Моя Шамбала (СИ)

- А мне хорошо? - Зинка с силой бросила мокрую тряпку в раковину и в сердцах громыхнула кастрюлей. И вдруг тоненько, по-собачьи, заскулила, загундосила:

- Тебе, черту, что? Пришел, пожрал и во двор с мужи-ками в домино. А я дома с маткой твоей. Во все дырки нос сует. И все подкалывает, все с подковырками. Ну-ка попро-буй. Это не так, и то не этак. Она же меня всю жизнь нена-видит, я знаю. А я ее должна терпеть? Накось вот, выкуси! - сунула она кукиш из гладких, толстых, как сардельки, пальцев к носу Николая.

Тот столбом стоял посреди кухни и хлопал глазами, даже не пытаясь остановить поток кипящих злобой слов распаленной Зинаиды. Но, когда Зинаида сунула ему в нос кукиш, его лицо начало наливаться кровью, и желваки от сильно стиснутых зубов заходили по скулам.

Зинаида спохватилась и, гася мужнину ярость, броси-лась ему на грудь, с безошибочной женской интуицией мгновенно определив ту единственную манеру поведения, которая не даст разразиться скандалу, и разрыдалась.

- Ладно! Будет, будет! - стал успокаивать ее Николай и, снисходительно похлопав, словно телку, по боку, отстра-нил от себя.

- Я ж не враг какой твоей матке, - всхлипывая, выгово-рила Зинаида. - Пусть хоть с месяц побудет у Нюрки. Дай мне-то передых.

Часам к одиннадцати собрались. Алевтину с собой брать не стали, и она, надув губы, пошла реветь в комнату.

Василину с узлом запихнули в трамвай и с трудом влезли сами.

Нюрка жила в двухэтажном деревянном доме на вто-ром этаже. Узел тащила Зинаида, а Николай вел мать по шатким ступенькам, поддерживая под руку.

На звонок никто не ответил, и Николай, пошарив под половиком, достал ключ и открыл дверь. Ждать Нюрку не стали и, оставив Василину, уехали.

Осмотревшись и разобрав узел, Василина села на ди-ван. Комната у Нюрки была небольшая, но все как у людей. И диван, и зеркало, и на полу красивые дерюжки. Шифонь-ер отделял диван от Нюркиной кровати, которая стояла за дверным выступом, и получалось что-то вроде отдельной спаленки. У Кольки, конечно, побогаче. Василина вспомни-ла вазу, которую приволокла Зинка и поставила в коридоре, в углу, возле комнаты, где она спала с Алевтиной. Когда проходишь мимо, она шатается и глухо звенит, будто гро-зится. Лишний раз из комнаты не высунешь, чтобы не за-цепить, да не разбить. Глаза-то еле видят. А днем девку по-кормить надо. Маленькая все ж, все подать нужно. Как те-перь будут?.. Да вертлявая очень девка-то. Так из рук все и выбивает. А они, руки, и впрямь, что крюки. Вот и выходит, то тарелку, то стакан расшмакаешь. А Зинка, когда придет к обеду, когда нет. Теперь, хошь не хошь, придется ходить каждый день. Алевтинку-то кормить. Назовут же, прости Господи, басурманским именем. Батюшка крестить под этим именем и то отказался. Катериной нарек.

Зазвонил звонок, и Василина с крехтом стала подни-маться с дивана. Пока она дошла до двери, звонок еще по-звонил два раза, сначала коротко и резко, словно бранился, потом нетерпеливо и требовательно.

- Господи, - переполошилась Василина и никак не могла справиться с замком.

- Мам, ты? - спросила Нюрка из-за двери, и в голосе ее было беспокойство.

- Я! Я это, Нюр! - поспешила отозваться Василина.

- Ты крути ключ-то в другую сторону, вроде закрыва-ешь. Он, замок, у нас наоборот поставлен, - объяснила Нюрка. Замок, наконец, поддался, и дверь открылась.

- Ты как приехала-то? - спросила Нюрка.

- А на трамвае. Колька привез. Совсем я. Буду у тебя жить теперь.

- Как так?

- А так, что там ненужная стала. Мешаюсь я там.

- Ну, гад ползучий! Ну жлоб ... - Нюрка захлебнулась от возмущения. - А все Зинка, паразитка. Ее это дело.

- Мам, ты что, лежала, что-ли, на диване-то? - бросив взгляд на сбитое покрывало, обиженно сказала Нюрка. - Хоть покрывало-то сняла бы.

Василина неловко сползла с насиженного места и уст-роилась на стуле. Нюрка свернула и убрала покрывало в нижний ящик шифоньера.

Сожитель пришел к ночи, когда Василина уже устрои-лась спать (Нюрка постелила ей на диване), и все вздыхала и ворочалась, приспосабливая свои кости к новому месту. Он, по всему видно, был на сильном веселе, потому что фордыбачился, пытался петь, и на кухне что-то гремело и падало, а Нюрка все уговаривала его и о чем-то просила. Потом Нюрка вела его мимо Василины, придерживая за бок, а он старался идти на цыпочках, приложив палец к гу-бам, будто приказывал себе не шуметь.

В Нюркином углу какое-то время слышалась возня, предостерегающий Нюркин шепот и даже отпечатался звонкий шлепок по голому телу, потом все стихло, и Васи-лина услышала мерный храп.

"Тоже Бог счастья не дал, - подумала Василина. - Свой был мужик беспутный. Так от водки и сгорел. И это не му-жик. А с другой стороны, как одной? Плохо без мужика-то в доме. Это она по себе знает. Тимофей умер, когда ей, слава Богу, за семьдесят уже было. А как тяжело без него прихо-дилось. А Тимофею жить бы да жить. Все война, будь она проклята. В ключах сколько с коровой простаивал!.. От это-го и помер.

Василина вздохнула, жалея дочку.

К вечеру, к Нюркиному приходу, она наварила карто-шек и радовалась, что смогла хоть чем-то помочь дочери.

Ужинать сели вместе. Нюрка достала огурцы и разо-грела картошку. За столом Нюрка все больше молчала и украдкой поглядывала на мать, словно что-то хотела ска-зать и не решалась.

- Мам, - сказала она, наконец, когда поели, и Нюрка стала собирать со стола посуду. - Что, если я тебя отвезу к Тоньке? И не ожидая ответа, заговорила торопливо, объяс-няя, почему так нужно:

- На время, пока Лешку уговорю. Боится он тебя. Не хочу, говорит, с матерью. А то, говорит, решай сама, как знаешь.

Нюрка посмотрела на мать. Та молчала, лицо ее оста-валась спокойным, и в глазах не было осуждения, но Нюрке стало не по себе.

- Уйдет ведь, - еле слышно сказала она, и в голосе ее была боль и растерянность.

У Василины сердце сжалось от жалости, и она, как умела, успокоила:

- Неруш, дочка! Э-э! Мне хоть тут, хоть там - все одно. Лишь бы крыша над головой, - соврала она. - А ему, оно, конечно. На любого доведись, ну-ка, попробуй.

К Антонине ехали на автобусе. На поворотах Василину заводило в стороны, и она моталась на заднем сидении, за-валиваясь то на один бок, то на другой. Узелок мешал ей держаться, но она не выпускала его и крепче прижимала к коленкам.

Встретили ее хорошо. Усадили за стол, и зять Федор даже достал бутылку белого, которую почти один и выпил. В разговоре стали ругать Николая за мать.

- Это все Зинка, подлюка. Она им, дураком, как хочет вертит, а он только бельмами крутит как баран дурной, - высказалась Антонина и свирепо глянула на Федора, кото-рый все подливал себе в рюмку.

- Этому лишь бы выжрать, - осадила она его мимохо-дом, скорее по привычке, чем по необходимости, и продол-жила разговор с Нюркой:

- Я ему, дундуку, покажу. Барин какой. И эта утка рас-коряченная. Ну как ты думаешь? - раздраженно вдруг за-говорила Антонина, обращаясь к Нюрке.- Опять же, Верка, племянница Федькина у нас живет. Ни кола, ни двора. За-муж собирается, а где жить будут, еще не известно. И куда я матку? - спросила она Нюрку в упор. - Нет уж. Он, паразит, квартиру получил вместе с маткой. Погостить, пожалуй-ста!.. Мам, ты побудь денька два, я разве против? - живо повернулась она к Василине. - А завтра я к этим схожу.

И замолчала. Федька тяжело встал из-за стола и под ненавидящим взглядом Антонины, слегка пошатываясь, пошел в свою комнату.

- Господи, вот свинья-то, - не удержавшись, бросила она зло в спину мужу, но тот даже не огрызнулся.

Василина прихлебывала чай из большой фаянсовой кружки, который пила по давней привычке вприкуску, ма-кая сахар в чай. Она молча слушала, о чем говорила Анто-нина, и время от времени кивала головой, соглашаясь со всем, что та говорила.

Уложили Василину в зале на диван. Василина долго ворочалась и охала, пока нашла удобное положение, при котором боль в суставах не так беспокоила.