Гармония – моё второе имя (СИ)

Чувствовал себя самым паршивым негодяем на свете. Жена (которая чувствует себя гораздо лучше) строит планы на весну, с энтузиазмом ковыряясь в своих цветах. Я поддакиваю – прекрасно отдавая себе отчет, что весной все будет уже по-другому. Весной ей будет плохо, мне будет плохо, всем будет плохо. Врагу не пожелаешь быть в шкуре такого пророка.

Спроси меня в тот момент, чего я хочу – и я честно признаюсь: мне не хочется ничего.

Вдруг приходит сообщение от Марины: у нее внезапно поднялась температура (такого не было за весь период беременности), появилась сильная боль в животе.Я звоню ей. Она в панике, с трудом держит себя в руках. Я уверенным голосом произношу необходимые в таких случаях слова. Кажется, они отчасти действуют.

29.10.07

Вчера получил от Марины трогательное сообщение. Она написала, что безумно, ужасно любит меня, нежно любит «наше маленькое солнышко». Только сильно волнуется.

Мы вернулись домой. Вечером другое сообщение: просила позвонить, как только появится возможность. Срочно.Звоню. Оказывается, она уже в больнице. Боли в животе усилились, пришлось вызвать скорую. Положили на сохранение; предположительно, на полмесяца.

30.10.07

Сегодня поехал в роддом, в отделение, куда положили Марину. По дороге купил магния (рекомендуется пить беременным с целью предупреждения выкидышей). С ее лучшей подругой навезли ей продуктов. Уезжал от нее в хорошем настроении (маршрутка подошла удивительно быстро); она просто светилась, когда отпускала меня. Никогда не видел у нее таких ласковых глаз. На какое-то время я перестал бояться будущего. Кто знает? Возможно, все сложится именно лучшим образом. Задачка с таким количеством неизвестных, что анализ превращается в гадание на кофейной гуще. Она пошла на плановое обследование с помощью аппарата «узи».

В маршрутке поступает звонок от нее. В результате обследования врачи обнаружили, что плод, наше «солнышко», перестал развиваться уже месяц тому назад (приблизительно с того времени, когда она сообщила мне о том, что у нас будет ребенок). Завтра операция.

Я испытал огромное облегчение, настолько отягощенное разочарованием, что чувства мои никак не ложились под перо. Минус на минус дал плюс, в принципе не отличающийся от минуса. Прошло уже два часа: облегчение усиливается, разочарование отходит на второй план, в глубину души. И этот процесс не зависит от меня. Вот она, подлость натуры…

Насколько же реальность жестока. Сплошное выживание. Больше сил ни на что не хватает.

Вот и разрулилась немыслимая по экзистенциальному накалу ситуация. Все завершилось до обыденного просто и неинтересно. Я уже прихожу в себя. Позвоню Марине.О-о-о…

10.11.07

Состоялся большой и трудный разговор с Мариной.

– Я тебя люблю, но ты перестал быть мне родным человеком.

– Я могу стать тебе родным человеком, но с одним условием.

– С каким условием?

– Я перестану быть.

– Как это?

– Меня не станет.

– Не дави мне на психику. У меня в одночасье не осталось никого. Ни ребенка, ни тебя, ни родителей, ни сестры, ни подруг… Мне хуже, чем тебе.

– Не преувеличивай.

– Нисколько. У тебя есть ребенок, жена…

– Да, это близкие и родные мне люди. Жена родная, но не любимая. Сыну безразлично, что происходит со мной. Пожалуй, сейчас он для меня важнее, нежели я для него. Так что я, фактически, уже давно одинок. Точнее, я всегда был одинок. Потому что я с величайшим сожалением вычеркивал из своей жизни людей недостойных. Плохих.

– Ты никогда не говорил мне о своем одиночестве.

– Да я только сейчас это как следует понял.– И что же теперь делать?..

На этом мой дневник обрывается. ЖИЗНЬ ВМЕСТО ДИАЛЕКТИКИ (роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание») 11

Логично было бы предположить, что именно тогда, когда Раскольников острее всего переживал своё унижение и, соответственно, в момент, когда торжествовала его теория, – именно на этом этапе романа должна была произойти встреча Родиона с «вечной Сонечкой». Причём несложно вычислить в общем плане и обстоятельства, которые непременно должны были сопутствовать «внезапной» и судьбоносной встрече. В сконструированном романе, конструкция которого направлена против «математической головы» и конструкции вообще, всё происходит до карикатурности «конструктивно». Родион и Соня – это непосредственная точка пересечения или момент скрещения двух сюжетов. Собственно, Сонечка, как мы уже отмечали, есть отделение, объективация «лучшего» (в системе координат повествователя), что есть в мятежном Родионе.

Едва очнувшись после четырёхдневной болезни, Раскольников уже тогда понял, «что не хочет так жить ». А как хочет? «Об этом он не имел понятия, да и думать не хотел. Он отгонял мысль: мысль терзала его. Он только чувствовал и знал, что надо, чтобы всё переменилось, так или этак, "хоть как бы то ни было", повторял он с отчаянною, неподвижною самоуверенностью и решимостью». Это первый ультиматум «живой души», бунт иррационального против каких-то там законов. Он был близок к тому, чтобы не разумом, а чувством определиться: по какому разряду жить? Сама идея разрядов ещё не ставилась под сомнение, поэтому требование «перемен» – это требование определённости. Но уже сам факт того, что Раскольникова тошнило от идеи, что судьбоносное решение принимается в недрах души – есть симптом выздоровления, восстановления попранных было «верха – низа» в иерархии духа.

В таком состоянии кандидата в Ликурги потянуло к людям. Он вернул им, обыкновенным, должок: «вынул пятак и положил в руку девушке», которая «уличным» голосом «выпевала романс» под аккомпанемент шарманки. Уж куда обычнее: те самые, униженные и оскорблённые.

Но вот ведь незадача: «Та вдруг пресекла пение на самой чувствительной и высокой нотке, точно отрезала, резко крикнула шарманщику "будет!" (…)». То Раскольников «отрезал» себя от людей, а теперь «материал» не признал своего Наполеона и, так сказать, принял вызов: тоже вернул долг, «отрезал». Будет! И господин, к которому обратился Раскольников с невинным вопросом «любите вы уличное пение?», и даже поэтически прокомментировал, обращённый (так получилось) к себе же вопрос, – господин «перешёл на другую сторону улицы». Диалога не состоялось.

Тогда Раскольников «обратился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз». Потом он подошёл к толпе и «залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и всё что-то галдели про себя, сбиваясь кучками». Дальше его прибило к увеселительному заведению. «Его почему-то занимало пенье и весь этот стук и гам, там, внизу…» Он с удовольствием пообщался с «прынцессой» Дуклидой (этой проститутке, очевидно, с умыслом даровано имя святой мученицы) и подарил ей вместо выпрашиваемых шести копеек на выпивку три пятака.

В романе, главным действующим субъектом которого является подсознание, от этой сцены – прямая дорога к появлению Сонечки.

Но этому предшествовали два прелюбопытных (искусно сконструированных) обстоятельства. Первое: Раскольников шокировал своим фактическим признанием Заметова («А что, если это я старуху и Лизавету убил? – проговорил он вдруг и – опомнился»). В данном случае Раскольников бессознательно «язык высунул», то есть играл с судьбой в прятки, дразня «низших» и «обыкновенных». Уж не рецидив ли это наполеономании? Никак нет, не рецидив – по той простой причине, что мания эта и не была изжита, она присутствовала и сказывалась в нём постоянно, в каждом миге жизни. Раскольников, фактически, сам лез в тюрьму, презирая и себя, и других, и наказание, хотя наказание почему-то было ему необходимо. Суровая судьба не приняла вариант такой лёгкой каторги.

Второе: «неотразимое и необъяснимое желание повлекло его» на место преступления («необъяснимое» для Раскольникова, но очень даже понятное повествователю и читателю). И здесь Раскольников «высунул язык», да так, что едва не очутился в конторе, куда сам и напрашивался. Спасла психология: дескать обычно виноватый бежит от наказания, а не ищет его, не лезет в петлю. С одной стороны, бывший студент вновь переиграл работников и мещан; с другой же – провидение знало, что делало, когда «упустило» и этот шанс наказать покинувшего лоно Христово. Провидение привело его не в контору, а на перекрёсток, хотя сам Раскольников «наверно решил про контору и твёрдо знал, что сейчас всё кончится».