Победителю достанется все

В задумчивости обогнув дом, Фогтман подошел к парадной двери, позвонил и услыхал, как псы кинулись было с лаем вниз по лестнице, но потом, видимо повинуясь неслышному с улицы повелительному свисту, неожиданно повернули обратно. В тот же самый миг, когда собаки снова помчались на второй этаж, раздалось тихое жужжание и дверь открылась. Фогтман нерешительно ступил в сумеречный холл, вдохнул затхлую, точно в склепе, холодную сырость и услышал, как Рудольф наверху что-то заискивающе бубнит, загоняя собак в комнату. Слов не разобрать, но голос был сильный, как у человека, отвыкшего разговаривать и к тому же, видимо, пьяного.

— Я сейчас поднимусь к тебе, — крикнул Фогтман, — только вот осмотрюсь тут немножко для начала.

Рудольф не ответил, наверное не расслышал.

Фогтману же в этом молчании чудилась враждебность, оно будто вобрало в себя протест всего дома против него, незваного чужака. Потому он, видимо, и окликнул шурина. Из потребности объявить дому и его обитателю, что он здесь.

Мыском ботинка он отодвинул в сторону брошюры и буклеты, пестрые рекламки, которые почтальон опускал в щель на двери. Рудольф, видно, не глядя ходил прямо по ним и растащил ногами по всему холлу. Неподалеку от двери стояли ящики с пустыми пивными бутылками, а между ними валялось грубошерстное пальто с вывернутым рукавом. На сундуке и рядом как попало навалена-набросана одежда, толстый пуловер, перчатка без пары, грязные шерстяные носки, а у лестницы — перепачканные глиной резиновые сапоги. Холл с его огромной фламандской люстрой и черно-белым каменным полом тем не менее, дышал благородством и суровым достоинством. У дальней стены темнел шкаф-арсенал из мореного дуба, украшенный четырьмя резными медальонами с изображением животных — кабана, зайца, косули и глухаря. Высоко над шкафом Патберг повесил свой самый ценный охотничий трофей — мощные, развесистые рога карпатского оленя, которого он якобы собственноручно подстрелил в молодости. Эти рога властвовали здесь словно некая костяная угроза, диковинное идолище былых времен.

Зажигая всюду свет, Фогтман обходил комнаты нижнего этажа, в которых стоял пресный запах пыли. Тут и там поскрипывал паркет, а в комнате с эркером, где сырость была, похоже, сильнее всего, над притолокой отстали ветхие шелковые обои. Громадный овальный стол в столовой частично растерял свои стулья, распахнутая настежь дверца буфета открывала глазу пустые полки и ящики. В гостиной тяжелые мягкие кресла, укутанные белыми чехлами, смахивали на сборище неповоротливых привидений.

Ладно. Не долго теперь продлится этот беспробудный сон. А сейчас пора и наверх заглянуть.

— Эй, ты где? — позвал он, шагая длиннющим коридором второго этажа.

В нем закипала злость, потому что Рудольф не то был пьян, не то умышленно шел на провокацию. От него можно ожидать чего угодно, в своей ненависти он любой фортель способен выкинуть. Не стоило идти сюда самому. Такие дела лучше поручать адвокату.

Осторожно, заглушая какое-то тревожное предчувствие, он вошел в комнату, где, по его расчетам, обитал шурин. В нос ударил прокисший, спертый воздух, и хотя в первую минуту Фогтман только и разглядел, что неубранную грязную постель да засаленные, все в пятнах, обои с приколотыми к ним бумажками, его буквально сразило впечатление полнейшего упадка и тоскливой безысходности. Как зачарованный, он стоял на пороге, будто и не слыша звенящего в мозгу сигнала тревоги, который понуждал его сию же секунду повернуться и уйти прочь — из этой комнаты, из этого дома. Дверь в глубине отворилась, причем так, словно появиться оттуда было некому, словно ему хотят показать только лишь пустоту соседней комнаты. А мгновение спустя он как-то вдруг сообразил, что там есть кое-что еще, предназначенное ему, ищущее его. Там чернело дуло ружейного ствола, который выдвигался из-за двери с такой мучительной медлительностью, что можно было бы в два счета выбежать или даже просто выйти в коридор. Но тело отказывалось подчиняться, в этот миг его сковало изумление — как же он не предвидел заранее того, что происходило сейчас и было вполне логично. Вероятно, и Рудольф, стоявший сейчас на пороге, бледный, небритый, с мутными, остекленелыми глазами, был изумлен не меньше его, а чтобы обоим избавиться от наваждения, должно было хоть что-нибудь произойти. Ну что, что, думал он, точно обращаясь к кому-то третьему, который наблюдал за этой сценой и мог дать совет. Что, что мне делать?

И вот тут что-то случилось. Нет, выстрела, которого он ждал, не последовало. Случилось другое: Рудольф заговорил.

— Я тебя прикончу, сволочь! — прохрипел он.

А Фогтман, в мгновенном озарении — не иначе как тот, третий, надоумил! — отозвался:

— Зачем?

И этот вопрос словно подернул взгляд Рудольфа туманом, а в следующий миг он уже подскочил к шурину, отвел в сторону ствол и, почти не встретив сопротивления, забрал у него ружье.

— Даже это тебе не по плечу.

С этими словами Фогтман вышел в коридор и вдруг услыхал за спиной, в комнате, какие-то жуткие звуки: скулящий вой и как бы задушенный крик. Это он душит себя за горло, орет и душит себя за горло, подумал Фогтман.

Он сломя голову сбежал вниз по лестнице, закинул ружье на шкаф-арсенал и поспешил прочь из этого дома.

Кристоф шагал по торговым улочкам городского центра, мимо нарядных витрин с одеждой, украшениями, фарфором, рекламой порнофильмов, мимо вафельных лотков, мимо мак-доналдовского ресторана самообслуживания, мимо бородатого скрипача у дверей шляпного магазина. Едва не налетев на какого-то нищего, увертываясь от нагруженных пакетами и сумками прохожих, он уверенно направлялся к своей цели — большому универсальному магазину; там, за серым потоком пешеходов, замерли в ярко освещенных красочных аквариумах его витрин куклы-манекены.

Он совершит это.

Сначала Кристоф прошел было мимо широких дверей универсального магазина, но чуть поодаль остановился, точно встретив неодолимое препятствие, а когда повернул обратно и шагнул в красочную, полную света сутолоку, им вновь завладело привычное хмельное упоение. Он уже не слышал предостерегающего ропота собственного страха, чувствовал только, как его засасывает огромная сверкающая пещера. Он окунулся в этот неровный, то нарастающий, то затихающий шум, которым полнилось пространство, дал захлестнуть себя витающей в воздухе невнятице голосов и шорохов, похожей на отзвук биения крови, что гудит в поднесенной к уху раковине; и двигался он теперь автоматически, как сомнамбула.

Это не я, думал он. Если меня задержат, это окажусь не я.

Огромная шаровидная люстра заливала отдел косметики искристыми волнами света. Кристоф шел мимо прилавков, мимо сверкающих витрин со множеством золотых и серебряных глянцевых коробок, с шеренгами флаконов. Женщины в розовых и сиреневых халатиках стерегли каждый его шаг, не спуская с него неподвижных подкрашенных глаз, будто их всех сковало оцепенение кукольного сна. На ходу Кристоф развернул большую пластиковую сумку с эмблемой магазина. Ну, сейчас, подумал он, сейчас начнется. Если сию же минуту не повернуть назад, начнется. Вон что-то уже выросло поперек дороги, так и есть — открытый лоток, полный серебряных аэрозольных баллончиков. Лак для волос, цена восемь марок. Он остановился и обвел взглядом нижний этаж, мысленно отмечая все, что видит: ювелирный отдел, секция часов, выходы. Мозг работал, перечисляя названия отделов и секций, а рука меж тем обхватила один из баллончиков и ловко задвинула его в рукав куртки.

Потом напряжение отпустило, он медленно зашагал дальше, заглянул на ходу в пустую сумку, словно что-то искал, уронил туда баллончик с лаком, и все — тот исчез, выпал, и из его сознания тоже.

Эскалаторы несли вверх и вниз свой беспрерывно обновляющийся живой груз. Он стал на ступеньку, выплывшую из-под пола, и поехал вверх. Механизм тихонько и монотонно потрескивал, нижний этаж медленно проваливался в глубину, все четче проступала геометрия его прилавков и переходов. Раздался гулкий, звенящий удар гонга — приятный, вкрадчивый женский голос назвал две цифры, повторил их, а эскалатор тем временем, как бы подтолкнув Кристофа, высадил его на втором этаже.