Трапеция (ЛП)

- Джок, кто тебе мешает? Слушай, отрабатывай этот проклятый контракт с

Муркоком и возвращайся к нам! Папаша уговорит Анжело, ему не привыкать. Он

же спит и видит, как бы снова сделать по-настоящему большой номер, такой, где

в воздухе полно летящих тел…

- Как-то летом в Миннесоте я работал в похожем. Летающие Морелли. Девять

вольтижеров и три ловитора. Однажды мы репетировали, и кто-то спросил про

нас хозяина, а он ответил: «Ах да, это номер-конфетти».

- Точно, Папаша мечтает о таком конфетти. Но ненавидит работать с

посторонними.

- Разумеется. Потому что не может заполучить их тело и душу, – Джонни яростно

натирал паркет. – Знаешь, он сделал благородный жест. Предложил мне

остаться. Устроить эдакое возвращение блудного сына. Но Мэтт, я не такой.

Если бы он просто учил нас, руководил нами на манеже и оставил нашу личную

жизнь в покое – все было бы нормально. Но не могу я год за годом жить с шоу, где старший – Господь Всемогущий, рядом пара пророков, а с младшими

обращаются, как с грязью. Ты раза в три круче, чем Анжело в его лучшие дни, которые, как мне кажется, уже позади. Но когда Папаша уйдет на покой – а это

не за горами – его место займет дядя Анжело, и все будет… в общем, те же яйца, только в профиль. Я вижу, как вы муштруете Томми. А он через несколько лет

начнет так же обходиться с Клэем.

Джонни встал и отшвырнул тряпку.

- Неужели тебе никогда не хотелось кем-то быть?

- Я и есть кто-то, – ответил Марио. – Я Марио из Летающих Сантелли. Мне не

приходится это доказывать. Я делаю это там, – он указал на аппарат.

- Возможно, Стел и я недостаточно хороши для Великих Летающих Сантелли.

Возможно, мы не вашего круга…

- Я этого не говорил.

- …но мы работаем в команде. И мы не спутаны по рукам и ногам правилами, традициями и Проклятыми Священными Письменами Старого Марио на стене!

Против этой чепухи я не возражаю, – он пнул тряпку, – если это для забавы. Так я

чувствую свою принадлежность к семье. Но то, как вы это делаете, это не просто

хорошая шутка, вроде каляк Лисс про Передовую Школу Полетов. Все чертовски

серьезно, я не могу смириться с этим и не хочу. Если бы я был звездой, я хотел

бы реально быть звездой. А не мальчиком на побегушках.

- Если я работаю, как звезда, – твердо возразил Марио, – то мне все равно, кем я

являюсь в остальное время. Пока не пришел Томми, младшим был я. Теперь он. В

воздухе я, может, и лучший, но я по-прежнему самый младший в труппе, за

исключением Томми. С какой стати мне должно хотеться чего-то еще?

- Ты даже не понимаешь, о чем я говорю!

- Понимаю, Джок. И Папаша вовсе не забирает себе все лавры. На афишах пишут

мое имя, и я закрываю номер.

- А в турах взваливаешь на себя всю черную работу и собираешь грязное белье.

- И что здесь такого? Обычные обязанности младшего.

- Господи! – взорвался Джонни. – Ты неисправим!

- В этом разница между современным танцем и классическим балетом. Нет, Джок, дай мне договорить. В современном танце есть энергия и мощь, но нет

дисциплины. Классический балет никогда не позаимствует современный

элемент, пока элемент не докажет свою ценность. А классическая работа на

трапеции очень похожа на классический балет. Дисциплина – это особенная

традиция. Ее нельзя подделать. Она просто есть.

- Бред сивой кобылы! Воздушным полетам меньше века, и техника все время

развивается. Я, конечно, не такой начитанный, как ты, но знаю: когда-то и два с

половиной сальто считали невозможным, не то что три.

- Думай, как хочешь, – лицо Марио было замкнутым и упрямым. – А я знаю одно.

Папаша Тони – один из величайших гимнастов прошлого. И если я буду его

слушаться, то стану одним из величайших гимнастов будущего. И даже если его

скрутит ревматизм, а я десять раз переплюну Барни Парриша, то все равно буду

прыгать по его кивку. Просто из уважения к тому, кем он был и кто есть.

- Страшно неохота тебе это говорить, старший брат, – на лице Джонни вдруг

заиграла широченная улыбка, – но я чувствую своим печальным долгом сообщить

тебе, ревностному защитнику семейных традиций, что ты топчешься своими

большими ногами в своих больших туфлях по нашему свеженатертому паркету.

- Уел, – беспомощно признался Марио.

Томми, склонив голову, постарался не захихикать, когда Марио взял тряпку, опустился рядом с ними на колени и принялся усердно полировать пол.

Джонни и Стелла уезжали через неделю, и подошло время еще одной традиции: члены семьи, отправляющиеся отрабатывать контракт, давали для остальных

специальное представление, вроде генеральной репетиции. Весь день в доме

царило праздничное оживление. Люсия со Стеллой закрылись в швейной

мастерской, доводя до ума костюмы. Анжело и Марио, отменив тренировки, помогали Джонни установить оборудование.

Перед обедом они все церемонно устроились на балконе. Даже Nonna пришла, опираясь на руку взволнованной озабоченной Люсии. Пока семейство

рассаживалось, Марио стоял в дверях раздевалки с несколько самонадеянной

улыбкой на лице. Потом он посерьезнел, и Томми понял, что Стелле и Джонни

предстоит самая суровая проверка. Здесь не было несведущей аудитории, ждущей лишь, чтобы их поразили или развлекли, – выступление выносилось на

серьезный критический суд таких же собратьев-артистов. Даже маленький

Дэвид в новом комбинезоне, казалось, понимал важность происходящего и тихо, не ерзая, сидел у Барбары на коленях.

На секунду их внимание привлек Марио, который, имитируя манеры инспектора

манежа, но не скатываясь при этом в пародию, объявил:

- Люсия Сантелли представляет… – он быстро глянул на мать, – воздушный дуэт

Гарднер- Кинкайд!

Рывком открыв дверь, Марио выпустил обнявших друг друга за плечи Джонни и

Стеллу.

Они выглядели необычайно красиво, когда медленно прошествовали в зал и

грациозно повернулись, позволяя Люсии почувствовать восхищение и гордость

за свои костюмы. Джонни был стройным золотым Аполлоном, Стелла –

серебристо-синим рождественским ангелом.

- Люсия, – с упреком шепнула Лисс, – ты что, осветлила Джонни волосы?

Ярко-синие накидки были оторочены серебряной тканью, тускло вспыхивающей

при каждом движении, а отбросив их, гимнасты засверкали костюмами цвета

электрик. Блестки, отражая свет, горели, как пламя. У Стеллы вокруг шеи

красовался нежно-голубой воротник.

Когда девушка поднималась по лестнице, Лисс горячо прошептала:

- Какая она красивая!

Их выступление не было настоящим воздушным номером, хотя они искусно

объединили живописные позы – особенно те, которые в наилучшем свете

демонстрировали грацию и красоту Стеллы – с базовой работой на двойной

трапеции. В завершение Стелла выполнила сальто с более высокой трапеции, и

Джонни поймал ее за лодыжки в тот самый момент, когда казалось уже, что она

нырнет головой в пол. Потом оба подтянулись, уцепились за нижнюю трапецию

(каждый обвил ногу вокруг стропы) и сделали небрежно-совершенный арабеск.

Семья щедро зааплодировала. Бабушка Сантелли била в сухие ладони, и даже

Папаша Тони проворчал что-то одобрительное.

- Ты признал бы, что он хорош, – пробормотала Лисс, когда Стелла и Джонни

убежали в раздевалку, – если бы не имел на него зуб, Анжело.

- Я не злюсь на него, котенок. И я никогда не говорил, что он плох. Но он

нечестен. Не в смысле денег… вряд ли Джонни когда-нибудь и марку украл. Я

имею в виду главное – работу. Он представляет все более трудным, чем есть, создает показуху. Как тот трюк, где Стелла якобы могла упасть. Дешевый прием