Игра по-крупному

Железная сетка забора, огораживающая высокой лентой владения Вешкиных, вступала здесь в реку, и на ее ячейках колыхались желтоватые клочья пены. Отсюда, из-за реки, участок Фирсовых казался еще более запущенным и убогим -- рядом сбегали к воде аккуратные грядки соседа, накрытые пленкой (Вешкин уже грел землю под ранние овощи), повыше тянулась отблескивающая стеклом теплица, и что-то зеленело внутри нее. Да и сам дом Фирсовых в соседстве с двухэтажным особняком Вешкиных казался жалкой развалюхой: облупившаяся на стенах краска неопределенного цвета, латаная-перелатаная крыша с прогнившими планками, прижимающими рубероид, висящий на одном гвозде дождевой желоб... Игорь пригляделся к печной трубе -- над ней подрагивал столб воздуха. Печка, слава богу, жива. Он развязал жерди и перекидал их -- в сопровождении скользящих по воде отражений -- на другой берег. Плоские зеркальные двойники бесшумно исчезали в зарослях поржавелой осоки, и тут же раздавалось шлепанье шеста на низкий берег. Затем взблеснул в воздухе топор и просвистела кувыркающаяся пила. Игорь смотал веревки, огляделся и, раздвигая сырые ветки малинника, вновь направился к бору.

Потом Игорь вытаскивал из теплицы листы ржавого железа, доски, скатывал с пола куски рубероида и вколачивал кувалдой стойки под стеллажи.

Заостренные жерди легко прошивали пухлую торфяную землю, прокалывали слой утрамбованного листа, но вскоре упирались в хрустящую щебенку, и кувалда, которую Игорь, опасаясь прорвать крышу, едва заносил над головой, начинала бессмысленно плющить обрезок доски, наложенный поверх круглого спила стойки. Колья вздрагивали от ударов, скрежетала в метровой глубине щебенка, и Фирсов, выбросив теплую измочаленную дощечку, принес обломки кирпичей и втрамбовал их у основания стоек в землю. Стойки перестали шататься и встали намертво.

Он сходил за лопатой и, укорив себя за разгильдяйство, сделал то, что следовало сделать гораздо раньше: прорыл ,в уже изрядно истоптанной земле неширокий проход и укрепил его края бортиками из досок. Получились две просторные грядки. Игорь не удержался от соблазна довести их до кондиции и сходил в сарай за граблями. Взрыхленная земля задымила прозрачным паром.

Он занес в теплицу оставшиеся жерди, фанерный ящичек с инструментом, плотно прикрыл дверь и нашел в колбе термометра вытянувшуюся нитку ртути: плюс двадцать два. Отлично!

Когда он установил на сколоченные стеллажи последний ящик рассады и закурил, любуясь зеленью и радуясь неизбывно струящемуся от печек теплу, градусник показывал плюс восемнадцать. Четыре градуса вылетели в дверь, которую Игорь открывал и закрывал, доставляя в теплицу ящики.

Теперь Игорь юркал в теплицу несколько раз на дню: проверить температуру, постучать костяшками пальцев по туго натянутой крыше, вызывая шквал крупных капель, от которых вздрагивала зелень в ящиках и делались мокрыми волосы, протереть тряпкой на швабре быстро запотевающие стенки, влить в ведро, стоящее на кожухе печки, чайник кипятку, снова взглянуть на градусник и просто так пройтись, перекуривая, меж двухъярусных стеллажей, наслаждаясь теплом и заглядывая в ящики.

Колол ли Игорь дрова, копал ли грядки, выбирая из холодной земли хрупкие белые корешки, гнул ли из арматурных прутков дуги для пленочных парников под капусту и астру, -- он постоянно помнил о теплице, где шла невидимая глазу работа: из набухшего семечка проклевывался белый корешок, вцеплялся во влажную землю, пил ее теплые соки, натужно поднимал окрепшую шею с головой-семечком, вылезал на поверхность, сбрасывал треснувшую шапочку и тянул к свету два крохотных семядольных листочка-крыла, чтобы потом опустить их, увядшие, и выстрелить из себя пушистый кончик стебля с зародышем первого настоящего листа. И теперь уже стебель, впитывая в себя тепло и влагу, тучнел, пускал в землю новые корешки, рос сам и подращивал листочки, которые удивительным образом переплетались в тесноте ящика с листочками других стеблей, но не мешали друг другу.

Игорь наведывался в теплицу и ночью, мгновенно вскакивая от звонка будильника и первым делом нажимая кнопку настольной лампы -- не отключили ли электроэнергию? Но бог миловал -- инцидентов не было.

Он натягивал джинсы, накидывал ватник и в тапочках на босу ногу выходил на темный двор, пытаясь еще по дороге угадать градус уличной температуры и соотнести его с тем, что может ожидать в теплице.

Еще с вечера он внимательно слушал прогноз погоды по радио и принимал, если были малейшие опасения на заморозки, меры безопасности: ближе к ночи поливал рассаду теплой водой и накидывал на ящики полотнища пленки, туго натягивая их, чтобы избежать соприкосновения с ростками. Кипятил на плите баки с водой -- на экстренный случай. А в особо холодные звездные вечера, когда гравийная дорожка искрилась мерзлыми блестками влаги, переносил часть ящиков в дом, укутывая их, как младенцев, в одеяло.

Он тешил себя мыслью, что заморозить рассаду при двух ночных проверках сложно: даже если отключат электричество, то за пару часов теплица едва ли выстудится до минусовой температуры, -- но дело ведь не только в том, чтобы не заморозить, об этом и думать не хочется, а в том, чтобы и ночью она росла и развивалась, получала как минимум плюс двенадцать, ниже которых растение приостанавливает рост, впадает в сон.

Игорь входил в теплицу, светил фонариком на градусник, зевал, передергивал плечами и, плотно прикрыв за собой дверь, бежал к дому -- спать до следующего грохота будильника.

Как и определялось графиком, Игорь через день высевал по три ящика огурцов и, подержав их до первых всходов у плиты, переносил в теплицу.

Раз в три дня сажал кабачки. Банки с замоченными семенами томились на выступе печки.

Игорь стелил на полу газеты, садился на табуретку, брал старый эмалированный таз с насверленными в донце отверстиями, сыпал в него землю и встряхивал на манер старательского лотка над ящиком. Землица из такого сита сыпалась легкая и пушистая -- безтягостная для проклюнувшихся ростков. Мелкие камни, гремевшие в быстро легчавшем тазу, Игорь ссыпал в ведро; комья земли и торфа, прыгавшие по дну, перетирал пальцами и тряс сызнова.

Чуть суматошный ритм жизни с ежедневными поручениями самому себе, списком неотложных дел, графиком, непредвиденными обстоятельствами, пропущенными обедами, ужинами, недосыпом и не проходящей за ночь усталостью чем-то напоминали Игорю безостановочное производство, а сама теплица, куда он заносил новые ящики, походила на конвейер. В начале стеллажей, при входе, стояли ящики с бледными, едва вылезшими из земли росточками -- Игорь называл их "малышами", за ними тянулось густо-зеленое поле "детей" -- окрепшие листы семядолей, прочные налитые стебли, и у дальней стенки курчавились резными листочками "подростки".

Конвейер. Запущенный, но еще не доехавший до финишной точки, где снимают с движущейся ленты готовую продукцию.

Вешкин заходил теперь чаще, и в его глазах читались удивление и интерес.

-- Быстро, быстро ты сделал, -- заглядывал он в зеленеющую теплицу. -- Это сколько же здесь ящиков? Семьдесят два? Ага... А землю прямо с огорода брал? И торф добавлял? Понятно... А это самое... еще чего-нибудь надо или только торф?

-- Песочку еще немного.

-- Ага... Крупного?

-- Любого. Только не глинистого.

-- Ясно. А как на рынок возить будешь?

-- Жду от тебя новостей. Ты насчет бабки-то не узнавал?..

-- Сказал Нюрке, да не знаю, как там получится. Здесь бы торговать, она б тебе человека нашла, а в Ленинград ездить... Сложно. Да и тебе накладно -- одна дорога во что обойдется...

-- Ерунда, проездной взять можно. Треха на месяц.

-- Тут треха, там треха -- пробросаешься... А ты, это самое... чем подкармливаешь? Селитрой? А еще сажать будешь?

-- Собираюсь. Ты бы напомнил Нюре про бабку, а то мне труба.

-- Напомню... Ну ладно, пойду, дел много. А то хочешь, пошли со мной -- теплицу мою посмотришь, перекусим. Нюрка там чего-то стряпает.