Поймать лаптем удачу

Проснулась я в больнице. Я её сразу узнала, хотя это не была обычная палата. Окно с нежно салатовыми занавесками, много живых цветов, телевизор, стол и два стула, кресло… В моей руке капельница. Я стала понемногу всё вспоминать, и нет, лучше бы я это не вспоминала! Не знаю, сколько я хлюпала и кусала губы, раскаиваясь, что вообще зря людей поубивала… Лучше самой быть убитой, чем столько людей повалить зря…

Ко мне зашла медсестра и бегом убежала. Пришли еще два человека в белых халатах. Они между собой что-то обсудили и сделали мне укол. Я опять провалилась в сон. Когда я очнулась, со мной сидела медсестра:

— Вам лучше? Как спалось? — спросила она, мило улыбаясь.

— Хорошо.

— Я позову следователя. Он каждый день к вам ходит. И жених ваш приходил!

— Кто из них? — спросила я, имея в виду Гущина и Высоковского, но потом вспомнила. — Хотя знаю.

Через несколько минут вошёл тот красавчик, что допрашивал меня:

— Добрый день. Вы можете говорить?

— Да.

— Тогда вам вопрос: откуда у вас травматическое оружие? Где вы научились стрелять?

Я стала беспристрастно отвечать. Он заставил меня всё вспомнить до мельчайших подробностей, даже пришлось рассказать, что мы с Высоковским целовались. Но, на рассказе о событиях в гараже меня словно заклинило. Я начала плакать. Следователь ушёл. Позже пришла медсестра и принесла букет цветов и записку. В ней было очень аккуратным, разборчивым почти печатным почерком написано: «Ты умница. Не сдавайся. Ps: Спасибо» Гущин? По характеру записки так бы написал Гущин, но и приписал бы вроде этого: «Я знаю, ты сейчас страдаешь, без моей чертовской улыбки!» Да. Без Гущина грустно. У Гущина почерк другой. Неразборчивые каракули в сумасшедшем порядке. Может это Маша? Какой почерк у Маши? Я не помню! Возможно, это Маша и Кристина наняли курьера, а медсестра подумала, что это мой жених.

Когда я смогла вставать, то поняла, что ещё нахожусь под следствием, и с меня обвинение не снято. Хотя я толком не могла понять, в чём меня обвиняли и почему я под стражей до сих пор. В больнице я узнала, что мне лечат сердце и нервы, что у меня, мол, полностью изношенный организм и после лечения, если меня не посадят в тюрьму, то от работы меня ждет санаторий. Я слышала, что от моего завода действительно отправляли в санаторий… Но не думаю, что простых рядовых. Именно в больнице, чтобы не сойти с ума, я стала строить планы на новую жизнь. Если меня не посадят в тюрьму, то я поеду в деревню и останусь там навсегда! Буду жить в бабушкином доме, засажу клубникой весь её огород, а это пятьдесят соток, в июне продам, всю зиму буду рисовать картины, а осенью организую выставку и буду их продавать. И не будет мне одиноко. Мне нельзя жить в обществе. Я смертельно-опасная.

* * *

Так прошло две недели. Если бы не телевизор с видеомагнитофоном, принесённая для меня электронная книга, то я бы завыла от тоски. Конечно, я задумывалась, почему у меня отличное питание, личная санитарка и барские условия заточения. На ум приходила только Кристина. Я с горечью думала, что с ней я смогу полностью рассчитаться только года через три.

И вот однажды в палату медсестра принесла знакомую мне одежду и велела переодеться. У меня тряслись руки. Это джинсы и джемпер, которые я оставила в своём кабинете в офисе Высоковских, перед фуршетом. Мне не хотелось это снова надевать. Это всё равно, как дважды прожить один и тот же день. Как будто жизнь старая возвращается… Когда я переоделась, в палату вошли следователь и Гущин. Я на Серёжке повисла от счастья:

— Я знала, что ты не оставишь меня! Я знала, что найдешь…

— Видал? — спросил Гущин у следователя. — А ты говоришь, что о Высоковском думает…

— Я не понимаю, какая разница ему, о ком я думаю? — я встала буквой «Ф» и гневно пилила глазами Гущина.

— Вик, успокойся, это мой друг, Женька Енисеев. Твой следователь и покровитель. Он охрану тебе организовал.

— Ну, скажем не только я. Была команда сверху, что мне было на руку.

— Что меня охранять, если я и так под арестом? — не поняла я.

— Ты не была под арестом. — ответил Женя.

— Ну, под следствием. Без разницы. — мне было всё равно.

— Вик, под следствием человек живет свободно. Но под подпиской о невыезде. — объяснил мне Гущин, а у тебя была личная охрана, пока не посадили вашего убийцу.

— Его посадили? — у меня впервые за последнее время появился интерес к жизни. — И кто он?

— Финансовый директор. Ефимов. Мы нашли труп киллера, взяли ребят, что ты повалила. — Гущин осекся. — Тех, кому ты колени перебила, вот они и дали показания на финансового. Мы долго не могли найти его. А потом он сам пришел и сдался. Вот такие сказки.

— Нет. — я сморщилась, почувствовав тошноту. — Это не он.

— А он говорит, что он! — перебил меня Гущин.

— Он не он, в этом будет следствие разбираться. — настойчиво вставил Евгений.

— А сколько было в гаражах людей убито? — я спросила, а сама себя ругала. Гущин с другом переглянулись и Женя ответил:

— Наркоман, что всех перестрелял, вот он мёртв. Умер от шокового состояния. У него было слабое сердце и передозировка. И еще один, ударился головой, когда падал. Остальные живы.

— И что говорят? — мне стало право интересно.

— Это тайна следствия. — нахмурился Евгений, а Гущин, обняв меня, сказал:

— Да разное, и все по разному. Вик, что тебе до них? Ты свободна, вышла с больничного, скоро на работу. Своих проблем хватает…

— С какого больничного? — не поняла я.

— Вик, ты лежала под нашей охраной в больнице, теперь вылечилась. Всё! Пора домой. — объяснял мне Гущин.

— Подожди, это разве не тюрьма? Не тюремная больница?

— Нет. Эта частная клиника. — ответил Евгений.

— О нет! — я схватилась за голову. — Теперь мне еще за неё платить…

— Не дрейфь, за тебя уже заплатили! — в обнимку с Гущиным я выходила из палаты.

— И кто?

— У подруг спроси.

Как легко всё для Гущина. А мне теперь не только отдельную палату оплачивать, но и частное лечение и сиделку! Уж лучше тюрьма!

У входа больницы стояла зеленая машина Кристины, а около неё я заметила хозяйку и Машу. Я их крепко обняла и закричала:

— Вы сума сошли! Я не в тюрьме была, а вы меня бросили и даже не навестили!

— Я говорила, что она так и отреагирует? — сказала Кристи Маше.

— Но… — только и сказала Маша, и замерла, смотря мимо меня. Я обернулась. И чуть не упала. Недалеко на знакомой байке сидел Михаил. В одной руке у него был букет с цветами. У меня кругом пошла голова. «Труп Высоковского». Это ошибка? Или ложное значение? Труп самого Высоковского или труп сделанный Высоковским? Он жив! Он не сбежал. Это он писал мне единственную записку. Что ж так мало? Почему не подписался? А я же за упокой молиться стала! Идиот!

Я почти бегом пошла к нему, он едва успел слезть с байки. Я сначала его крепко обняла, потом поцеловала… А дальше мне так обидно стало, что всё это время я жила, как в тюрьме, когда сам он был на свободе и я думала, что я совершила столько убийств и всё зря… Я его оплакивала и винила себя во всём, а он написал мне три предложения и не подписался даже.

Я не сдержала своих эмоций и дала ему пощёчину, потом отвернулась, чтобы уйти. Но вспомнила про цветы и отобрала их. Не хватало, чтобы он их сиделке моей подарил. Обиженная, я села в машину к Кристине на заднее сиденье, а голову положила на переднее. Я слышала, как Гущин мне крикнул «Пока! Я тебе позвоню, любимая!». Это, наверное, было им сделано для Михаила. А Маша с Кристиной сели впереди. Всю дорогу Кристинка внушала мне, что это ненормальная семья, что она нам с Машкой таких ребят найдет! А Маша утверждала, что всегда знала, что Миша хороший и Паша его, оказывается, очень любил. Я их не слушала. Дома я получила новость. Миша по завещанию Павла отдал Маше рекламное агентство и деньги, что тот незаконно перевел на её имя.

Маша на самом деле не знала, что он собирался поменять им имена и остаться жить в Америке. Квартиру, купленную на имя Маши он тоже оставил ей, а вот организации забрал, так было прописано в просьбе Павла, в случае, если его план даст сбой. Маша ни чего не знала о делах своего любовника и была поражена, что он столько для неё готов был сделать.