Гармония – моё второе имя (СИ)

Сын может сделать мне убийственный упрек в предательстве – и далее по списку. Сила слабых звеньев в том, что у них всегда есть наготове пилюлька с ядом для тех своих ближних, которые потенциально могут превратиться в очередное слабое звено. Так устроен человек. Это нормально. Не собираюсь давить на психику и оперировать сентиментальными аргументами (все время старался уберегать тебя от этого), однако реальность следует представлять себе правильно.

Я объективно не могу не чувствовать себя виноватым. Вот почему я не собираюсь оправдываться (это бессмысленно), я пытаюсь объяснить. Если угодно, это мой способ защиты – способ защиты слабого звена.

Когда я говорил тебе, что не испытываю чувства вины, то имел в виду конкретную ситуацию (ту, что сложилась у меня дома, когда тебя забрали из больницы), а не нашу ситуацию в принципе. По поводу нашей ситуации я как раз испытываю просто прибивающее меня чувство вины. Но если я стану извиняться перед тобой за это, то испытываю чувство вины за какой-то ложный жест: это не тот случай, когда «извинения были смиренно предложены провинившейся стороной и были благосклонно приняты стороной пострадавшей». Извинения превращаются в пустую болтовню.

Поэтому к черту расшаркивания (к черту подробности, как любит кто-то говорить), далее только по существу.

Знаешь в чем моя главная слабость (которая при определенных обстоятельствах может превратиться в силу)?

В том, что я не умею предавать. Когда я узнал, что у нас появится ребенок, я понял: я не в силах отказаться ни от тебя, которая становилась моей семьей, ни от моей семьи, которая никуда не исчезала. Дай бог здоровья всем моим близким. Я знал, что выбираю путь, который мужчины практически не выбирают. Разве что единицы. Я знал, что выбрал тупик – так ведь у меня и выбор был только из тупиков. Мне жутко было представить, сколько всего не совместимого с жизнью и здоровьем ожидает меня впереди.

Дальше стали происходить вещи или процессы, которые сложно было спрогнозировать. Что-то в душе моей стало скукоживаться и усыхать. Я странным образом перестал испытывать чувства. Любые. Чувства, эмоции стали как-то отмирать. Я даже бояться устал – за тебя, за себя, за всех. Стало утрачиваться чувство самосохранения. Держался исключительно на чувстве ответственности и долга. На морально-волевых. Так надо – и точка. Здесь нечего рассуждать. Будь что будет.

Когда ситуация поменялась – и не ты, и не я тому виной – я не испытал чувства облегчения. Скорее, испытал опять что-то непредвиденное: я сдулся и опустошился еще больше. Светлых перспектив не появилось; появился некий новый сюжет.

Я не сразу понял, что пустота и есть мироощущение слабого звена (которое продолжает считать себя порядочным). Сегодняшний мой выбор не между любовью и семьей, как тебе кажется; нет, Маринка. Я как любил тебя, Мой Заяц, так и люблю. Я ни разу не произнес слов, не оплаченных чувством. Вот почему я начал письмо с такого обращения к тебе: мне легко говорить эти слова, потому что это правда. Но сейчас главное перестает быть главным; сейчас надо думать о другом.

Мой выбор – между жизнеспособным и гибельным вариантом. Понимаю, большой соблазн сказать мне, что я «разумом придавил чувство и отказался от любви». Выбрал семью – предал любовь. Да ни от чего я не отказывался; наступил тот предел, когда обострилось чувство ответственности, требующее принимать решение с помощью разума. Решение дается мне настолько тяжело, что просто бессмысленно говорить о том, что оно правильно. Боюсь, оно единственно возможно. Ты меня знаешь. Я не из тех, кто выбирает заведомо гибельные варианты. Это проявление той слабости, маскирующейся под святой романтизм, которую я терпеть не могу.

Остается вариант жизнеспособный.

Надеюсь, ты понимаешь разницу между душераздирающей попыткой выяснить, кто и насколько виноват и трудным признанием «так сложилась судьба». У меня не хватит ни физических, ни психологических, ни, в конце концов, материальных ресурсов (что только усугубит дефицит физическо-психологической поддержки) жить на две семьи в режиме слабого звена – вечно и перед всеми виноватого. Я, конечно, маргинал, но не настолько же. А объективно это будет только так и никак иначе. Как любит повторять кто-то, не питайте иллюзий.

А сделать тебя слабым звеном («вечной любовницей») со всеми вытекающими отсюда последствиями… Честнее и гуманнее (пардон за пафос) отказаться от тебя, Мое Солнце. Хотя я вовсе не собираюсь отказываться от тебя; я вынужден отказаться от иллюзии жить с тобой.

Выбрать любовь… А ведь я ее выбрал, Заяц. Я предчувствовал, что выбираю долю слабого звена, и все же пошел этой дорогой – тупиком, ведущим к счастью. И было бы ложью сказать, что я жалею об этом.

Во всяком случае, я так себе это представляю.

Надеюсь, сказанное выше дает мне человеческое право произнести следующее. Точнее, не «сказанное выше», а наши отношения. Мне кажется, наши отношения – гарантия честности, гарантия чистоты наших будущих отношений.

Ты говоришь, что не сможешь жить без меня. Я тебе, конечно, верю. У меня нет причин и оснований хоть капельку сомневаться в твоих словах. В сию минуту ты права. Но думаю, ты ошибаешься. К сожалению (к счастью?), у человека достаточно сил, чтобы пережить то, что, кажется, пережить невозможно. Ты выживешь без меня. Я буду выживать без тебя. Я верю, что ты, моя девочка, гораздо сильнее, чем кажешься себе сегодня. Я просто убежден в этом.

Я не собирался предлагать тебе «не разводиться с мужем или что-то в том роде». Но в ситуации выживания на ситуацию развода можно посмотреть и по-другому. Никто тебя не осудит. Я в том числе. Ты говоришь: «не трать усилий», то есть не уговаривай принимать какие-то банальные решения.

Эти решения банальны для банальных людей. У людей приличных и глубоких содержание банального решения всегда небанально – настолько, что оплачивается банальной кровью. И стервой не обязательно становиться: приличному человеку и выживать легче, и жить комфортнее.

Я не уговариваю тебя; я излагаю свой взгляд на проблему.

Ты просишь прощения. Мне не за что прощать тебя, Моя Радость.

Прости меня.

Сейчас позвоню тебе. Ты, вероятнее всего, на работе. Так приятно осознавать, что ты где-то рядом, моя девочка. Целую тебя. До встречи.

08.11.07

ЖИЗНЬ ВМЕСТО ДИАЛЕКТИКИ

(роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)

12

Расстановка внутренних и внешних сил в эпопее «раскола» в общем-то уже понятна. Какая роль отводится в этой битве кроткой, тихой Соне?

Всё просто: Раскольников хочет втянуть Соню в свою наполеоновскую возню, с математической ясностью доказывая ей, что она такая же преступница, как и он. Она, вольно или невольно, совершила преступление против «живой души». Как же она несёт наказание?

Раскольников и здесь ставит своеобразный эксперимент: как она, не вооружённая теорией, вообще обходясь без поддержки разума, находясь вне царства рассудка, собирается жить, просто жить, не умирать? Быть преступницей (то есть своего рода сверхчеловеком, ибо преступление совершено было осознанно, «по совести») – и отвергать саму идею преступления?

Что-то здесь не так.

Но математика-то в случае с Соней и буксует, даёт сбой. Под сомнение ставится вся теория Раскольникова…

Преподносится этот ребус в ребусе, конечно же, фатально и инфернально, с заламыванием рук, вскрикиваниями, «невыразимым волнением» и « ненасытимым состраданием». Иконописная, знаковая поэтика (этакий муляж натуральной художественности) – утомляет и раздражает претензией на псевдозначимость и мнимую глубину. Знаков чрезвычайно много, ориентироваться в них несложно, но обилие информации, в них заключённой, создаёт ненужный информационный шум, поддерживая и нагнетая состояние истерики. Знаков много, а роман, повторим, пустой. Феномен поэтики Достоевского – совершенное воплощение весьма далёкого от совершенства взгляда на человека; стиль Достоевского – совершенен и виртуозен, но степень художественности его лучшего романа заметно уступает лучшим творениям Пушкина, Л. Толстого, Чехова.