Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Кладбище было ликвидационным институтам самого брутального толка. Ни один человек не знал точно, где находится та или иная могила, лишь с полдюжины могил были известны, остальные полностью заросли травой, а поскольку и рядов никаких не существовало, нередко случалось так, что во время похорон заступ ударялся в могилу, вырытую лишь два или три года назад.

Разразилась испанская болезнь, так называемый грипп, и люди умирали во множестве. В маленьком Эурланне, где всего триста жителей, как-то в один день умерло семь человек. <…> Заболел и Элленд, причем так тяжело, что Мишле счел его безнадежным. Пока доктор стоял в растерянности, я сказал ему, что слышал об одном радикальном средстве: что будто бы три двойные инъекции морфия и два стакана для воды, наполненные шампанским, могут помочь. Он рассмеялся — мол, это чепуха, — но решил, что хуже от такого не будет, и перед уходом оставил мне, что я просил. Я дал Элленду, у которого лицо уже позеленело, шампанское и сделал ему укол. Он сразу отвалился и заснул, спал день, второй день, потом проснулся и пробормотал: «Думаю, мне гораздо лучше». Через восемь дней он был опять на ногах! Тогда мы начали применять свой оздоровительный курс повсюду в поселке, и это помогало! Уж не знаю, в чем тут дело: в лекарстве ли, в случае ли, или в том, что эпидемия уже пошла на убыль, — так или иначе, но, достигнув пика, она вдруг прекратилась, и выглядело всё так, будто мы тоже приложили к этому руку.

Элленд был женат на Стине, высокой полной женщине, которая самолично обслуживала старую, большую плиту в кухне отеля и была лучшей поварихой, какую мне доводилось встречать. Мы благодаря ей питались совершенно великолепно, в традициях высокого кулинарного стиля. Ее уха из лосося, вместе с шафраном превращенная в дивную кремообразную субстанцию и обладавшая таким ароматом, будто ее варили на воде из чистейших горных источников, представляла собой настоящую поэму.

Сам он страдал от тяжелых приступов депрессии, во время которых у него стучали зубы. Я никогда не забуду, как он топал сквозь зимнюю ночь и протяжно кричал: «Я этого больше не вынесу, долина слишком темная, я этого не вынесу!» Если его расспрашивали о причинах такой меланхолии, выяснялось, что он боится смерти и наказания за свои грехи. Вреда от его проповедей не было, потому что церковь почти всегда пустовала.

Халмберг, вымышленный город в поэтической Нигдейе, между Данией и Южной Швецией, становится воображаемым местом действия для реальных, решающих переживаний Янна в Гамбурге двадцатых годов.

Приезжие обмеряли водопады и вели переговоры с крестьянами относительно покупки прав на горные участки и воду. Развернулась гигантская деловая активность, шнапс поступал ящиками, все сидели за столами и пировали. Акционерное общество Эурланнских водопадов купалось в деньгах. Хитрые крестьяне содрали с них чудовищные цены и все обогатились, один только Онстад прибавил к своему состоянию полтора миллиона. В одни лишь эти приготовления было инвестировано 11 миллионов. <…> Как только война закончилась, акционерное общество потерпело банкротство.