Мать ветров (СИ)

— Не пойду! Страшно, товарищ чекист! Что вы со мной хотите сделать? Не пойду, боюсь, отпустите! — отчаянно верещал чей-то незнакомый голос.

— Не бойся, честным людям нечего боятся, — весело отвечал другой голос, до замирания сердца родной.

Вскоре измученные медики и занемогший жрец увидели Саида собственной персоной, а рядом с ним бившегося в панике мужичка.

— Что случилось? — ровным от ужаса тоном спросил Саид, когда увидел на земле жену, брата и друга.

— У него спроси, — ответил самый здоровый из троих Ансельм.

— Исправлю, все исправлю, — залепетал мужичок. — Только сумку мою дайте... Там все... Все исправлю...

На радость сил не осталось, похоже, даже у Фенрира и Баськи, которых явно растревожило непонятное поведение и разъединение семей. Просто всей толпой они сгрудились в одной комнате и тесно жались друг к другу, жадно впитывая мягкое, здоровое тепло родных тел. Камилла и Шамиль не отлипали от Милоша, благо, оба прекрасно умещались у него на коленях. Герда подгребла к себе всех троих детей, а наименее пострадавший, хотя и вымотанный дорогой Саид то подливал в кружки сбитень, то лохматил кудри Радко, которого ощутимо трясло после пережитого. На пальце мальчика уютно поблескивал рубин.

— Я за него держался, когда свои симптомы анализировал, — заметил, преодолевая стук зубов, Радко. — Мама, папа, где вы такого друга умудрились найти, который и после смерти нас оберегает?

— В лесу, — хором ответили Саид и Герда и нервно расхохотались.

— Кто по грибы в лес ходит, кто по друзья, — сказала Мира. Заботы о младшей сестренке и страха за братишку ей хватило с лихвой, и змейские интонации вышли не очень убедительными.

— Кто друзей в поле выращивает, — поддержал племянницу Милош. — Ребята, я серьезно. Я еще днем думал о том, что на здешних полях растут не хлеба и овощи, а настоящие люди. Поверьте, я помню эпидемию в Альчикчик. И сегодня все сработали просто безупречно. Будь у нас среди людей не магическая, а подлинная эпидемия, мы бы вышли из нее с минимально возможными потерями.

— Как это вообще работает? — задумчиво проговорил Шамиль. — Заклинания подпитывались настоящей чумой коров?

— Похоже на то, но пусть наши маги еще посмотрят, — ответила Герда.

— И главный вопрос: кому это надо, — Саид взъерошил кудри, опять не свои, а Радко, и оглядел родных. — Наш контрик помалкивает, несет всякую чушь, но даже через пару дней допросов он не назовет больше одного имени. Слишком мелкая рыбешка, а дело-то жирное. Совершенно точно под удар попали бы три коммуны... Да наша и так попала, сколько коров полегло и еще поляжет. В общем, прицельно били именно по общественным хозяйствам, и это вряд ли аристократия. Камилла?

— Вряд ли. Барину, по большому счету, все равно, с общего ли хозяйства взимать подати или же с индивидуальных.

— Уа-а-а! — высказала свое мнение Лейла. Молоко в одной маминой груди закончилось, и малышка требовала вторую. В качестве компенсации морального ущерба за целый день на растительных кашках.

Из каждого барака вызывали на допрос по три-четыре человека, чтобы в общей толпе затерялся седой бородач. Попутно выяснились более мелкие, но значимые подробности доселе скрытой от коменданта лагерной жизни. Вся эта канитель улеглась к утру, и комендант, проверив посты, с чистой душой завалился спать.

Компания бывших фёнов тоже собиралась на боковую. Оставалось обменяться короткими мнениями.

— Контрой не пахнет, — убежденно сообщила Мария.

— Просто недостатки в организации работы лагеря, — поддержала подругу Марта.

— И ведь инициаторы этого, — Али выразительно махнул рукой, чтобы не материться. — Они от чистого сердца хотели как лучше. Только с головой забыли посоветоваться.

— Али, ты уверен? — переспросила Марта. — Я вижу, тебе не нравится лагерь в принципе. Но разве трудовое перевоспитание — это плохо? Вспомни, ты сам говорил, как интересная, нужная работа меняла многих твоих подопечных.

— Говорил. Но работа в моей тюрьме строится на добровольной основе. Заключенных не вынуждают работать. А здесь у них не только нет выбора, им еще и нормы добычи руды выдают. Марта, ты своими глазами видела, какие среди заключенных попадаются доходяги. Прирожденные рудокопы! И, кроме того, от оплачиваемого принудительного до рабского принудительного труда — один шаг. Как здоровому волку иной раз недалеко до бешенства.

— Прости, пожалуйста, но мне все чаще кажется, что вы в Ясене воспринимаете пророчество Шалома как религиозную догму, — вступил в беседу Тиль. — Мы же революционеры! Мы обязаны анализировать конкретную обстановку, а не следовать заповедям, записанным на скрижалях.

Али раскрыл было рот, чтобы горячо возразить, чтобы пересказать последние идеи Марчелло, которые как раз основывались на анализе конкретных новейших данных, но почему-то передумал и сделал вид, что зевает.

— Все, на правах лекаря гоню вас отдыхать, — рассмеялся Тиль, пожал товарищам руки и вышел в соседнюю комнатку. За ним отправились Марта и Мария, расцеловав перед сном Али и Отто.

Вдруг Мария задержалась на пороге, развернулась и присела между друзьями. В неизменно спокойных серых глазах женщины Али прочитал смертную тоску.

— Марта и Анджей подумывают уйти из коммуны, — шепнула она и отправилась вслед за подругой на отведенную им постель.

— Отто. Не говори мне, что это оно, — выдохнул Али, как только дверь закрылась.

— Говорить — не буду, — хмуро отозвался рыжий.

Оба провалились в тревожный сон, наполненный гложущими душу предчувствиями.

— Туточки вот они и жили, — приветливо прогудел кузнец, пропуская в дом Зосю и ее спутников. Вошел последним, широким жестом предложил гостям присесть на лавки, а сам подошел к растопленному очагу. — Много лет миновало, кузнецов пять здесь останавливалось, а в последние лет двадцать я живу. Сами понимаете, и кровать другая стоит, и лавки, вон, новехонькие, и стол. Сундук с той поры только остался да печь. Я подправил немного, как сыпаться стала, кое-какие камни сменил. Добрая печь, еще моим внукам послужит, коли сын остепенится да женится.

Зося хотела было заверить невероятно располагающего к себе кузнеца, что непременно остепенится, уж она по своему Саиду знает. Хотела, да не могла вымолвить ни слова.

Слобода Смерёта, через которую пролегал их путь на север. Тот самый дом, где много лет назад жили ее друзья. Этот сундук, темный, приземистый, надежный, помнил одежду Кахала и Горана. Этот очаг видел, как они любили друг друга, а пламя, юное пламя, вечное пламя, впитало в себя жар их поцелуев. Зося отвела взгляд, посмотрела за окно — на далекие вершины, укрытые вечными снегами. Одни снежинки сбегали вниз в комьях лавины, другие падали на место ушедших, но снега лежат, холодные, сверкающие, и пролежат еще невесть сколько лет.

Память немолодой женщины безошибочно отыскала в россыпях образов щедрое тепло сердца в серых глазах Горана и обжигающий лед мысли в голубых глазах Кахала. Теперь на нее тоже смотрели серые и голубые глаза Артура и Хельги. Живые, жадные, беззаботные. Они восхищались рассказами об ушедших людях, но яркая, насыщенная зрелость звала их в бурный мир настоящего и будущего.

Сама же Зося будто застыла на изломе времен, а ненасытное пламя поглощало ушедших молодыми, а снег все падал и падал на волосы случайно уцелевших.

Чуткая рука Марлен легла на плечо, пробуждая ведьму. Зося неторопливо откинула за спину тяжелую косу и произнесла тем голосом, каким рассказывала колдовские сказки своим сыновьям:

— Вот здесь-то, мои хорошие, и есть начало Фёна.

— Да неужто? — немолодой кузнец по-детски восторженно ахнул и с благоговением воззрился на изученный до мельчайшей щербинки очаг. Недоверчиво переспросил: — Так это о них поют менестрели на ярмарках?

— О них, о них, — усмехнулась ведьма, довольная эффектом. Посерьезнела: — Здесь начался наш путь, но где и чем он закончится?