Гамп и компания

После того как капеллан что‑то там такое сказал, была дана команда оркестру, который сыграл отбой, и взводу автоматчиков, который дал салют из двенадцати автоматов.

После этого генерал Шайскопф подходит и обнимает меня за плечи. Наверное, он заметил, что у меня глаза наконец слезиться начали.

– Мне очень жаль, рядовой Гамп, – говорит он.

– Всем остальным тоже, – говорю.

– Послушай, я так понимаю, эти парни были твоими друзьями. Мы не смогли найти их личных дел.

– Они были добровольцы, – сказал я.

– Что ж, – говорит генерал, – возможно, ты захочешь забрать вот это. – Один из его адъютантов подходит с двумя маленькими баночками, и на верху каждой – крошечный пластиковый американский флажок.

– Наши люди из похоронной регистрации говорят, что это будет подходяще, – говорит генерал Шайскопф.

Я взял банки и поблагодарил генерала, хотя не знал, за что, а потом ушел, чтобы найти свое подразделение. К тому времени, как я вернулся, ротный писарь уже меня искал.

– Где ты был, Гамп? У меня важные новости.

– Это долгая история, – говорю.

– Ну, догадайся, что? Ты больше не в армии.

– Вот как?

– Точно. Кто‑то прикинул, что у тебя криминальный послужной список. Черт, да тебя с самого начала нельзя было в эту армию допускать!

– Так что же мне теперь делать?

– Пакуй свое говно и убирайся отсюда к черту, – был его ответ.

Так я и сделал. Выяснилось, что той же ночью я должен лететь на самолете в Штаты. Не было времени даже переодеться. Я положил баночки с прахом Дена и Сью в свой вещмешок и в последний раз получил увольнительную. Когда я добрался до самолета, он был только наполовину заполнен. Я сам выбрал себе сиденье сзади, отдельно от остальных, потому как моя одежда… ну, на ней был запах смерти, и меня это смущало. Мы летели высоко над пустыней, луна была полная, а по всему горизонту плыли серебристые облака. Внутри самолета было темно, и я уже начал чувствовать себя чертовски одиноко и подавленно, но потом вдруг посмотрел на сиденье по другую сторону от прохода – а там Дженни, просто сидит и на меня смотрит! У нее тоже вроде как грустное выражение на лице, и в этот раз она ничего не говорит, а просто смотрит на меня и улыбается.

Я не смог сдержаться. Я протянул к ней руку, но она от меня отмахнулась. И все‑таки осталась сидеть по ту сторону прохода. Я так прикинул, чтобы составлять мне компанию – всю долгую дорогу домой.

Глава тринадцатая

Был облачный и серый день, когда я вернулся в Мобил. Я добрел до дома миссис Каррен, и она сидела в кресле‑качалке – вязала салфеточку или что‑то вроде того. Она была рада наконец‑то меня увидеть.

– Не знаю, сколько бы я еще протянула, – сказала она. – Тут все тяжелее и тяжелее становится.

– Угу, – говорю. – Могу себе представить.

– Форрест, – говорит она, – как я сказала вам в письме, я собираюсь продать дом, чтобы иметь возможность попасть в приют Сестричек бедных стариков. Но как только я это сделаю, они всю мою оставшуюся жизнь будут обо мне заботиться, так что я переведу деньги от продажи дома вам, чтобы помочь вам вырастить малыша Форреста.

– Э нет, миссис Каррен, – говорю. – Это ваши деньги. Я не могу их принять.

– Вы должны их принять, Форрест. Я просто не смогу попасть в приют Сестричек бедных стариков, если только не буду совсем разорена. А малыш Форрест мой внук и единственный родственник. Кроме того, вам понадобятся все деньги, которые вы сможете раздобыть. Ведь у вас даже нет работы.

– Ну, здесь, я думаю, вы правы.

Примерно в этот момент передняя дверь открывается, и здоровенный молодой человек врывается туда, говоря:

– Бабушка, я уже дома.

Сперва я вообще его не узнал. Последний раз я видел его почти три года назад. Теперь он вырос и стал почти мужчиной, крепким, высоким и стройным. Вот только в ухе у него было кольцо, и я задумался о том, какое нижнее белье он носит.

– Вернулся, значит? – говорит он.

– Похоже на то.

– И сколько на сей раз пробудешь?

– Как я прикидываю, – говорю, – я здесь навсегда.

– А что ты собираешься делать? – спрашивает он.

– Этого я еще не прикинул.

– Ничего другого я и не подумал, – говорит он и уходит к себе в комнату.

Вот такой вот вышел теплый домашний прием.

Так или иначе, на следующее утро я начал искать себе работу. К несчастью, нельзя было сказать, что у меня имелась уйма рабочих специальностей, а потому мой выбор был ограничен. Типа канавы копать или что‑то вроде того. Но даже такую карту тяжело было разыгрывать. Похоже, землекопы в этот момент на рынке не шибко требовались. А кроме того, один из начальников сказал мне, что я слишком стар для такой работы.

– Нам нужны перспективные молодые ребята, которые хотят сделать на этом карьеру, а не какой‑то старпер, который просто хочет себе столько работы, чтобы хватило кварту дешевого вина купить, – так он мне это изложил.

Дня через три‑четыре я уже чертовски обескуражен, а через три‑четыре недели все это становится откровенно унизительным. Наконец я решил солгать миссис Каррен и малышу Форресту. Я сказал им, что нашел работу и смогу их поддержать, но на самом деле начал использовать для оплаты счетов свой расчет по окончании срока службы. Все дни я теперь проводил у фонтана с минеральной водой, пил кока‑колу и ел чипсы – по крайней мере когда не обивал пороги в поисках работы.

В один прекрасный день я решил отправиться в Байя‑Лабатре и посмотреть, нет ли там чего‑нибудь для меня. В конце концов когда‑то я владел крупнейшим в этом городке предприятием.

То, что я нашел в Байя‑Лабатре, чертовски угнетало. Старая «Креветочная компания Гампа» была в печальном состоянии. Здания и набережные сплошь обветшали и порушились, окна были выбиты, а автостоянка заросла сорняками. С этой частью моей жизни явно было покончено.

Я спустился к пристаням, и там было привязано несколько лодок для ловли креветок, но никто их не нанимал.

– С креветками здесь кранты, Гамп, – говорит один капитан. – Всех креветок уже много лет как выловили. Теперь нужно иметь такой большой корабль, чтобы добраться до Мексики, прежде чем ты сможешь добыть себе какую‑то прибыль.

Я уже собирался сесть на автобус обратно до Мобила, но тут мне пришло в голову, что я должен навестить бедного старого папу Буббы. В конце концов, я его почти десять лет не видел. Я прошел туда, где он жил, – и точно, старый дом по‑прежнему был на месте, а папа Буббы сидел на крыльце и пил чай со льдом из стакана.

– Будь я проклят, – сказал он, когда я к нему подошел. – Я слышал, что ты в тюрьме.

– Я вроде как был, – сказал я. – Думаю, все зависит от того, когда вы об этом слышали.

Затем я спросил его насчет креветочного бизнеса, и нарисованная им картина была столь же печальной, что и у всех остальных.

– Никто их не ловит, никто не выращивает. Слишком мало, чтобы ловить, и слишком холодно, чтобы выращивать. Твое предприятие было здесь лучшей порой, Форрест. А с той поры наступили тяжелые времена.

– Жаль это слышать, – говорю.

Я сел, и папа Буббы приготовил мне стакан чая.

– А ты так и не сталкивался с теми ребятами, что разграбили твою креветочную компанию? – спрашивает он.

– С какими ребятами?

– С этим лейтенантом Деном, старым мистером Триблом и с той обезьяной тоже… как там ее звали?

– Сью, – говорю.

– Ага, вот это те самые.

– Не думаю, что стоит винить Дена и Сью. А кроме того, мне кажется, теперь это уже неважно. Они погибли.

– Да? И как это случилось?

– Это длинная история, – сказал я, и папа Буббы не стал расспрашивать дальше, за что я ему был благодарен.

– Ну так как, – спрашивает он наконец, – что ты собираешься делать дальше?

– Не знаю, – говорю. – Но что‑то делать надо.

– Что ж, – говорит папа Буббы. – Всегда есть устрицы.

– Устрицы?

– Ну да. Они не так прибыльны, как обычно бывали креветки, но несколько устричных банок там еще осталось. Проблема в том, что люди в наше время боятся есть их сырыми – слишком много загрязнения или чего‑то такого. От них можно скверно заболеть.