Игра по-крупному

Всякий раз, принимаясь за тонкое незнакомое дело, Игорь пытался прочувствовать его мельчайшие, но существенные подробности, чтобы, взявшись за него, действовать уверенно и споро.

Он сходил в комнату и постриг на правой руке ногти. Настя домывала посуду.

-- Приходи, будем гривенники сажать, -- подмигнул ей Игорь. И, прихватив ведро с чуть теплой водой, пошел в теплицу за первым ящиком.

Он выбрал рассаду покрупнее, отнес ее к крайней грядке и обильно полил из ковшика. Из ящика побежали мутные ручейки. Принес рейку и продавил ею бороздку поперек грядки. Вылил в бороздку полковшика воды. Вода вспенилась и потемнела. Игорь с удовлетворением следил, как она быстро уходит в землю, оставляя радужные щелкающие пузыри. Хорошая земля. Он присел на корточки и придвинул к себе ящик. "Ну-ка, хлопцы, приготовились. -- Он запустил пальцы в край ящика и осторожно потянул из него поросший изумрудным ворсом пласт земли. -- Не спешите, ребята, по одному..." Он ухватил в щепотку росток с бледными свисающими ниточками корешков, поднес его к краю бороздки и ткнул пальцем во влажную землю...

Потом Игорь обучал правилам посадки Настю, и они в четыре руки копошились у грядки. "Неужели за такую фитюлечку дадут десять копеек?" -- Настя вытягивала из размокшего кома земли сеянец с двумя хрупкими листочками, напоминающими сердечки, и с удивлением разглядывала его. "За такую не дадут, -- говорил Фирсов, откидывая со лба волосы. -- А вот вырастет сантиметров до семи, и с руками оторвут. Сажай поглубже, до самых листочков..." Настя подтягивала оранжевые резиновые перчатки, смывала с них липкую землю в ведре с водой и отщипывала следующий сеянец. "Рядок -- рубль пятьдесят, -- прикидывала она. -- Интересно..." И смотрела в даль грядки, где Игорь ребром рейки продавливал новые бороздки. "А ты как думала! -- гордо отвечал Игорь. -- Грядка на две тысячи двести двадцать пять саженцев. Двести двадцать пять рублей. А следующая будет рублей на триста пятьдесят -- цветная капуста дороже, по пятнадцать копеек за корешок..." -- "С ума сойти, -- осторожно улыбалась Настя. -- Ты нашел, кто будет продавать-то?" -- "Найдем", -- веско говорил Игорь.

Грядку заканчивали уже к вечеру.

Ряды шли густо, на расстоянии спичечного коробка, и поначалу Насте казалось, что дело не двигается вовсе. "Господи, -- с тихим постаныванием разгибала она спину и оглядывалась. -- Как были у второй дуги, так оно и есть..." Но потом за разговорами время полетело быстрее, выбрали первый ящик, Игорь принес второй, качали третий...

Когда Игорь натягивал на холодные дуга пленку и прихватывал ее к коробу легкими планками, под кустами шиповника уже густела темнота, а напротив освещенного окна комнаты лежал желтый прямоугольник, иссеченный тенями переплетов. "Бр-р-р, замерзла". -- Настя простучала по ступенькам крыльца и скрылась в доме.

Игорь занес в теплицу начатый ящик, сунул его на нижний стеллаж и постоял в полумраке, отогревая над кожухом печки озябшие пальцы и размышляя о том, что Настя молодец -- приехала в рабочей, так сказать, одежде, взялась помогать ему и самое главное -- выдержала нудную земляную работу, о которой еще недавно отзывалась не иначе, как: "Да ну ее, в грязи копаться..." Значит, верит в его затею. А коль верит... "Славно, -- подумал Игорь, -- может, и уговорю" -- имея в виду сегодня же обмолвиться с женой о переносе ее отпуска с призрачного в своей удаленности июня на подступающий, берущий за горло май, с тем чтобы жить на даче всем вместе, одним котлом, и -- по мере возможностей -- одними заботами. Пусть бы Настя и не дотрагивалась до рассады -- ходили бы они с Маратиком в лес, собирали у речки подснежники, прогуливались иногда до магазина, подкладывали в печку, которая, кстати, скоро уже не понадобится, дрова да грелись на майском солнышке -- ему будет легче от одного их присутствия.

Беспокоила Игоря и другая мысль, отчетливо прорезавшаяся после недавнего разговора в Вешкиным, когда тот -- с неуловимым стрекозиным взглядом -- плел несуразицу о дороговизне проезда в пригородных поездах, не явно оппонируя его затее сыскать бабку для торговли рассадой. Мысль была такова: бабку Вешкин отыскивать не станет; следует рассчитывать только на себя. Это означало, что к многочисленным зазаборным хлопотам-поискам машины, доставке рассады на рынок и т. п. -- прибавится еще одна -- сыскание бабки (а где их ищут? на рынке? в садиках на лавочках?..), и альтернатива этим розыскам вырисовывалась малоприятная: стоять за базарным прилавком самому, приклеив фальшивую бороду и нацепив темные очки. Куда ни кинь, всюду клин. Проще говоря, кто, кроме Насти, сможет присмотреть за рассадой, пока он будет мотаться в город и обратно или, не приведи господи, торговать на рынке? Никто не сможет. Кто выключит в жаркий солнечный день печки в теплице и откроет для проветривания дверь и форточки? Кроме Насти -- никто...

Фирсов пошевелил над печкой пальцами, стряхнул с них подсыхающую грязь и задумался: а почему он решил, что Вешкин не станет искать бабку? Откуда такая уверенность? Ах, да... Игорь живо припомнил, как Вешкин бочком двигался по проходу теплицы, заглядывал в зеленеющие ящики, интересовался составом земли и как забегали его глаза, когда Игорь напомнил о своей просьбе. Да -- глаза... Неуловимый стрекозиный взгляд человека, который не решается сказать "нет" и неуклюжим зигзагом пытается уйти от разговора: "Пойдем теплицу мою посмотрим... Чем подкармливаешь?.. Еще сажать будешь?.." Но "нет" уже сказано -- глазами.

После немногословной и мрачноватой "химии", где ему довелось видеть людские метаморфозы не лучшего свойства -- горлохватов-руководителей, лебезящих перед молоденьким сержантом-"отрядником", развязного музыканта-эстрадника, пьяницу, бабника, картежника и лгуна, шагающего за увольнительной с лицом прилежного пионера-ленинца, или своих коллег по совету общежития -- нормальных, в общем-то, мужиков, -- когда они сидят за общим кумачовым столом и, озабоченно сдвинув брови, внимают каждому слову начальника комендатуры и согласно кивают, стоит тому лишь бросить на них случайный взгляд, а потом поодиночке шныряют в его кабинет, чтобы доложить о какой-нибудь ерунде и уловить отношение начальства к себе, -- после полутора лет, проведенных среди людей качеств самых разнообразных, Игорю стало казаться, что он может, взглянув на человека, безошибочно определить: способен ли тот смотреть подобострастно, заискивать перед сильным, наговаривать на другого, влажно дыша и озираясь, а то и попросту предать, спасая свою шкуру.

У Игоря был тест: он мысленно помещал человека в кабинет оперативника спецкомендатуры и тот, похлопывая по столу ладонью, предлагал: "Рассказывай -- кто пил и сколько? Расскажешь -- все между нами и поедешь на выходные домой. Будешь темнить -- организую тебе шесть месяцев невыезда. Ну!.." И виделось ему, как лицо мужчины, сидящего напротив него в метро, -- лицо при беглом осмотре, быть может, не лишенное даже гордости и достоинства, мгновенно оплывало страхом, услужливой покорностью, заливалось сучьим желанием поскорее донести и остаться для всех хорошим. Игорь видел морщинки и складки на лице, по которым должен пробежать испуг, видел чуть надутые и вытянутые, торопливо шепчущие губы и глаза под вскинутыми бровями -- выпученные глаза оправдывающегося мальчика. И он с жутью воображал, что думает о людях этот оставшийся в его памяти оперативник с красным отечным лицом, который однажды орал на него в своей комнатке с зарешеченным окном и требовал написать -- кто именно приходил к нему из соседней квартиры за мисками и стаканами, посредством которых восемь человек упились выпаренным клеем, переломав казенную мебель и собственные конечности.

-- Говори! -- стучал он кулаком и вскакивал из-за стола. -- Я знаю, у тебя брали! Ну, падла! Иначе на зону отправлю!..

Игорь медленно поднялся и, чувствуя, как кровь приливает к лицу, прошептал сквозь стиснутые зубы:

-- Ты на кого орешь, с-с-сука!.. -- И, уронив коробки с бумажками, оперся кулаками в стол. -- А-а? -- Он смотрел в челюсть оперативнику и знал, что если крик повторится, он ударит в нее кулаком, что бы потом ни было. -- Ты на кого орешь!..