ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

И тут я сел за стол и на бумаге, приготовленной для составления отчета о последнем заседании нашего общества (до сих пор девственно чистой), написал речь. Речь, адресованную следователям, вызвавшим меня на допрос. Хотя, признаться, отдаваясь во власть вдохновения, я часто смотрел поверх их голов и уносился к тем воображаемым слушателям, коих мысленно выбирал в единомышленники и наделял сочувствием моим рассуждениям. Причем, как оратор я не только старался блеснуть красноречием, но и задавал моим слушателям замысловатые загадки.

Я не знал, кто, собственно, меня будет допрашивать, в каких он рангах, званиях и должностях, поэтому обращение опустил. Вот с чего я начал:

«Почему красное называют красным, желтое желтым, а белое – непременно грязновато-серым, если не черным? Почему?

Недавно друзья рассказали мне о пересудах на площади, почте и рынке и о том, какие нелепости о нас пишут в газетах (да я и сам был всему этому свидетель). Хотя следственные органы, конечно же, менее всего заботит мой сон ,но все-таки признаюсь: меня это настолько поразило, что я потом всю ночь не мог заснуть. Я ворочался в постели, то натягивал до подбородка, то сбрасывал на пол одеяло, вставал, расхаживал по комнате, шаркая шлепанцами, и думал, - с возмущением, сарказмом, ядовитой иронией думал о тайне, которую нам так настойчиво сватают.

Да, о тайне, угрожающей спокойствию, здравомыслию и трезвому рассудку людей, в нее не посвященных, – стоит ей замаячить на горизонте, и досужее воображение распаляется так, что укротить его становится невозможным. Совершенно невозможным, уверяю вас: это так же бесплодно, как тушить носовым платком дымящуюся между бревен сгоревшего дома паклю. Вот и сейчас как ни маши платком, а пакля чадит, оставляя в воздухе едкий, прогорклый запах и заволакивая дымом несчастных погорельцев.

Иными словами, кто-то шепнул, кто-то подхватил, и воображение досужих умов, падких на дешевые сенсации, не устает плодить самые бредовые и чудовищные химеры.

Чего только нам не приписывают! Нам, невиннейшим, кротким созданиям, учредившим у нас в городке общество, о котором только и можно сказать: безобиднее не бывает. Ну невозможно себе представить общество, безобиднее нашего! Даже какие-нибудь садоводы или любители кактусов по сравнению с нами выглядят намного воинственнее, поскольку у кактусов, как известно, есть колючки, о которые по неосторожности можно уколоться и пораниться, а садоводы вооружены ножницами, тяпками, лопатами и даже топорами, что не может не пробуждать в них скрытой воинственности и кровожадности.

Мы же привязаны душой к предмету, обезоруживающему настолько, что любые подозрения на наш счет сравнимы с той самой пресловутой мухой, которой хотят приспособить слоновые бивни и хобот. С нами этот сомнительный номер - я все-таки надеюсь! - не удастся, поскольку наша невинность и кротость охладят пыл у любого охотника выделывать номера и название нашего общества говорит само за себя: Общество любителей плохой погоды.

Да, это может показаться странностью, причудой, откровенной блажью, но нас объединяет любовь к погоде, которая у большинства людей вызывает недовольство, досаду и раздражение. И едва лишь за окном обозначатся ее первые признаки, им хочется задернуть занавеску, чертыхнуться, выругаться, застонать или даже завыть от тоски, навеваемой мыслью о том, что погода безнадежно портится, что теперь зарядят дожди, размокнут дороги, в колеях извилисто заблестят лужи и жизнь станет сплошным (не радующее своей точностью слово) прозябанием.

Для нас же в том, чтобы зябнуть, поеживаться от холода, отогревать дыханием замерзшие руки, заключено ни с чем не сравнимое блаженство. И стоит лишь обозначиться желанным признакам (зарядить, размокнуть, заблестеть), и в душе разливается такая мучительная отрада, такая болезненно-сладкая нега, что от восторга хочется себя растоптать, извести, изничтожить, оплакать, похоронить и заново возродить.

Отчего возникают подобные чувства, какова связь между плохой погодой и таинственной, непостижимой стихией души, для меня неведомо, и, наверное, нет смысла задавать подобные вопросы. Ясно только одно: чувства эти не всякому доверишь, в то же время их опасно переживать в одиночестве, - они требуют выхода. Вот и возникает потребность в некоем избранном круге… Да, избранном круге людей, которые не только сами переживают подобные чувства, но и способны распознать, понять и оценить их в других.

Избранный круг – это и есть наше общество.

Да, общество тех, кого объединяет любовь к плохой погоде, кому знакома и мучительная отрада, и болезненно-сладкая нега и кто позволяет себе роскошь, собравшись вместе, порассуждать о прелести хмурых, пасмурных, словно грезящих сквозь забытье дней, очаровании затяжных осенних, воркующих, как голуби на крыше, дождей. А также вспомнить о  непередаваемом удовольствии – закутаться в плащ, нахлобучить шляпу, открыть старый прохудившийся зонт со сломанной спицей (да, одна спица должна быть непременно сломана!) и долго-долго шагать по раскисшей дороге. Шагать, наслаждаясь одиночеством и с отрадой чувствуя, что оно гораздо заманчивее, приятнее мысли о шумном застолье и уютном ночлеге.

Да, об уютном ночлеге, взбитой подушке, пуховой перине, теплом ночном колпаке мы никогда не думаем и эту тему не обсуждаем: она запрещена уставом нашего общества. Нам, рыцарям плохой погоды, не подобает взирать на свою возлюбленную из-за двойных ставень окна. На собраниях общества заслушиваются доклады тех, кто промок под дождем, продрог на ветру и, таким образом, постиг сокровенную суть ненастья. Сокровенную, как религия, - высшая религия, господа! Ее мы исповедуем самозабвенно, с пылом и страстью, и это вовсе не тайна. Это наше кредо, наш девиз, под которым каждый готов публично подписаться.

Только в виде исключения устав нашего общества позволяет любоваться летним вечерним дождем с открытой веранды. Именно открытой – не застекленной. И именно летним вечерним дождем, который сыплет редкие и крупные капли при косом заходящем солнце, то бесшумно опадает, то шуршит листвой, барабанит по крыше и тенькает по дну перевернутого ведра на кольях забора. Такие дожди в простонародье называют грибными (а мы не чужды простонародных выражений), и их уже трудно отнести к разряду явлений, свойственных плохой погоде. Скорее они служат неким переходным, связующим звеном, мостиком между ненастьем и хорошей погодой. Собственно, этим и объясняется допущенное исключение.

В остальном же мы строго и скрупулезно следуем правилам.

Любование грибным дождем с открытой веранды и было предметом обсуждения на нашем предпоследнем заседании, в повестке которого… Впрочем, я забегаю вперед, что вызвано не столько моей торопливостью (она мне не свойственна), сколько естественным желанием поскорее обратиться к выполнению привычных для меня секретарских обязанностей и наконец заняться отчетом, а не тратить время на опровержение вздорных и ложных слухов. И тем не менее я должен (о чем мне и напомнила полученная повестка) и поэтому был вынужден занять ваше внимание речью, которую, собственно, и нельзя назвать оправдательной, поскольку нам совершенно не в чем оправдываться».

За этим следовали заверения в искренней преданности и подпись.

Глава сорок шестая. Окончательный вариант речи

«Итак, есть ли она у нас, Ее величество Тайна? Храним ли мы ее за семью печатями с горделивым сознанием важности своей миссии, напыщенным величием посвященных? Сопровождаем ли свои высказывания внушительными фигурами умолчания, особыми знаками, понятными лишь в нашем кругу, и, прикладывая к губам палец, произносим ли предостерегающее: «Т-ссс»? Если кому-нибудь и по душе такая картина, мы, к сожалению, не пригласим его в зрители. Увы, не пригласим, поскольку сами не годимся в натурщики. Иными словами, для сознания важности и напыщенного величия поищите другую раму. Я же, положа руку на сердце, повторяю еще и еще раз: никаких тайн у нас нет. Нет, нет и нет, и покои Ее величества пусты, как ни разочарует некоторых мое признание.