Лысая (СИ)

А сейчас она пришла ещё и не одна: за ней вслед тащились два таджика, что-то активно ей предлагающие. Лизок спешно перебежала дорогу, без слов спрятавшись за спину Пашки и схватив её за рукава.

— Ну и куда спряталась, э, иди сюда, — сказал первый из таджиков, подходя к ним.

Лысая сделала шаг вперёд, чувствуя, как накаляются «газом» внутренности.

— Я сейчас твоё ебало спрячу, выродок.

— Э, ты чё, подруга её? — спросил второй. — А чё лысая, болеешь?

— Господи! — испугалась какая-то пожилая женщина с пакетами, когда прямо возле неё сокрушительно рухнул на землю таджик, держащийся за лицо.

— Извините! — сказала ей Пашка. Извинения были встречены проклятиями: женщина поспешила прочь. Второй таджик, ещё стоящий на ногах, хотел, было, что-то сказать, но посмотрел куда-то в сторону. Проследив его взгляд, Лысая увидела поворачивающий из переулка в их сторону полицейский «бобик».

— Идём, Лизок, — сказала она негромко, потянув подругу за рукав. С полицией у неё отношения были весьма натянутые: пара приводов из-за «актов вандализма» (иначе говоря, рисование граффити на стенах), а также частые задержания за драки сделали своё дело, и в участке Пашку Романову хорошо знали.

Ударенный таджик, как назло, не спешил подниматься с земли, держась за лицо.

Пашка и Лизок молча и торопливо дошли до угла дома. В последний момент Пашка обернулась. Как и следовало ожидать, «бобик» тормознул прямо возле «Кировского», а вышедший из него человек в форме выслушивал жалобы таджиков, показывающих в их сторону.

— Лизок, сворачиваем за угол — и бежим, — сказала Пашка негромко.

Лысая возблагодарила небеса за то, что эта мысль пришла ей вовремя. Как только они отбежали от угла метров на сто, «бобик» тут же показался из-за здания магазина, свернул в их сторону. Бежать вдоль дороги было глупо и бесполезно — и Пашка потянула Лизку во двор, под сень сгорбленных, медленно желтеющих деревьев.

Останавливаться было нельзя. К счастью, в следующем дворе была та самая девятиэтажка, которую «откупорили» недавно Лысая с Илюшкой. Припомнив это, Пашка побежала туда.

— Охрененная прогулка, — задыхаясь, сказала Лизок. Бегать она хоть и умела, но не очень любила: когда их компании приходилось от кого-то удирать, она часто бежала самой последней, хоть и поспевала.

Лысая не нашла, что ответить подруге. Они выбежали из двора, поглядев по сторонам. Два двора разделяла узкая дорога, на другом конце которой — вот подстава! — показался злополучный «бобик».

— Быстрее!

Они пересекли дорогу, бросившись к тому самому подъезду. Набрав случайный номер квартиры, Пашка сделала собственный голос ужасно тонким и писклявым, пролепетав, «я забыла ключики дома, откройте пожалуйста…». Вместе с писком домофона послышался вопрос вроде «кто это, из какой квартиры?». Заходя за Лысой, Лизок не удержалась, ответив что-то вроде «Это кавалер твоей маман». Не удержавшись, Пашка захохотала в голос, и смех её сопроводил хлопок железной двери.

— Мда-а… — хмыкнула Пашка, с крыши глядя на «бобик», остановившийся возле подъезда. — Как думаешь, что они будут делать?

— Хазэ… — Лизок улеглась прямо на плоскую крышу, раскинув руки, и тяжело дышала: всё никак не могла оправиться от долгого бега. — Надо было дома остаться…

— Да ладно тебе, — улыбнулась Пашка, ложась с ней рядом, но руки сложив на животе. Даже прозрачная синева небес в этот момент почему-то показалась ей какой-то… интригующей. Колючая поверхность крыши немного колола лысину — Пашка всё же недавно сходила к парикмахеру и состригла с черепа всю короткую «шерсть», посмевшую расти без её ведома.

Они немного помолчали.

— Лиз… Ну что, как дела-то? — спросила Пашка.

Лизок тяжело вздохнула носом (чёрная футболка вздыбилась и опустилась).

— Я хочу умереть, Паш, — неожиданно призналась она. — Чтобы быть с ним. Снова.

От таких признаний по коже поползли мурашки.

Что вообще можно сказать человеку, который говорит такое? Пашка не знала, и от этого ей стало очень тягостно. Она точно знала, что нельзя Лизке сейчас умирать, и вообще нельзя никому из её друзей, но… как их убедить в этом?

— Лиз, слушай, я понимаю. Но…

— Ничего ты не понимаешь, Паша. Не обижайся, но он всегда смотрел на тебя как на равную. А на меня — как на школоту какую-нибудь. Я всегда мечтала быть похожей на тебя, даже однажды подумала: может, побриться? Но это было бы тупо…

«Ещё как», — подумала Пашка, а вслух негромко возмутилась:

— С хуя ли я не понимаю? Он мне не друг что ли? Ты знаешь вообще, насколько мне было хуёво, и как мне тоже хотелось умереть? Да вот только смерть ни хрена не изменит и Кира не вернёт.

— Может, и мне тогда жить не стоит.

— Лизок, ты заебала говорить так! — честно сказала Пашка, приподнявшись на локте. — Ты хоть раз подумала о том, что с нами со всеми будет, если после Кира ещё и ты уйдёшь? А что, если все мы от горя повесимся, будет с нашими семьями, друзьями, знакомыми — им тоже на стену лезть? Нужно просто жить дальше, а не делать окружающим ещё больнее, чем было.

Она легла обратно и произнесла потише, не глядя на подругу:

— Поэтому все те, кто с крыш сигает да вены режет — чёртовы эгоисты. Можно ещё понять, если в жизни совсем ничего не осталось, и за душой нихуя нет. Но как же меня выбешивает, когда человек просто хочет сдохнуть, а о тех, кто его любит, вообще ни хера не думает.

— Прости, — сказала Лизок негромко.

Помолчала немного, затем добавила:

— Я просто… так по нему тоскую.

— Да я понимаю, Лизёныш, — грустно вздохнула Пашка. — Я тоже, но… что тут поделаешь. Мёртвых не вернёшь.

Они помолчали. Лысая, скрестив руки на животе, хмуро смотрела в безоблачную небесную глубину, размышляя: каков шанс того, что Лизок после её слов раздумает суицидиться? Она ненавидела читать кому-то морали и вообще делать вид, что она что-то понимает в жизни больше других. Конечно, Пашка не любила, когда так делал кто-то другой. Но сейчас это было нужно, иначе могло произойти… ещё одно непоправимое.

— Паш, у тебя сигареты есть? — спросила Лизок спустя долгое время молчания.

— Не-а. Я не покупала больше…

— А ты же ведь…

— Что? Я давно бросила.

Лизок немного помолчала, а затем тягостно вздохнула.

— Покурить охота. Глянь, менты уехали, нет?

Пашка высунула голову, поглядев на располагающийся внизу двор. Именно в этот момент «бобик» двинулся с места, уезжая: «фараоны» ничего не нашли.

— Свалили… Слушай, у меня есть одно предложение, от которого ты просто не сможешь отказаться!

Лизок глянула заинтересованно.

2.

На следующее утро в горле с похмелья было сухо, как в раскалённой пустыне.

«Сколько же сейчас времени?» — подумала Пашка, пытаясь понять, где она лежит, как она тут оказалась и какое сейчас время суток. Она припомнила, что они с Лизкой, скинувшись — у обоих имелось по 200-300 рублей в заначках — отправились в местный бар, «Мельница». Пашку туда постоянно пропускали без паспорта, так как хозяин бара был знакомым Кира, а Кир раньше часто сюда захаживал вместе с ними. Вот только всё, что произошло в «Мельнице», было как в тумане: Лысая вообще ничего не могла вспомнить, и это изрядно напрягало.

Голова гудела. Как много они выпили? Сколько времени проспали?

— Ли… — Пашка икнула, не договорив, затем сделала ещё одну попытку, — зо-ок…

Она пошевелилась (двигаться не хотелось, а голова раскалывалась при каждом движении, как под ударами отбойного молотка), и тут же определила местоположение Лизки: она сладко посапывала, крепко обхватив Пашку за талию.

— Ох мать… — протерев глаза, Лысая рассеянно погладила Лизку по крашеным волосам. — Просыпайся, эй… Лиз…

«Стоп, а где мы вообще?»

Это точно была не Пашкина квартира: они лежали на просторной кровати возле стены. Комнатка, судя по всему, была небольшой, примерно два на четыре; напротив их кровати стояла ещё одна такая же, но заправленная. На спальню Лизки это тоже не походило, и у Говнаря спальня, вроде бы, не так была обустроена…