Ноктюрн

Алексей Константинов

Ноктюрн

Смеркалось. Сырой непогожий четверг лениво погромыхивал отдаленной грозой. По просторной двухкомнатной квартире, не зажигая огня, бродил задумчивый, лет тридцати шести, худощавый блондин в щеголеватом темно-сером костюме и в мягких домашних тапочках на босу ногу. За незашторенным окном, дожидаясь конца недели, мерз темный город. В субботу теплый циклон разгонит водянистую муть, улицы расцветятся зонтиками ярмарочных павильонов, скверы и парки утратят дикость, а свободные от дел горожане потянутся на пляжи и к киоскам с газированной водой. По крайней мере, таков был безобидный хронопрогноз из последнего, дошедшего еще с полгода назад сообщения их десантного трансвременного модуля «ка-27/28 бт». Это в субботу. Мужчина взглянул на часы, сейчас без четверти девять, значит, через три пятнадцать, в четверг, закончится эпоха. Он тяжко вздохнул и продолжил прерванное было движение. Вот уже минут сорок, если не больше, как он слонялся по своей холостяцкой квартире в поисках запропавшего галстука. Того, голубого с отливом, очень неудобного, вечно давящего и уползающего набок. Галстук был своего рода данью традиции, надевался крайне редко и в исключительно ответственные моменты жизни своего хозяина. Сегодня как раз и случился такой вот момент — блондин собирался повеситься. Но вредный галстук упорно не желал найтись. Это очень смахивало на издевку, и мужчина слегка нервничал, заглянул даже в мусорное ведро: нет, конечно, откуда ему тут взяться? Озадаченно похмыкал и потащился назад в комнату раз на десятый потрошить платяной шкаф. Спальня уже давно стояла вверх дном, там делать нечего, а вот в шкафу, на полке с постельным бельем, кажется, он еще не смотрел.

Утром по дороге в Отдел он, как обычно, завернул к шефу. В приемной Ника тщательно рисовала себе левую бровь, видок у нее был изрядно похмельный, и бурно проведенная ночь читалась в глазах, как в зеркале. Сам сидел в кабинете и, тоскливо подперев щеку, забывал курить, сигарета тлела в отечных старческих пальцах, осыпаясь пепельной трухой на полировку орехового стола. На приветствие Сам длинно посмотрел сквозь него и молча двинул по столешнице малиновый бланк телекса спецсвязи. Противно засосало в желудке, он мельком глянул на бумагу и снова, уже в замешательстве, на шефа. В бланке оттиснулось единственное слово: «Случилось». У Самого в верхах имелись связи, и немалые, информации, к прискорбию, можно было доверять. Сразу стало пусто и глухо. Они ничего не сказали друг другу, отвели глаза. Он еще постоял, помедлил, повернулся и тихо вышел. В Отдел не попал, осознал себя только на улице, когда дождь вымочил насквозь. Вернулся домой, заблокировал замок, отключил телефон, звонок, сигнализацию и сел в кресло. Весь день курил, по очереди пил то водку, то транквилизаторы и смотрел, как в телеэкране беззвучно играют скорбные скрипачи, творя панихиду по рушащимся где-то этажам власти. Ближе к вечеру он тщательно побрился, надел свежее белье, костюм, взялся за поиски галстука, да так вот и бродит с тех пор, давно бы уж вздернулся!

— Вот же нечистая сила, — бормотал мужчина по адресу скрывшегося галстука, перетряхивая в шкафу простыню за простыней. — И так в доме, как после обыска! У нас, черт возьми, свобода или опять, как всегда? Ну был телекс, был, ну вернулись порядки, так все лишь завтра узнают, А галстуки что, уже сегодня от рук отбились?

Поздним вечером деликатно скрипнуло кресло, экран телевизора померк, сумерки сделались серебристыми, а тикавшие на стене часы встали. И сразу сзади раздался чуть глуховатый иронический голос:

— Так по какой нужде вы намерены использовать свой галстук, когда отыщете, любезнейший Арольд Никандрович?

Тот, кого назвали Арольдом, все же непроизвольно вздрогнул, хотя и не удивился, только досадно стало, что непростительно промешкал с этим дурацким галстуком, дождался! Все себе осложнил, идиот! Будто не знал: кто-кто, а «БИЧи» из Бюро Идеологической Чистоты официального меморандума дожидаться не будут. Один уже тут, похоже. Протянул время! Интересно, как им удается проникать в блокированные квартиры?

— Нет, неинтересно, и время тут ни при чем, при чем тут ваш галстук, — настойчиво произнес тот же голос.

Вот это была уже новость, такого над собой произвола Арольд не ожидал. Не веря ушам, он растерянно обернулся, из разжавшихся пальцев в густой ворс ковра, распадаясь, тихо ссыпалась стопка простыней.

— Какого черта, — пробормотал он.

— Ах да, виноват, мне показалось, вы произнесли вслух. — В кресле, спиной к окну, сидел неподвижный субъект в черном, — С вашим галстуком, знаете, такая морока!

— А вам-то он на что? — оторопело вглядывался Арольд, не различая у незнакомца лица. Нет, не то чтобы лица вовсе не было, оно имелось, но какое-то подразмытое, неуловимое, зыбкое. Обличье, а не лицо.

— Мне-то? — хмыкнул неизвестный. — Да на то, чтоб вы на нем ненароком не удавились. Смертный грех ведь, а?

— Не ваша забота! — огрызнулся Арольд, независимо сунув руки в карманы и все больше распаляясь. — И кто вы такой, черт возьми! А? По какому праву?..

— Я здесь по работе, и поверьте…

— Догадался уже!

— Нет-нет, вы не так поняли, вы напрасно, я не из Бюро. Я — ЭкзИм: Экзо, Имидж — Внешний образ, Экз-Им. Нет, не голограмма и не хронокопия. Как бы это поточнее? Дух, редактор Книги судеб, если угодно.

— А-а, редактор, значит, — натянуто улыбнулся Арольд, с облегчением опускаясь в кресло. — А что у вас с лицом? Вы, вообще, не лечитесь? Э-э, нет, я хотел сказать, вы в автокатастрофе там или еще где, н-нет?

— Нет.

— Ага, нет. Так, значит, редактор?

— Дело в том, уважаемый Арольд Никандрович, — мягко, даже как-то вкрадчиво произнес незнакомец, и от плавных интонаций его голоса по телу Арольда приятно поплыли тепло и покой, а лицо посетителя эскизно оконтурилось, — дело в том, что я бы и рад вас не беспокоить, да уж, поверьте, не имею больше выхода. Слишком-то вы ненормальное затеваете. — Лицо говорившего уже успело оформиться и налиться плотью. Теперь перед Арольдом сидел и загадочно ему улыбался аристократической наружности, гладко выбритый, моложавый мужчина, по самые брови покрытый глубоким капюшоном скрывающего тело черного плаща, и с бездонным, примораживающим к себе взглядом. Чувствуя, что опять начинает куда-то уплывать сознанием, Арольд через силу затряс головой и вырвался.

— Та-ак, — переводя дух, проговорил он, стараясь больше не глядеть на посетителя, — стало быть, ЭкзИм.

— Совершенно верно, — подтвердил ЭкзИм.

— И чем же обязан?

— У меня необходимость с вами поговорить.

— А для этого надо вломиться в квартиру, спереть чужой галстук и еще шпионить, о чем я думаю, — мстительно перечислил Арольд. — Очень мило.

— Если вы собрались строить наш диалог в таком ключе, то мы надолго уйдем от основной темы.

— А мне не к спеху. — Арольд демонстративно закинул ногу на ногу. — Время-то вы, как погляжу, остановили.

— Растянул — скажем так, — поправил ЭкзИм.

— Ладно, — соскучился переслушивать его Арольд. — И какая же тема у вас основная?

ЭкзИм обрадованно шевельнулся в кресле, и под ковром жалобно пискнула плитка отставшего паркета.

— А вы в своей жизни никогда не ловили себя на мысли, что, положим, вы персонаж в главе некой Глобальной Книги? — с воодушевлением произнес он. — Нет?

— Нет.

— Хорошо, в таком случае я вас официально ставлю в известность, вы — персонаж.

— Ах, вот так даже?

— Вы напрасно столь скептичны к моим словам, уверяю вас. Дело в том, что всякая книга есть существо живое. Даже не так уж и существо в привычном вам понимании, — заторопился ЭкзИм, — а в широком смысле — творение, этакая своеобразная, знаете, созидающая символьная биосфера Внутренних Образов. Вот, скажем, прочитывая какую-либо писаную вещь, — тематика неважна, тематика — спектр граней обобщенной в каталоге сущности, — итак, прочитывая вещь, которая вас увлекла, захватила, погрузила в себя, вырвав из обыденности, вы что подсознательно делаете? Вы, посредством буквенных, кодово подобранных на страницах символов, созидаете в каком-то ином измерении своего воображения движущиеся образы прочитываемой реальности. Вы видите динамику, краски, лица, осязаете, ощущаете запахи, вы мыслите там! И вот тут очень важно: книга книге — рознь, читатель другому — не пара, но если ваши эмоции, что суть вид энергии, произведут работу — подпитают вами же и созданные образе;, то те оживут, поведут вас, вы в них внедритесь, вы станете своего рода ЭкзИмом в том засимвольном, кстати, совершенно материальном Мире. А время жизни, что ж, время — понятие субъективное, мне ли вам объяснять? Э-э, я понятно выражаюсь? — вдруг словно спохватился он. — Э-э, излагаю? — тут же поправился.