Тайна Бутлегера, или Операция «Ноктюрн»

Уэйн взглянул на шприцы и ампулы, лежавшие на подносе, взял одну из них и показал Юреку.

– Видишь эту серую жидкость? Она сделает тебя сумасшедшим. Никто не выдерживает. – Он вопросительно посмотрел на него. – Так будешь говорить или нет?

Юрек медленно покачал головой и произнес:

– Если можешь, подожди немного.

– Не могу.

Агенты крепко ухватили Юрека за плечи, он, впрочем, и не сопротивлялся. Медсестра перевязала ему предплечье резиновым жгутом и посмотрела на Уэйна, тот, словно зачарованный, продолжал рассматривать ампулу на свет.

– Жидкость серая, как время. Без цвета, без запаха. Мучительная инъекция.

Юрек по-прежнему сидел недвижно, сжав губы.

Уэйн знаком велел медсестре продолжать. Игла маленького шприца легко вошла в набухшую вену Юрека.

– Это в память о моем друге Фрэнки, – сказал Уэйн. – Теперь твоя очередь. Запомни, минуты сейчас покажутся тебе вечностью. Когда же надоест мучиться, дай знать. И если согласишься говорить, велю ввести антидот. Тогда сразу почувствуешь, что возвращаешься к жизни, и посмотришь на меня с бесконечной благодарностью. И заговоришь, ох, вот уж это точно – заговоришь!

Юрека положили на кушетку, связав руки и ноги.

– Да, должен предупредить, – добавил Уэйн, – антидот действует, только если его вводят в течение нескольких минут. Иначе мозг так и останется опустошенным.

В пижаме, взлохмаченный, плохо соображая со сна, американский вице-консул в Риме дотянулся до телефонной трубки и, выслушав собеседника, звонившего ему из Вашингтона, вскипел, не очень хорошо поняв, что ему говорят:

– Да что за глупости! – Продолжая слушать, он с тревогой взглянул на спавшую рядом жену. – Что? Да нет, этого не может быть! – Он сел в кровати, теперь уже окончательно проснувшись. – Да, конечно, заместитель государственного секретаря… Никаких осложнений… Сейчас же позабочусь.

Он положил трубку и вздохнул, понимая, что спать больше не придется. Неприятность, похоже, была весьма серьезной. И как раз в отсутствие посла. Он сунул ноги в домашние туфли и машинально взглянул на портрет президента Соединенных Штатов, висевший на стене.

В это же время пожилой коренастый человек с серыми, коротко постриженными волосами, военный советник советского посольства в Риме, вошел в кабинет, застегивая пиджак. За столом сидел чиновник, говоривший по телефону, явно робея, потому что звонок был из Москвы.

– Да… да… да…

Военный советник выхватил у него трубку:

– Григорий, это я… Не понял, повтори… – Он выслушал и вздрогнул, с испугом посмотрев на чиновника, который словно окаменел, глядя на портрет Брежнева, занимавший полстены.

Боль была нестерпимой. Словно ввинчивали в мозг толстый винт. Глаза Юрека остекленели, изо рта пошла пена, он с трудом дышал. Тело его содрогалось в конвульсиях, отчаянно пытаясь высвободиться, щиколотки и запястья кровоточили. Он издавал негромкий, непрекращающийся стон. Снова конвульсии, снова нестерпимая боль, но немного другая, на какое-то мгновение она сменилась облегчением, ясностью сознания. Он увидел склонившиеся над ним искаженные лица медсестры и Уэйна.

– Видишь меня? Узнаешь? – закричал Уэйн. – Да, возвращается сознание, сейчас ты еще способен соображать. Так что давай поговорим. Скажи мне, кто ты.

Юрек обливался потом и лихорадочно мотал головой:

– Хватит. Хватит.

– Откуда ты взялся? Тебе платят или работаешь за идею?

Взгляд Юрека попытался задержаться на лице медсестры: совсем юное, миловидное, отстраненное, профессионально бесстрастное. Прядь рыжих волос выбилась из-под белой шапочки.

– Помогите мне… Еще время… время… время… Мучительно страдая от нестерпимой боли, Юрек бредил, его мозг отчаянно хватался за повод: время. Он ожидал чего-то, что должно было произойти со временем.

– Скоро закончится. Как только пожелаешь, – сказал Уэйн, тоже весь в поту. – Зависит от тебя, только от тебя. Как тебя зовут? Имя?

– Время… время…

– Как ты прошел в аэропорт? Как смог прицелиться в Хагена в темноте? Кто послал тебя? Какова политическая цель твоего преступления?

Юрек передернулся в конвульсиях, словно от электрического разряда. Его мокрое от пота лицо, исказившись от боли, превратилось в жуткую, чудовищную маску, на которую невозможно было смотреть.

Уэйн не дал ему передышки.

– Я знаю, что сейчас ты понимаешь меня. Решайся наконец отвечать, а то будет поздно. Видишь? – Он указал на поднос со шприцем и ампулами, стоявший рядом, на стуле. – Тут и начало, и конец. Могу удвоить дозу, и твой мозг взорвется, превратишься в хлам, в разбитую куклу. Или же введу антидот, тогда ты свободен и счастлив. У тебя только одна жизнь, чего ты медлишь?!

Юрек сжал губы и, мыча, несколько раз покачал головой.

– Да ты, я вижу, твердый орешек. Ладно, пойдем до конца.

Зазвонил телефон. Юреку звонок показался необычайно громким, и звучал он все громче и громче, пока не сделался нестерпимым, режущим и острым.

Среда, 15 ноября

В холодном и строгом помещении архива Министерства обороны за столом, заваленным бумагами, сидел полковник Танкреди. Еще более осунувшийся, с черными кругами под глазами, он изучал какие-то документы. Зазвонил телефон.

– Да, – ответил Танкреди. – Пусть немедленно идет сюда. – Задумчивый, озабоченный, он тяжело поднялся с места. За окном едва брезжил рассвет нового дня, приготовившего полковнику слишком много проблем.

Стены архива сплошь, до самого потолка, были уставлены картотечными ящиками и стеллажами с папками. Танкреди отыскал нужную папку в разделе на букву «Р», отнес ее на стол и раскрыл. И сразу же его внимание привлек листок бумаги с отпечатками пальцев.

Дверь открылась, в комнату решительными шагами вошел капитан Коссини и, остановившись по стойке смирно, отдал честь.

Танкреди ответил ему неопределенным жестом и заметил:

– Быстро, ничего не скажешь. Из постели сюда всего за несколько минут…

– В вашем распоряжении, полковник.

– Я прочитал ваш рапорт командованию по поводу похищения Сони Рудинской. Мне нужны все подробности.

Коссини встревожился:

– Что случилось? Он умер?

– Рудинский стрелял в агента ЦРУ.

– Не понимаю, – сказал Коссини, совершенно ошеломленный этим известием.

– Все, о чем мы сейчас с вами говорим, государственная тайна.

– Государственная?

Танкреди кивнул.

Коссини ответил:

– Конечно. Можете рассчитывать на меня, полковник.

– Граф Рудинский ваш личный друг?

Коссини поколебался.

– Да, но…

– Его допрашивают. Он молчит.

– Кто допрашивает?

– Друзья, – объяснил Танкреди, отводя взгляд. – Люди, которые умеют заставить заговорить кого угодно. Но только не его. Пока. – Он посмотрел за окно. – Плохая ночь. Плохой день. – Взял папку с письменного стола. – Я выяснил, кто он, благодаря отпечаткам пальцев. Буквально только что. Просто повезло. Потом я нашел ваш рапорт, капитан. Странное совпадение: похищение ребенка и жертва, которая становится убийцей.

– Рудинский не убийца.

Танкреди принялся листать бумаги.

– Роясь в архиве, я нашел два рапорта, касающиеся него. Поправьте меня, если моя информация неточна. – Он продолжил, листая бумаги: – Поляк, граф, беженец. Лишен земельных владений коммунистами. Морской офицер, демобилизован в Англии… – Заметив, что Коссини утвердительно кивает, продолжил перечисление: – Отказался вернуться на родину. Судимостей нет. Жалкое существование на весьма скромные средства Антикоммунист, но не занимается политикой. – Он снова взглянул на Коссини. – Незадолго до рождения Евы переезжает из Англии в Италию. Чтобы получить средства к существованию, поставляет спиртное в посольства. Полиция закрывает на это один глаз или даже оба. Имеет вид на жительство, поручительство семьи Гузман. Поддерживает некоторую связь с черной римской аристократией. [2]Финансовая полиция подозревает, что он незаконно продает иногда несколько ящиков виски своим итальянским друзьям… Бутлегер… – Он закрыл папку и пристально посмотрел на Коссини. – Вам тоже продавал?