Мужчина и женщина. Книга первая (сборник)

А я шутила над ним и называла его Алешенькой и мальчиком.

Он сердился.

Вскоре его забрали в армию.

Соседка загрустила и, когда я, помаявшись вдоволь и решившись съездить к себе на родину, попросила ее присмотреть за сынишкой, пока я езжу к родным, она с радостью согласилась:

– Езжай, Ирма, ни о чем не беспокойся. Я пригляжу, накормлю, напою. Мне, глядишь, и не так плохо с твоим-то будет. А то от Алеши писем давно нет. А тут война в Чечне.

И я уехала.

Думала на неделю, а получилось намного больше.

На родине отец с матерью увидеться со мной не захотели и даже не пустили на порог родного дома.

Я растерялась и не знала, что мне делать дальше.

От отчаяния позвонила школьной подруге.

Та меня узнала и почему-то сильно обрадовалась моему звонку. Пригласила к себе домой.

Я приехала.

Подруга сильно изменилась, но была мне очень рада.

Она жила на широкую ногу. Евроремонт, дорогая мебель, бриллианты.

Когда выпила, она рассказала откуда у нее деньги.

Оказывается, она работала по контракту снайпером в Чечне. Отстреливала российских офицеров. Там ей платили хорошие деньги.

Я сначала не поверила. Она – и снайпер?

– Жить нормально захочешь, чертом станешь. – ответила подруга на мой вопрос.

Она мне и рассказала, что в городе есть вербовочный пункт. Подписываешь контракт, и тебя отправляют на обучение в Пакистан, а уже потом в Чечню.

– Вот так. Три месяца в лагере, три месяца в Чечне, и обеспечена на всю жизнь. И не жалею. – закончила она, лихо опрокинув в рот рюмку коньяка.

Я тоже выпила.

Дальше пошли рассказы о фронтовой романтике и больших деньгах.

К утру она меня уговорила.

Выспавшись, мы с ней сходили в вербовочный пункт. Там я подписала контракт. Позвонила соседке, извинилась, сказала, что нашла хорошую работу, денежную. Попросила еще немножечко приглядеть за сыном. Она согласилась. Ей с моим сыном легче ждать возвращения своего сына из армии.

Полученный по контракту аванс я выслала им на прожитье, и через день по фальшивому паспорту вылетела в Арабские Эмираты, а оттуда – в Пакистан. Там узнала, что и подруге за меня прилично заплатили, и что она никогда не была ни в лагере, ни в Чечне, а занималась лишь вербовкой. Этим и жила. Теперь мне стала понятна ее неожиданная радость от нашей встречи.

Но все это я осознала лишь к концу своего обучения, когда готовилась моя отправка в Чечню.

И уже там, в Чечне, я поняла, что если не любишь свою винтовку, как саму себя или как своего ребенка, лучше не мечтай стать снайпером.

Только себя измучаешь и ничего не заработаешь. Хорошо я пришла в отряд со своей винтовкой.

Со своей «Моськой» 1*.

Мне ее в лагере отобрал мой инструктор, одну из сотни из-за хорошей кучности.

Правда, из заработанных потом денег пришлось прилично ему доплачивать за доводку.

Вспусковой механизм был добавлен предупредитель и курок воткнули с накаткой.

Шейку ложа заменили на пистолетную.

Шомпол с винтовочки убрали, чтобы ствол не утяжелял.

Всей моей «Моське» сделали черную окисловочку, даже затвору, и она стала брюнеточкой.

Я беленькая, она черненькая.

Мне «чехи» 2 и кличку дали из-за этого «Абба».

И мне легче при моей профессии быть просто Аббой, чем Ирмой.

А еще для своей «Моськи» я приобрела Цейсовскую трубу от двух до шести. Этот телескоп хорош для стрельбы и по неподвижной и по движущейся дели, а также для вечернего и ночного боя.

Под оптику сделала откат, чтобы глаз не повредить.

И стала работать.

Причем, надо сказать, не плохо.

Поэтому уже скоро контракт, по моим подсчетам, должен закончится.

Деньги я заработала большие и часть их уже переправила домой соседке.

Осталось самой уйти.

Еще немного подзаработать и – домой к сыну.

Стемнело.

Я свою «Моську» за спину и – к федералам.

У меня уже было приготовлена удобная лежаночка. С нее хорошо просматривался их блок-пост. С утра пораньше можно снять пару офицеров. За них хорошо платят.

Только я устроилась, прикопала «Моську», как на меня что-то сверху упало. И не успела я даже пискнуть, меня быстро и профессионально скрутили. Но расчет, очевидно, был на мужика, поэтому немного все же помяли.

Когда в палатке допрашивать стали, я поняла, что «Моську» не нашли. Поспешили ребята.

Тогда начала беженкой прикидываться.

Но ребята стреляные. Посмотрели на синяк на плече, на указательный пальчик с мозолями от курка и сразу поняли кого сняли – снайпер.

Точнее снайпершу.

А на нас, снайперов, никакие человеческие законы не распространяются. Ладно, если бы была местная. Может, еще бы выкупили. Меня же, по всем фронтовым законам, должны тут же хлопнуть без суда и следствия. Как и не было.

И точно. Даже не стали разбираться кто и откуда, где и как.

Бросили жребий, и малый, кому выпало, повел меня на щелчок.

Спасибо, хоть издеваться да насиловать не стали. Хотя перед смертью можно было бы мной и потешиться.

Повел меня солдатик в ложбину.

Попросила наручники снять.

Снял.

Я волосы распустила.

Попросила дать помолиться.

Дал.

Помолилась Иисусу.

И вдруг страшно стало: «Меня же сейчас убьют».

А я сама…

Но тех, кого я убивала, не знали, что в них стреляют.

А в меня должны сейчас выстрелить.

Я повернулась к нему лицом, а он уже прицелился.

Упала на колени и заплакала, уткнувшись в землю.

А когда подняла голову, увидела, как он поднял автомат вверх, дал короткую очередь, развернулся и ушел.

Я в начале не поверила. Но, сообразив, что чудо произошло, быстро скатилась вниз по ложбине и уже ползком – к своим. Местность я знала хорошо.

На базе мне не поверили.

И поэтому ни документов, ни коридоров выхода не давали.

Чтобы поверили, надо было шлепнуть пару федералов. Но без своей «Моськи» я была как без рук. Из чужих стрелять – себя губить. А мне почему-то теперь жить хотелось как никогда.

Наконец, смогла откопать свою родную винтовку.

Думала, поскорей сделаю дело, зашвырну «Моську» и – домой к сыну.

Поэтому пошла днем с группой.

Вернее не пошла, а повели.

Вприказном порядке велели идти.

Решили взять комендатуру в селе, расположенном километрах в пятнадцати от базы.

Но теперь настроение у меня было не как прежде. Это и «чехи» чувствовали. Старший группы прямо прилип ко мне. Так и пас каждый мой шаг.

А я шла и все думала, почему же тот солдатик меня отпустил. Не влюбился же он в меня за эти минуты. А может у него сестра похожая или девушка любимая? Я слышала, что были такие случаи. Ну, и Бог с ним. Вернусь, помолюсь в костеле за его здоровье. Свечку поставлю перед святой девой Марией, чтобы уберегла моего спасителя в этой мясорубке.

Но что-то беспокоило мою память. Будто где-то я уже видела лицо этого русского парня. А вот где и когда, никак не могла вспомнить.

Бой начался неожиданно.

Как-то сразу.

Сначала вроде мы придавили федералов.

Но те быстро оправились от неожиданного нападения. И в ответ стрельба пошла без суеты. Поэтому у нас было на все про все минут пятнадцать-двадцать, а там уже прилетят «вертушки» с ракетами, и тогда группе «крышка».

И все бы хорошо, но пулемет на чердаке комендатуры не давал продвинуться вперед ни на метр.

А время убегало.

Вот тут-то и я понадобилась.

Поймала на шпильку прицела окно, откуда бил пулемет.

Перевела осторожно оптику на шестерку.

В щели между рамами четко проявилась голова федерала.

Выдох.

Щека. Приклад. Медленно, медленно потянула курок.

И в последнюю долю секунды в сознании вспыхнуло: «Да это же тот солдат, что меня отпустил. Но он же вылитый…»

И рука моя дрогнула.

Пуля, отщепив раму, ушла куда-то в темноту чердака.