, я отложил книгу и, не выключая света, провалился в мертвый сон.

В какой-то момент мне приснился сон, яркий и реаль-ный до мелочей, как явь. То есть, это было больше, чем сон. Словно, мне кто-то навязывал некий ход событий, состав-ленных из кусков, но связанный последовательным дейст-вием.

Мне опять снилась бабушка Паша.

Сначала в церкви. Она ставит святым по свечке. Долго молится, ее благословляет батюшка...

Бабушка Паша достает из сундука чистое белье, черное платье, черный кружевной платок. Потом сидит неподвиж-но на кровати, прямая и строгая, во всем черном. Ее за-стывшее лицо, оттененное черным кружевом, похоже на мумию. Лицо пугает женщину, которая вдруг появляется ниоткуда и зовет ее тихо:

- Бабушка.

Глаза бабушки Паши моргнули, и она чуть повернула голову, давая знать, что слышит.

- Скоро ехать. Надо б поесть перед дорогой. Бабушка Паша послушно встает и идет за женщиной, в которой я уз-наю мать Витьки и Володьки тетю Мотю, соседку бабушки Паши...

Бабушка Паша с тетей Мотей едут автобусом. Народу в автобусе много, но их усаживают, уступив место. Они чу-жие, и на них смотрят с любопытством.

- Извините, вы чьи ж будете? - спрашивает кто-то.

- Она к сыну едет. Похоронен он у вас, - спешит объяс-нить спутница бабушки Паши и добавляет:

- В войну погиб.

В автобусе становится тихо.

А вот сон повторяет ту же полуявь, которая явилась мне, когда мы ездили с майором Сорокиным и двумя жен-щинами в лес и показывали место гибели сына Варваре Степановне,

Только плач бабушки Паши теперь явственно слышен и раздирает душу ...

И вот последний отрывок сна. Рослый, плечистый муж-чина с усами и усталыми глазами говорит бабушке Паше:

- Я председатель здешнего совхоза. Слыхал я, мамаша, к сыну приехали. Добро. Побудьте у нас, погостите. Если нужно что, не стесняйтесь ... А люди у нас добрые, привет-ливые.