Гамп и компания

– Вот ублюдки, – начал полковник, используя свой обычный такт и дипломатию. – В таком случае мы просто организуем секретную операцию по возвращению Ванды.

Так мы и сделали.

Полковник Норт несколько месяцев готовился к секретной операции. Он купил всевозможную камуфляжную одежду, грим для лица, колючую проволоку, слесарные ножовки, ножи, компасы и все такое прочее. Когда я спрашиваю его, каков его план, он говорит, что все прикинет на месте.

Наконец наступает день, когда мы отправляемся в Вашингтон, выходим рядом с зоопарком и прячемся рядом в сквере, дожидаясь ночи. В полночь все, что можно услышать из зоопарка, – это рычание медведей, львов и тигров, а также периодический рев слона.

– Порядок, пора приступать, – говорит полковник Норт, и мы все трое начинаем проникать в зоопарк. Только‑только перелезли мы через стену, как вдруг возникает ощущение, будто весь свет в округе вспыхивает, сирены воют, звонки звонят, и буквально в тот же миг нас окружают пятьдесят полицейских.

– Я думал, вы эксперт в подобного рода делах, – говорю я полковнику.

– Я тоже так думал, – говорит он. – Пожалуй, я просто малость подзаржавел.

Так или иначе, полковник пытается выручить нас, говоря полиции, что мы шпионы, отрабатывающие совершенно секретную тайную операцию в иракском зоопарке в Багдаде. Целью этой операции является похищение некоторых животных Саддама Хуйсейна для содержания их в заложниках и еще целая куча всякого такого говна. Главный полицейский и все его подчиненные начинают так бешено хохотать, что малышу Форресту удается во всеобщей сумятице ускользнуть. Наконец нас загружают в мусоровозку, но тут в ночи раздается крик, за которым следует громкое хрюканье.

Это малыш Форрест и Ванда, которую он слесарной ножовкой выпилил из клетки. Они так стремительно мимо нас проносятся, что полицейские бросают все и пускаются за ними в погоню, что также дает нам с полковником Нортом шанс ускользнуть. Полиция, догадываюсь я, не знает, что одна из немногих вещей, которые малыш Форрест от меня унаследовал – это сумасшедшая скорость, и он улетает в ночь, точно адская летучая мышь. Мы с полковником мчимся в разные стороны и в конце концов встречаемся в нашем тайном укрытии в сквере, как мы и договаривались. Малыш Форрест и Ванда уже там.

– Черт побери, Гамп! – орет полковник. – Мы все‑таки это провернули! У меня получилась блестящая секретная операция, разве не так?

– Так, полковник, – говорю. – Вы хитрей совиного говна.

В общем, как раз перед рассветом мы выскользнули из сквера, пошли по железнодорожным путям – и ёксель‑моксель, там сбоку стоит вагон, полный свиней.

– Вот классно, – говорит полковник. – Что, если нам спрятаться там? Лучшей маскировки не найти.

– Для Ванды – пожалуй, – говорю. – А вот насчет нас я не уверен.

– Ладно, Гамп, ничего другого нам не остается, – говорит он. – Забирайтесь на борт.

Так мы и сделали, и вот что я вам скажу: поездка домой вышла долгая и неудобная – особенно если учесть, что товарный поезд направлялся в Орегон. Тем не менее мы невесть как добрались куда надо, а полковник, тот всю дорогу с довольным видом хлопал себя по заднице.

Так или иначе, мы вернулись домой с Вандой, и теперь, заполучив свою любимицу, малыш Форрест кажется безумно счастливым. Каждый день Ванда усаживается у двери моего кабинета как раз напротив льва, у которого, к счастью для Ванды, как мне думается, зубов уже совсем не осталось. Но он все время бросает на нее какие‑то тоскливые взоры – вроде как если бы он хотел на ней жениться или типа того.

В один прекрасный день малыш Форрест приходит и говорит, что хочет немного пообщаться. Мы выходим к пристани, и он выкладывает, что у него на уме.

– Послушай, – говорит он, – мы в последнее время очень славно здесь поработали, так?

– Угу.

– А потому я думаю, что нам, может, настала пора взять отпуск.

– Ты о чем?

– Ну, может, мы смогли бы убраться от этого залива, понимаешь? Скажем, подняться в горы. К примеру, спуститься на плоту по горной реке или что‑то в таком духе, ага?

– Хорошо, – говорю. – А ты в какое‑то определенное место хотел бы отправиться?

– Я тут кое‑что поизучал, – говорит он, – и есть одно местечко в Арканзасе, которое выглядит чертовски заманчиво.

– Угу. И что это за местечко?

– Уайтуош‑Ривер называется, – говорит он.

Туда мы и решили отправиться.

Прежде чем мы уехали, я отвел старину сержанта Кранца в сторонку и дал ему инструкции как директору завода.

– Пусть все идет как идет, – говорю. – И постарайся не влезать ни в какие разборки со Смитти или с кем‑то из его людей. Нам надо бизнесом заниматься, порядок?

– Порядок, Гамп, – говорит сержант Кранц. – И знаешь, я хотел тебе сказать, что очень ценю полученную здесь возможность. То есть, мое увольнение из армии после тридцати лет службы не было чем‑то, чего я с нетерпением ожидал. А теперь ты даешь мне первую настоящую работу. Я просто хотел спасибо сказать.

– Брось, сержант, – говорю. – Ты отлично справляешься с работой. Славно, что ты здесь поблизости. В конце концов, мы более‑менее были вместе с самого Вьетнама, еще когда был жив Бубба и все остальные. А это было больше половины моей жизни тому назад.

– Да, все так, похоже. Догадываюсь, война там или мир, а я все одно не смог бы от тебя отделаться. Верно, Гамп?

– Давай просто надеяться, что больше не нужно будет воевать ни на каких войнах, сержант, – говорю. На самом деле предстояла еще одна, но в то время я об этом не знал.

В общем, мы с малышом Форрестом упаковались, чтобы отправиться в Арканзас к Уайтуош‑Ривер. С тех самых пор, как мы занялись этим бизнесом со сбором и обработкой устриц, мы с малышом Форрестом находились в состоянии чего‑то вроде неловкого перемирия. То есть, он вел себя лучше некуда и не раз спасал меня от меня самого и от моей глупости. Он вице‑президент и исполнительный директор фирмы «Гамп и компания», но, сказать по правде, именно он действительно управляет всем бизнесом, потому как у меня определенно нет на это мозгов.

Был холодный весенний день, когда мы с малышом Форрестом добрались до Уайтуош‑Ривер. Мы взяли напрокат каноэ и набили его консервированной свининой с бобами, венскими сосисками, сыром, копченой колбасой и хлебом для бутербродов. А потом отправились вниз по реке.

Уайтуош‑Ривер очень красивая река, и всю дорогу, что мы плывем по ней, малыш Форрест излагает мне геологическую историю этого района, которую время от времени можно увидеть врезанной в речные берега. Как он говорит, история яснее всего видна в ископаемых – вроде меня, догадываюсь. Мы недалеко от начала знаменитого образования Смаковер, говорит он, откуда происходит вся нефть в юго‑восточных Соединенных Штатах.

По ночам мы встаем лагерем на берегу реки и сооружаем небольшой костерок из всякой разной древесины. Потом мы рассаживаемся, готовим свинину с бобами и ужинаем, и я всякий раз думаю, что это первый отпуск, какой у меня в жизни был. Малыш Форрест чертовски оживлен, и я надеюсь, что мы с ним сможем ладить все лучше, по мере того как будут идти дни. Я страшно горд тем, как он вырос и взял на себя руководство уймой всякой всячины на устричном заводе фирмы «Гамп и компания», но меня также беспокоит то, что он растет слишком быстро. То есть, я задумываюсь, было ли вообще у малыша Форреста нормальное мальчишеское детство. Ну, чтобы в футбол там поиграть и всякое такое, как я делал. Я спрашиваю его об этом, но он говорит, что это неважно.

Однажды вечером малыш Форрест не на шутку меня удивляет. Он сует руку в свой рюкзак и достает оттуда старую губную гармошку. Это та самая гармошка, которую я хранил все те годы, что играл на ней во Вьетнаме и позднее с «Битыми яйцами», ансамблем Дженни. К моему изумлению он и впрямь начинает играть на ней один из старых мотивов, да к тому же играет его куда приятней и мелодичней, чем я когда‑то. Я спрашиваю его, как он выучился так играть на этой штуковине, а он отвечает: «Природный талант, наверное».