Выруба

— Ребята! Будем жить! — сказал старый летун Макарыч и разлил в пластиковые стаканы всё, что было во фляге.

Все четверо дёрнули.

Когда по жилам прокатилось тепло, а кусочек соленого сала растаял на языке, Макарыч сказал:

— Ну, рассказывай.

— Не догнал я их, Макарыч, — ответил Ерёма.

— Это понятно. Ты рассказывай, как ночь прошла.

— Волков видел? — спросил Олег.

— Видел, — зачем-то соврал Ерема и только сейчас вспомнил, что он даже не удосужился посмотреть след — были ли волки.

Мужики переглянулись.

Андрюха, в подобающей ему манере, спросил:

— Красивые они?

— Глаза красивые — желтые.

— Ладно, расскажешь дома, — остановил капитан. — Давайте покушунькаем, и обратно. Ты, как? Дойдешь?

— Теперь-то я точно дойду. Гораздо больше, чем четыре!

Охотники заулюлюкали, когда увидели, что по лесу идут четверо — видимо все переживали. Машина гудела. Просеку всю обоссали. Костер горел, варился чай.

Ерёма, ответив на все вопросы при встрече, жуя корочку хлеба, забился, наконец-то, в теплый кунг, в самый дальний угол, в кучу тулупов, и расслабился. Хотелось спать. Мужики к нему не приставали — понимали. Говорили между собой, и были возбуждены и рады, что охота продолжается.

— На выруба! — скомандовал капитан, и веселый Семёныч с удовольствием влупил газу.

БТВ

(Часть вторая)

Леха Павлов своими огромными ручищами, в которых, как шарики у фокусника, просто терялся горячий утюг, через влажную марлю утюжил свои парадные брюки в гладильном помещении опустевшей казармы, и что-то неопределенное, как ему казалось из «Пинк Флойд», мурлыкал себе под нос. Твердое зеленое сукно брюк, на котором, зараза, откуда не возьмись, появилась маленькая морщинка, поддавалось плохо, и утюг почти не грел, но терпенье и труд всё перетрут, и выгладят, поэтому Алексей продолжал напевать. Настроение у него было определенно-прекрасное, ещё бы — завтра домой! Всё — оттрубил! Отдал Родине два года, которые он ей почему-то задолжал, и теперь его ждала настоящая гражданская жизнь, где он сам себе будет хозяин и командир. Он мог сегодня уже сесть на поезд и поминай, как звали, но Леха ещё не со всеми попрощался и, будучи человеком ответственным и спокойным, он решил, что поедет завтра — есть ещё незавершенные дела. Три часа назад полк, в котором он больше года командовал Ротой Связи в чине старшины, заступил в наряд по гарнизону, поэтому в расположении первого батальона, где был закуток и для его Роты, остались он, пара «калек» с Забайкалками дневалить и молодой старшина батальона Вова Перов — за дежурного. Медленно, но верно вечерело. По пустой казарме бесцельно слонялись тоска и одиночество, спотыкаясь о ровные ряды табуреток и двухъярусных железных кроватей, похожих на оградки, болтались на турнике, заставляли ленивых дневальных приводить что-то там в порядок и ждали ночи. Вместе с ними по пустой казарме слонялся дежурный старшина батальона Перов, накручивая на указательный палец кожаный шнурок с ключами от оружейки, как это делают все дежурные, и стук его хорошо подкованных сапог был слышен даже здесь в бытовке. Леха улыбнулся, вспомнив, как Вовик первый раз, месяц назад, появился в части.

В начале мая весь первый батальон, состоящий из ребят Лёхиного призыва, в одночасье, в один день демобилизовали, и тем же вечером нагнали из учебки молодых — «маланцев», как здесь их называют — новое пополнение. Командование части понимало, раз прибывает эшелон с молодыми — нехер делать дембелям в полку. Отслуживших — резко на автобусы (и плевать, что ещё не все приготовили себе парадки и альбомы — так надо), а молодежь — на их место. Никаких эксцессов, и служба продолжается. Из всего призыва только Леха Павлов и остался — узкий специалист Роты Связи в танковом полку. Леха должен был подготовить себе замену, прежде чем уволиться, вот и промурыжили его ещё целый месяц.

Молодые ввалились напуганной пыльной толпой в расположение, где на кроватях в своём дальнем углу валялись в неге и безделье связисты, отслужившие разные срока, которые мерятся половинками года, и сержант Павлов — дембель Советской Армии. У молодых началось построение, распределение по ротам, раздача койко-мест и мест в бытовке под обмундирование, назначение на должности сержантского состава и вся остальная петушатня, которая длится довольно долго и сумбурно. Но к ночи всё закончилось — пришло время знакомиться без присутствия офицеров. Хотя, конечно, одного доходягу дежурного оставили — молодой лейтенантик, который и не знал, что толком делать — лишь бы не было ЧП, пока его не сменят. В связи с этим своим положением он очень надеялся на старослужащих из Роты Связи, которые, если что — ему помогут, но которые на него, честно говоря, навалили и продолжали заниматься своим бездельем, не вставая с кроватей. Вообще-то запрещено до отбоя валятся на постели, но поди, скажи это бойцам, тем более, что они не из твоего подразделения, а по годам — твои ровесники. Вот и молчал лейтенант, зная, что их лучше не трогать. Это знали все, особенно молодые, которые, понятное дело, были настороже и немного боялись даже смотреть в дальний угол чужой роты. Но парни-связисты — это элита полка. Они настолько уверены в самих себе, что строить молодых, отбирать что-то там у них, заставлять без надобности отжиматься и показывать свое превосходство, считали делом для себя не достойным, поэтому они просто, как и полагается, знакомились с новым составом, с которым им ещё предстоит служить полгода — год, а некоторым и полтора. Тех, кто по какой-либо причине привлекал их внимание, они жестом подзывали к себе, и задавали им стандартные вопросы: кто такой, от куда призывался, что умеешь делать, и всё такое прочее. Это давало возможность найти земляков, что порой бывает очень интересно, и в то же время, в зависимости от ответов, «старики» составляли своё собственное мнение о каждом, с кем предстоит тащить службу. Большая часть прибывших были рядовыми — механики-водители. Но попадались и младшие сержанты — это наводчики и командиры танков — они займут командные посты в батальоне до конца службы. Вот их-то, чаще всего, и подзывали, чтобы понять, что за птица теперь будет здесь руководить своим призывом. Лехе Павлову было всё равно — ему ни сегодня-завтра домой, а пацанам ещё службу тащить, поэтому он безучастно, но с любопытством наблюдал, как его коллектив из вчерашних молодых превращается в дедов. «Пусть разбираются, пусть — теперь у них на это есть все права — они свою молодовскую оттащили». И подперев большую голову рукой, Лёша сидел на кровати и попивал чаёк.

Среди всей этой неорганизованной шоблы мелькал один паренёк с тремя лычками на погонах. Странно, но из учебки более чем с двумя лычками не появляются — учебные части выпускаю младших сержантов, а тут целый сержант.

— Э, зёма, сюда иди! — обратился к этому сержанту Дедушка Советской Армии, здоровый бурят по прозвищу Шайба.

Шайба был уважаемым человеком в полку. За свои полтора года службы он ни разу не облажался, и друзей не подвел, были и другие заслуги, поэтому он достойно встречал солдатскую «старость». Его (повторюсь) уважали и боялись. Шайба говорил мало, но если говорил, то всегда отвечал за свои слова и, если кого-то это не удовлетворяло, мог уебать так, что мало не покажется. Но те, кто его знали, кто с ним прослужил уже много времени, утверждали, что парень он надежный, нормальный и, по своему, добрый — просто вид у него страшный — печенег — хули поделаешь!

— Я? — спросил молодой сержант, указывая себе в грудь большим пальцем правой руки.

Этот жест не всем понравился.

— Головка от хуя, — стандартно ответил Шайба. — Бегом!

Сержант подлетел.

— Откуда? — лёжа на спине, закинув руки за голову, однако, оставив обутые в начищенные сапоги ноги на полу, поэтому его положение было несколько диагональным, спросил Шайба.