Мужчина и женщина. Книга первая (сборник)

– Неужели ты хочешь, чтобы я приехала без свадебного подарка к тому, кто предложил мне руку и сердце? – спросила она.

Я, конечно, ничего такого не хотел и вынужден был согласиться с мощным доводом моей любимой, да к тому же еще и влюбленной тетушки.

Правда, я возразил, что подарки, как правило, делают женихи, и попытался доказать это на своем примере: когда я предложил руку и сердце моей отставленной впоследствии невесте, то подарок покупал я, а не она.

На это тетушка мне ответила, что так и должно было случиться, поскольку вся наша родня может засвидетельствовать, что я был в те времена похож на круглого идиота.

На мое обиженное пыхтение в телефонную трубку она заверила меня, что сейчас я, конечно, уже не круглый идиот.

От такой похвалы я успокоился и сказал, что расстараюсь ради ее счастья.

Сначала обзвонил друзей.

Затем – тайных недругов.

Потом – явных врагов.

И наконец нашел полубезумного музыканта, согласившегося снять квартиру на год за две с половиной тысячи долларов, причем две он давал сразу.

Я их свел звонками и уже через сутки отправлял ее, счастливую и обремененную чемоданами, навстречу счастью.

Когда самолет поднимался в небо, я думал о будущем моей любимой, пусть и немного взбалмошной тетушки, как о чем-то не вполне определенном.

И в очередной раз ошибался.

Всю неопределенность моя хитроумная тетушка оставила здесь, разделив ее поровну между всеми, кто имел счастье соприкоснуться с нею за последний месяц хотя бы по телефону.

Оказывается, она вовсе не поменяла свою старую квартиру в подвальчике. Она ее просто продала, а ту квартиру, которую выдавала за свою, сняла на два месяца и не без моей помощи пересдала бедному музыканту.

Музыканта хозяин квартиры с треском выгнал, но лишь после того, как тот разложил свои вещи и отремонтировал сломанный унитаз.

Музыкант пришел жить ко мне.

И я пустил.

А что было делать?

Так вот и зажили – вдвоем с музыкантом.

Он писал музыку, которую никто не хотел исполнять, а я – рассказы, которые никто не хочет читать.

Через шесть месяцев я наконец получил письмо в английском конверте с русским текстом.

Начиналось оно так: «Привет из Лондона…»

Я понял, что это от моей тетушки.

И побоялся читать дальше.

Положил его в карман и весь день ходил и думал. Нет, не о том, как там поживает моя тетушка, – я уверен, что все у нее в полном порядке, – а о том, что меня ждет и в какие еще веселые ситуации вовлечет она меня, когда я прочту ее письмо.

Как человек сам способный на безумства ради очередной влюбленности, я ее давно простил, да и в музыканте с ее легкой руки обрел друга, родственную душу и собрата по никем еще не признанной гениальности.

Наконец я решился. Вынул из кармана конверт, достал письмо и, присев на краешек стола, принялся читать.

«Привет из Лондона.

Здравствуй, мой дорогой, мой горячо любимый племянник.

Если бы ты знал, Алеша (Алеша – это я), каким негодяем оказался этот рыжий английский мерин.

Он и вся его островная банда не стоят и мизинца нашего распоследнего подзаборного забулдыги.

Никакой любви здесь нет, одни счетчики.

Мне писали, что ты сейчас проживаешь с тем доверчивым милым музыкантом.

Я бы вам нисколько не помешала.

Сидела бы тихо в уголке и слушала ваши на редкость талантливые опусы.

А по утрам готовила бы вам овсяную кашу, этому меня здесь научили.

Алеша, здесь все на рыб похожи – застывшие и как смерть холодные.

Прилечу в конце этого месяца.

Надеюсь уже в аэропорту вдохнуть аромат твоего букета и обнять тебя как самого близкого мне человека на всем этом жестоком свете.

PS: Рыжих встречать меня не бери и не забудь, что я люблю полусладкое шампанское.

Твоя любимая тетушка.

Прочитал я письмо. Посмотрел на друга-гения, занавешенного немытыми волосами, взял сумку и пошел к двери.

На его вопрос, куда я собрался, я ответил:

– За полусладким шампанским. Его моя тетушка страх как любит.

24. Ивана

Быть потомком гения и приятно, и тяжело.

С одной стороны, раз ты потомок, значит и в тебе есть что-то гениальное.

Это приятно.

А с другой стороны, все смотрят на тебя и ничего гениального в тебе не видят.

Это тяжело.

Когда я, потомок Федора Михайловича Достоевского, познакомился с этой девочкой, мне уже шел шестой десяток. Я был женат, причем единожды, у меня была дочь, внук и два инфаркта.

Эта девочка приехала ко мне в Томск из Сочи со странным именем и желанием.

Звали ее Ивана (ударение на первой букве), а хотела она ни много ни мало, родить от меня ребенка – потомка Достоевского. Не важно кого, мальчика или девочку. Главное, родить от меня.

Она откуда-то узнала мой телефонный номер, позвонила мне прямо с вокзала, представилась, сказала кто она, сколько ей лет и попросила о встрече, заинтриговав меня каким-то важным сообщением с глазу на глаз.

И, хотя я уже давно не живу приключениями, меня этот звонок заинтриговал. Тем более в молодости я бывал в Сочи, а тут еще по телевидению то и дело идут сериалы о внебрачных детях.

Ну как тут не пойти. Я и пошел.

В нашем городе еще было прохладно, и люди были одеты тепло. Поэтому эта милая полураздетая девочка с южным загаром была очень заметна в серых стенах железнодорожного вокзала.

Даже очень заметна.

А она вела себя естественно, непринужденно и свободно, не замечая любопытных взглядов.

И я ее сразу узнал.

А она меня нет.

Я даже немного заробел подходить к ней. И даже решил уйти. Но она, видимо почувствовав это мое желание, прямо впилась в меня своими глазами.

Сколько в них было энергии.

И я к ней подошел и представился.

Она тут же выложила мне зачем приехала, что знает, что я женат и что у меня есть внук. Но она не может ждать так долго, пока внук вырастет (ему было полтора года). Мир нуждается в новом гении, и мы обязаны…

Вобщем, я, не ожидая такого напора, растерялся. Грешным делом подумал, что она предложит прямо здесь, сейчас сотворить нового гения.

И не знаю, как развивались бы события, но мне, видимо от этих предположений, сделалось плохо. Переволновался. Больное сердце.

Очевидно, я так побледнел и так судорожно стал шарить по карманам в поисках валидола, что не только она, но и люди на вокзале испугались и вызвали «скорую помощь».

Так я оказался в больнице.

И, конечно, Ивана поехала со мной. Потом примчались жена с дочерью и очень удивились, увидев у моей больничной койки юную загорелую девушку.

Мне не пришлось ничего объяснять. Все объяснила Ивана со слезами раскаяния и упреками в своей беспечности.

И в этом она была настолько чиста, что обид не возникло. Оставив меня под капельницей, мои женщины вместе с Иваной уехали к нам домой.

Вся моя семья приняла Ивану и полюбила. Да ее и нельзя было не полюбить.

Родилась она в Сочи.

Отца не помнит. Ей говорили, что отец ее сербский моряк. От него и это странное имя.

Мать продавала мороженое возле портового пляжа, там и познакомилась с красавцем моряком. Затем родилась она. Когда корабли Югославии еще заходили в сочинский порт, отец пару раз навещал молодую маму и дочь, а потом пропал.

Мать растила ее одна и по-прежнему продавала мороженое.

Ивана пошла в школу и, познакомившись с творчеством Достоевского, вбила себе в голову идею, что у нее должен быть ребенок от этого гениального писателя. Не от него самого, конечно, а от его потомка по мужской линии.

Чтобы легче было осуществить эту мечту, она даже одно время закружила роман с одним мальчиком. Но осторожно. Только для того, чтобы лишить себя девственности. А когда это произошло, она решительно прервала этот роман и стала усердно искать достойного потомка Федора Михайловича.

На грех я оказался единственный в России еще на что-то способный потомок-мужчина, правда теоретически, в наследственной ветви гения.