Гармония – моё второе имя (СИ)

Я же не могу не заботиться о тебе – следовательно, у нас будет ребенок; следовательно, буду пахать, как ишак, и постоянно испытывать чувство вины и перед тобой, и перед собой. И перед всеми на свете. Я не хочу благородно придавить себя приятным чувством ответственности за тебя. Я не хочу поз. Я себе уже все доказал, и сейчас проблема моего существования – я сам. У меня много сил, но, как ни странно, все они уходят на поддержание режима выживания. У меня мало стимулов, мало «подзарядки» – поэтому вся накопленная за жизнь энергия уходит «в космос».

Но любовь сама по себе здесь не при чем. Я четко отделяю любовь – и все остальное. (А ты?)

А разве я ничего не теряю, спросишь ты, отказавшись от нашего будущего?

Я теряю очень много. Я теряю в любом случае и очень много. Однако, отказавшись от нашего будущего, я остаюсь с тем, что для меня опорно важно: я не предаю тебя. Я не предаю никого. Ибо: брать ответственность и чувствовать, что у тебя не хватит на это сил, – это и есть «скрытое» предательство.

Другое дело, что я делаю тебе больно. Это – да. Но боль – это боль, а предательство – это предательство. В конце концов, я не обещал тебе, что со мной будет легко (хотя очень хотел, чтобы не было тяжело).

Вот сейчас попрошу прощения – и все испорчу…

6.  Виноват я перед тобой?

Виноват. Я виноват уж тем, что позволил своим чувствам созреть, что тебя очень близко подпустил к себе… – и далее по списку. Но просить за это прощения – недостойно наших отношений (а так хочется!). В этом чувствуется глубокая фальшь, как плесень, которую сразу не разглядишь.

Я чувствую перед тобой вину за то, что я так сложно устроен. И если ты думаешь, что я кокетничаю, – иди к черту.

Хотел я тебя обидеть?

Нет. Злого умысла не было ни в каком виде.

Хотел бы я, чтобы не было наших отношений?

Нет. Это часть моей жизни. Мне нечего стыдиться. Наши отношения не выставили меня в моих глазах «не тем» мужчиной. Иное дело – насильно мил не будешь.

Больно ли мне – в том числе и оттого, что тебе больно, что я – вольно или невольно – не оправдал твоих естественных ожиданий?

Больно. Только не надо говорить о предательстве. Не надо путать божий дар с яичницей. От любви до ненависти и мести – один шаг, не будем этого забывать. Хотя… Мой шаг был бы в сторону иронического комизма и фарса. Но сделать такой шаг – не уважать себя. Мужчины (подобные мне) подобных – женских – шагов не делают.

Существуют ли условия, при которых мы, несмотря на все сказанное, могли бы быть вместе (семья, ребенок и, глядишь, любовь)?

Да. К чему лукавить. Да. Конечно. Еще как.

Но сейчас не вижу смысла говорить об этом.

Что еще?

А вот что. Мне было важно обозначить предел моей принципиальности, искренности и сложности. Все, что ниже этого уровня, – для меня ложь. Письмо, оказывается, могло быть только художественным – не красоты ради, а полноты ради; вот почему все разговоры тет-а-тет были по определению неполными: не тот жанр; мне нужен был диалог в форме монолога. Я же чувствую каждое твое контрдвижение на каждую мою реплику и каждый пассаж. Как важно найти жанр общения. Разделите после этого искусство и жизнь.

Что еще?

См. пункт 1 .

7.  Я так и не услышал от тебя главного комплимента своей жизни. Ты не скупилась на нежность, и мне с тобой всегда было комфортно. Но это совсем-совсем другое… Да мне его и слышать не надо; я все сразу пойму, если такой комплимент родится в тебе. Тут невозможно обмануть ни меня, ни себя, ни природу. Жизнь долгая; я не тороплюсь; поживем – увидим. Ты пока не созрела.

8.  Я бы с чистым сердцем пожелал тебе счастья, удачи и мужчины твоей жизни – если бы не один пустячок: для моей женщины такое пожелание от меня означало бы, что я кривлю душой. Где-то обижаю ее, маскируя свою обиду. Если ты моя женщина – то я просто не могу не быть твоим мужчиной; а если все же могу, то…

Это было бы так грустно, что и думать об этом не хочется. А придется, ежели что…

Так что искренне желаю тебе всего наилучшего – с поправкой на то, что я в твоей жизни был. А, возможно, и есть.

9.  Моя молитва.

Благодарю тебя за:

твой запах;

твои позы;

твои поцелуи;

твою нежность;

твою веру в меня;

мою любовь к тебе;

твою любовь ко мне;

мое и твое желание;

твой голос;

твою влагу;

твои стоны, всхлипы и прерывистое дыхание;

твои закрытые глаза;

твои открытые глаза;

счастье;

дикую горечь и боль;

счастье;

наше прошлое;

наше будущее;

твою улыбку;

то, что моя женщина;

твой запах…

P.S. Интересно, я написал это письмо тебе или себе? Или…

Такое впечатление, что писал для тебя, а получилось – себе. В общем и целом – в космос.

Важно то, что ты имеешь возможность его прочитать.

ЖИЗНЬ ВМЕСТО ДИАЛЕКТИКИ

(роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)

13

Проекту Раскольникова не помешал и второй поединок с Порфирием Петровичем, сделавшим ставку на то, что преступник, Раскольников Родион Романович, от него « "психологически" не убежит»; и преступник в какой-то момент смалодушничал. Проект же, напротив, ещё более окреп и утвердился в его сознании. Доказательств преступления – не было (об этом тщательно позаботился повествователь); была исключительно « психология, которая о двух концах ». «"Теперь мы ещё поборемся", – с злобною усмешкой проговорил он, сходя с лестницы (оппозиция «верха – низа», в том числе и пространственного «верха – низа», также монотонно присутствует в романе – Г.Р.). Злоба же относилась к нему самому; он с презрением и стыдом вспоминал о своём «малодушии» (в малодушии-то и сказалась живая душа; отсюда и кавычки – Г.Р.)». Можно подумать, что мономан Раскольников не сдвинулся с мёртвой точки. Ни опереточный злодей Свидригайлов (по бесхитростной задумке – двойник Раскольникова, одного поля ягода, родственная душа), трижды подло – с комфортом, на стуле! – подслушивавший за дверью интимно-откровенные и судьбоносные разговоры Родиона с Соней (не услышанные ли откровения и сыграют потом свою роль в судьбе самого Свидригайлова?), ни до карикатуры опростивший идейную схему Раскольникова Пётр Петрович Лужин – не поколебали решимость Роди идти по той самой дороге до конца.

Куда важнее поединков с Порфирием Петровичем и футуристических диалогов со Свидригайловым были нервные, исполненные мистических пророчеств и сбывающихся предвидений трудные, этапные разговоры с глупой и безответной Софьей Семёновной. Излишне говорить, что Соня «с детскою улыбкой» и детским сознанием, странным, непостижимым образом («и странно и чудно») « сразу » постигла, что Раскольников и есть тот самый убийца, и даже «ей вдруг и показалось, что и действительно она как будто это самое и предчувствовала».

Предчувствовала или нет, но общалась она с Раскольниковым как с тем, у кого на душе грех непосильный. Всё это нехитрые способы повествователя (по-писательски – виртуозные) убедить читателя, что Соня обладала своего рода способностями душевного экстрасенса, и даже медиума, бессознательно транслируя на Раскольникова незримую благодать страдания, указывая ему, ослеплённому идеей, путь простой, вечный и как бы само собой разумеющийся. За словами и поведением Сонечки всегда сквозит что-то большее, чем она говорит или делает, постоянно ощутим некий избыток дарованного ей знания, какой-то мудрёный подтекст, всегда безупречный. Она всегда предвидит результат. Не оттого ли и имя у неё обязывающее, нелогично «умное»?

Хрестоматийная, как бы диалектическая реакция Софьи хорошо известна: «Что вы, что вы это над собой сделали! – отчаянно проговорила она и, вскочив с колен (она «как бы себя не помня», «вдруг» «бросилась… перед ним на колени» – Г.Р.), бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками». Перед нами цельный и непорочный монолит, кусок милосердия, чрезмерность которого и создаёт кажущуюся диалектичность, эффект уверенного многознания, почти мудрости. Можно всех жалеть, быть противоречивым – и умудряться избегать диалектичности. Вот Соня из этой породы интеллектуальных девственниц. Истинная диалектичность в том и состоит, чтобы в подтексте всей этой темпераментной сцены разглядеть элементарный фанатизм, следствие банального слабоумия. Но хрупкая ткань романа как бы ускользает от ломового напора диалектики, оставляя диалектику ни с чем, в дураках. Воду решетом пробовали? Роман как бы выше диалектики – он соткан из воздушных и эфемерных тканей метафизики и эзотерики. Соня, вечная Соня видит и понимает все ошибки Раскольникова, а он – в упор не замечает её «глобальности».