Трапеция (ЛП)

схватишься, как дети, например, – Марио хлопнул Томми по плечу, – то можешь

вывернуть ему руку. Или он вывернет твою. На такой скорости хватка должна

быть идеально точной – спроси вон хотя бы Анжело – или чье-нибудь плечо

вылетит из сустава. А если промахнешься, то пролетишь мимо сетки, и то же

случится с твоей шеей.

Барбара вздрогнула.

- В следующий раз напомните, чтобы я не задавала столько вопросов! Теперь мне

будет страшно на тебя смотреть!

- Ну-ну, милая, – Марио приобнял ее за плечи и легонько сжал. – Разве Сантелли

так говорят?

- Марио, – быстро сказал Томми, – я видел, как ты промахивался сотни раз. Но

никогда не падал мимо сетки и никогда себе ничего не повреждал. Как у тебя

получается?

Подвижное лицо Марио расплылось в усмешке.

- Расскажу тебе страшную тайну. Я заключил сделку с дьяволом. Продал ему

душу, и он сказал…

- Эй, парень, умолкни, – перебил явно оскорбленный Анжело. – Мне такие

разговоры не нравятся. И Лу бы не понравились. И Папаше…

- Нет, Марио, серьезно, – настаивал Томми.

Марио перестал ухмыляться.

- Ладно, если серьезно, я давно решил – еще до того, как начал работать над

тройным сальто – что буду учиться, как Барни Парриш, без лонжи. Решил, что чем

больше раз упаду, тем лучше научусь справляться с падениями без особого

вреда для себя. Мы с Анжело много спорили по этому вопросу.

- Я думал, что он свихнулся, – добавил Анжело. – Но это сработало.

Марио кивнул.

- Я свалился, должно быть, пару тысяч раз. Наверное, мог бы и без сетки упасть и

не убиться, – он постучал по косяку. – Стукну по дереву. Хотя пробовать, конечно, не собираюсь.

Анжело, потянувшись, расстегнул манжету на длинном рукаве рубашки Марио и

закатал его. Тронул красную отметину на локте.

- Но пара таких штук на тебе есть всегда. Когда-нибудь заработаешь инфекцию

и будешь знать. Я уже не говорю, что это жутко больно.

Марио, пожав плечами, потянул рукав обратно.

- Ой-ой-ой! Да ты хуже Люсии! Я их вообще не замечаю. Это Клео нам когда-то

говорила про возможность сломать шею?

- Не Клео, – возразил Анжело, – а Барни Парриш. Он говорил, что каждый, кто

хочет стать воздушным гимнастом, должен философски относиться к

вероятности сломать шею.

- Ну нет, – протянул Марио. – Я человек ограниченный, и у меня насчет ломания

шеи предубеждение. Даже, можно сказать, нетерпимость. Так что я решил, что

лучше бы мне войти в чертовски хорошие… извини, Барб… хорошие отношения с

сеткой. Для того она, в конце концов, и повешена. И это дает результаты.

Спросите Томми. Я учил его летать без лонжи. И он не делал и половины тех

падений, которые обычно встречаются у начинающих.

- Но как ты падаешь и не ранишься? – не отставал Томми.

Марио пожал плечами.

- Так же, как ты. Или любой другой. Инстинкт, наверное. Когда я начинаю третий

оборот, то внутри что-то щелкает – да или нет. Если нет, я даже не пытаюсь

тянуться к Анжело. Обнаруживаю, что уже перевернулся и готов падать.

- Неплохой инстинкт, – заметил Анжело. – Из тебя бы вышел хороший каскадер.

Зимой я много работаю в «Уорлд Филмз». Мог бы и тебя пристроить. Знаю, что

тебе такое не нравится, но это все-таки заработок. К тому же гораздо более

мужская работа, чем это бабское кривляние в балетной школе.

Марио явно разозлился: плечи его напряглись – но сумел выдавить улыбку.

- Нет уж. Это не для меня. Говорю же, у меня предубеждение насчет ломания

шеи… в любых местах, кроме центрального манежа. Все, Анжело, нам пора

готовиться к выступлению.

Ночью Томми долго лежал без сна. Перед глазами продолжали вставать

картинки с генеральной репетиции. Марио, одновременно расслабленный и

собранный, ступающий позади него на мостик. Его собственный первый кач и

неожиданное понимание – за секунду до того, как отпустить перекладину – что

за ним наблюдает аудитория, гораздо более критичная и требовательная, нежели та, с которой предстоит столкнуться в туре.

Напряженный Марио, подающий Анжело сигнал к тройному сальто. Внезапно

наступившая тишина – все тише, тише, тише, пока в зале не осталось иных звуков, кроме поскрипывания строп. Трапеция, взмывающая все выше, полет, переворот и

тяжелое падение. Вопль Люсии, оборвавшийся на середине – крик истинного

ужаса. Лицо Марио, выбирающегося из сетки – обозленное и задумчивое

попеременно.

Позже, когда они спускались, Томми шепнул:

- Сочувствую, что не вышло.

Но Марио улыбнулся.

- Ничего. Я уже понял, что сделал неправильно.

Позже семья столпилась вокруг них с объятиями и поздравлениями. Барбара

порывисто обхватила Томми за плечи и поцеловала. При воспоминании об

удивленном взгляде Люсии у него снова загорелись уши. А тогда он оттолкнул

Барбару, пробормотав: «Ну, завязывай с этими нежностями…»

У каждого нашлись добрые слова. Глаза Папаши Тони сияли, пусть все, что он

сказал, было: «Что ж, в этом году ты не посрамишь доброе имя Сантелли».

Анжело, стиснув Томми в медвежьих объятиях, сердечно проговорил: «Славная

работа, парень». Джо предположил, медленно и уверенно, что когда Томми

дорастет до своих локтей и коленок, то из него выйдет очень дельный артист.

Но важнее всего было крепкое быстрое объятие Марио украдкой – когда они

вылезали из трико в раздевалке. Он сказал только: «Хорошо, Везунчик, хорошо».

Но слова эти для Томми имели значение куда большее, чем все остальные, вместе взятые.

Однако вечером Марио опять отдалился – стал холодным, резким и взрослым.

Люсия устроила одну из своих впечатляющих праздничных трапез, а когда все

начали расходиться по спальням, нахмурилась:

- Будешь спать в швейной мастерской?

Марио кивнул.

- Ох, Мэтт, – заволновалась она. – Я уже убрала оттуда простыни! Ложись с

Томми или Клэем.

Марио колебался, и Томми быстро сказал:

-Я не против.

Лицо Марио снова сделалось чужим и холодным, снова он словно отдалился на

миллион миль.

- Слушай, нам три дня ютиться в трейлере на головах друг у друга. Я пока побуду

один, если не возражаешь. И к твоему сведению, Люсия, я умею застилать

постель. Считаешь, не научился за все эти годы? Где там твои простыни?

И он ушел, не оглядываясь.

Томми вспомнил вечер, когда они вернулись с пляжа: Марио тогда тоже

уклонился от возможности провести ночь в его комнате – и почувствовал себя

уязвленным. Опять Марио наскучила его компания.

«Может, я ему и нравлюсь, - подумал он. – Но я ведь просто ребенок. Он

относится ко мне так же, как к Клэю. Будто я обуза, которую ему навязали».

Они отправились в путь ранним утром – на машине Анжело с трейлером на

буксире. До маленького техасского городка, где зимовал Ламбет, было четыре

дня пути. Когда горная гряда к востоку от Лос-Анджелеса осталась позади, пейзаж стал плоским, жарким и однообразным. Мужчины вели по очереди – в

основном, Анжело и Папаша Тони. Марио был неплохим водителем, но занятие

основном, Анжело и Папаша Тони. Марио был неплохим водителем, но занятие

это быстро ему наскучивало, он становился беспокойным и все прибавлял газу, сильно превышая скорость. В конце концов Анжело, нагнувшись вперед, предупредил:

- Осторожно, Мэтт. Наши шины уже не те, что прежде, и Бог знает, когда удастся

разжиться новыми. Не забывай, что идет война.

Марио послушно сбавил скорость, но вскоре монотонность пейзажа снова взяла

свое, и снова стрелка спидометра поползла вправо. В итоге Анжело потерял

терпение и занял водительское место сам.