Тайна Бутлегера, или Операция «Ноктюрн»

– А как? Вы ведь ни за что не поверите мне, даже если я поклянусь вам, что и не думала делать копии.

Контатти развел руками:

– Поскольку полной гарантии быть не может, не остается ничего другого, как довериться друг другу. Составить договор и соблюдать его.

– Верно. Могу я предложить свои условия?

– Пожалуйста.

– Чтобы я осталась жива.

Контатти кивнул:

– Будем только рады.

– Чтобы осталась жива Соня и была бы немедленно возвращена в свою семью.

– Более чем разумное требование.

– И чтобы вы позаботились… обо мне.

– Как это понимать?

– Я уже описала, какое меня может ожидать будущее, – продолжала Мерилен, глядя то на Контатти, то на Шабе. – Утешить меня в этой ситуации может только одно – наличные. На срочные расходы.

– Сколько? – спросил Контатти, немного помолчав.

– Пятьсот тысяч.

Контатти попытался пошутить:

– Лир?

– Долларов. Наличными.

– Но это же целое состояние. Вы понимаете, надеюсь?

– Поскольку я опасаюсь, что пребывать на этом свете мне осталось недолго, то хочу пожить в свое удовольствие, – сказала Мерилен, наливая себе еще виски. – И потом я считаю себя обязанной позаботиться о детях Юрека, ведь он в тюрьме, он скомпрометировал себя и вообще, наверное, погиб.

– И где же мне взять такие деньги?

– У своих начальников.

Контатти не захотел или не сумел отказаться от своей обычной игры:

– Мои начальники могут сказать: «Виноваты, вот и выкручивайтесь». – Он изобразил грустную улыбку. – Могут поручить Шабе решить проблему в той жесткой форме, о какой он уже и сам говорил, то есть убрать и меня, и вас.

Мерилен не шелохнулась.

– В таком случае вы будете опознаны, даже мертвый, и американцы узнают, кто их предал. У них появятся доказательства, они отомстят. – Она заговорила иронично, насмешливо. – Как вы сказали мне однажды, может даже разразиться война. Неужели ваша страна была бы готова начать ее из-за такого пустяка? Из-за каких-то пятисот тысяч долларов?

– Война? А почему бы и нет? – вмешался Шабе. – По своему характеру и по личному убеждению я за жесткие решения. – Он с презрением посмотрел на Контатти. – Как коллективные, так и индивидуальные.

Они опять выглядели не столько союзниками, сколько врагами, которых связывал какой-то загадочный и трудный сговор.

– И ты только обрадовался бы, верно? – спросил Контатти.

– Ты уже сказал об этом.

Контатти жестом изобразил, будто спускает курок пистолета:

– И меня, и мисс, не так ли?

Шабе кивнул:

– Обоих. Не терплю дилетантизм.

Контатти обратился к Мерилен:

– Слышали? Он просто не любит меня. Конфликт поколений. Подумайте как следует, Мерилен. Откажитесь. Я говорю о деньгах.

– Но это же вы загнали меня в угол. Это вы не оставляете мне другого выхода. Впрочем, я уверена, что у такого мужчины, как вы, служащего великой нации, великой идеологии, не может быть проблем с деньгами.

– Знали бы вы, как скупы наши кассиры, – ответил Контатти. – И потом деньги в валюте…

– В ценной валюте, – уточнила Мерилен.

– Мне на это понадобится несколько дней.

– Скажем, сутки.

– Двое суток. Сделаю все возможное.

– Хорошо. Если не возражаете, мне надо позвонить.

– Кому? – с подозрением спросил Шабе.

– Человеку, который, если я вовремя не предупрежу его, передаст в мое посольство досье, что так не нравится вам.

Контатти указал на телефон:

– Пожалуйста.

– Нет, – сказала Мерилен, – не здесь и не сейчас.

– А когда же в таком случае? – спросил Шабе.

Мерилен посмотрела на мужчин:

– Как только девочка будет освобождена.

В римском офисе ЦРУ Уэйн без особого интереса ожидал заключения эксперта, изучавшего ружье, из которого был убит Фрэнки Хаген.

– Невероятно, – сказал эксперт. – Самый обычный ствол. Никакого специального устройства для стрельбы в темноте тут нет.

– Да, – согласился Уэйн. – Еще одна загадка.

Он обернулся к Юреку, стоявшему в глубине комнаты между двумя парнями с квадратными подбородками и пистолетами за поясом.

Комната была почти пустой: медицинский топчан, несколько стульев, письменный стол, телемонитор местной службы слежения – вот и вся обстановка.

По знаку Уэйна агенты разошлись и встали возле стен напротив друг друга. Уэйн подошел к Юреку, жестом велев ему сесть.

– Ты стюард?

Юрек сел, не отвечая.

– В платежных документах английской авиакомпании тебя нет, – продолжал Уэйн, стараясь оставаться спокойным. – Эта куртка тебе велика. Где ты раздобыл ее?

– Не могу отвечать ни на какие вопросы.

Уэйн поставил стул напротив поляка и, сев на него верхом, положил локти на спинку.

– Ладно. Может, считаешь себя военнопленным?

– Только теряешь время. Не могу ответить, иначе кое-что произойдет.

– Ах вот как! И что же произойдет?

– Кое-что.

– Когда?

– Не знаю.

– Но я спешу. У меня каждая минута на счету.

Уэйн сделал знак. Один из агентов включил мощную лампу и направил ее в лицо Юреку.

– Мы знакомы, не так ли? – спросил Уэйн. – Я уверен, что где-то видел тебя. Но где? Не поможешь вспомнить? – Он рассмотрел поляка в профиль, в три четверти, в фас. В лице Юрека чувствовались напряжение и усталость, свет был невыносимо ярким. – Хорошо, тогда я сделаю это сам. Думаю, ты имеешь право знать, что Фрэнки Хаген был для меня не просто коллегой. Он был моим другом, близким другом. Ты убил его, и мое отношение к тебе не может быть формальным. Теперь это уже мое личное дело, понимаешь?

Он подождал мгновение, наблюдая за Юреком, ослепленным ужасным светом.

– Твое молчание, на мой взгляд, просто оскорбительно для Хагена. Это все равно что плевать на мертвого. И поэтому я могу не выдержать, потерять голову, отомстить.

Он поднял голову Юрека за подбородок, и тот закрыл глаза.

– Не закрывай глаза.

Уэйн снова сделал знак. Агент наклонился к Юреку и наклеил ему на верхние веки пластырь так, что они не могли закрыться. Уэйн одобрительно кивнул и продолжал, по-прежнему держа приподнятой голову Юрека:

– Когда я был мальчишкой, меня учили, что существуют люди, способные умереть за идею, за родину. Но сегодня таких людей уже не осталось. Или ты последний экземпляр? В таком случае мне просто не повезло. Но еще больше не повезло тебе. В этом не приходится сомневаться.

Он замолчал, услышав звонок телефона. Агент передал ему трубку.

– Уэйн слушает… да… – Он прикрыл трубку рукой и продолжал, обращаясь к Юреку: – У меня к тебе много вопросов. Кто ты такой, на кого работаешь, кто твои сообщники, каков ваш план, как ты смог убить Хагена в полной темноте? – Он убрал руку и ответил на вопрос, который ему был задан по телефону: – Нет еще. – Посмотрел на Юрека и уверенно уточнил: – Скоро заговорит. Очень скоро.

Уэйн положил трубку и подошел к Юреку.

– Ты военный? Киллер? Сумасшедший? – Снова сел. – Сумасшедший: разве можно рассчитывать, что, совершив такое убийство, не попадешь в наши руки. Если не сумасшедший, то самоубийца. Или мученик. – Он наклонился вперед и снял с Юрека наручники. – Вижу, тебе не интересно, что я говорю. Ладно, снимай рубашку.

Юрек не шелохнулся. Уэйн сделал знак, агенты набросились на Юрека и грубо сорвали с него одежду. На его теле отчетливо видны были следы сильного избиения, которому он подвергся накануне вечером. Уэйн с удивлением посмотрел на них.

– Следы избиения, причем недавнего, – в растерянности заметил он. – Очень странно. Тебя избивают, ты убиваешь, а потом спокойно позволяешь взять себя. Интересный тип. Даже любопытно становится. – Он снова внимательно посмотрел на Юрека. – Страшно? – И кивнул, как бы отвечая за него. – Понимаю тебя. Но не думай, будто я стану применять методы инквизиции или старого ГПУ, о котором ты, конечно, слышал… Нет, у нас нет тут колес, ремней, кольев, углей, щипцов… – Между тем один из агентов вышел из комнаты. – Мы не используем электроды, не вырываем ногти, не прижигаем яички. Мы хитрее. Наши ученые… – Он обернулся к открывшейся двери, в которой появилась медсестра с подносом в руках. – Наши ученые придумали мучительные инъекции.