Шаги за спиной

- думала она. Час это много или мало? Единственный раз пойти и сходить. Вернуть время на столько лет назад. На сколько? Отец и мать были вместе; Мызрик был вечно кричащим красным комком в пеленках (Господи, как он кричал), а баба Клава была мудрой женщиной - только перед самым концом начала глупеть. Все-таки она до конца прожила свою жизнь.

Она подняла глаза к небу - быстрая темнота накатывалась волной.

- Дедушка...

Дедушка схватил её за подмышки и стал валить на траву. Вначале она не поняла, потом стала вырываться.

- Дедушка, вы с ума сошли! Это ж не в вашем возрасте!

- У меня получится, получится, не бойся, - приговаривал черный старичок, - с другими не получалось, а с тобой получится. Ты на меня влияешь! Посмотри

Он начал расстегивать штаны.

Тамара бросилась к своей сумочке и достала нож.

Дедушка остановился; с его губ капала слюна.

- Ну что тебе стоит, - сказал он, - у меня же получится.

Тамара протянула нож как можно дальше вперед.

- Ты меня будешь убивать?

- Да, - сказала Тамара.

- А я тогда уеду и брошу тебя здесь. Здесь людей нет; здесь тебя волки сьедят. Давай жить вместе - я скоро помру, а тебе хату оставлю. Ты потом молодого заведешь, детей народишь. Ну давай!

- Уезжай, дедушка, уезжай, - сказала Тамара, - ты молодец, у тебя бы получилось, я видела.

- Волков не боишься?

- Люди страшнее.

Она никогда не видела живого волка, хотя слышала рассказы о них, о том, как гибли люди, особенно в одиночку, особенно, поздней осенью. Летом волки не страшны, наверное.

Черный старичок сел в машину, отъехал до поворота. Постоял, посигналил. Уехал. А чего-то в самом деле было отказываться? - подумала Тамара, - оставил бы хату... Тьфу, черт попутал!

Она нырнула под деревья; её основательно подросшие ноги узнали детскую дорожку и пошли вперед, не спрашивая разрешения. Четыре дерева все так же затеняли небо над головой, но ручья уже не было, на его месте осталась канавка, заросшая бурьянными травами. Вход в пещеру закрывала гнилая кирпичная стенка.

Она шла в особой безветренной тишине, пронизанной памятью и пронизанной стрекотом невидимых насекомых; она ещё издалека заметила, что дома нет - что-то упало в груди, а потом стало все равно, будто перегорела лампочка тлевшая в полнакала. От молодых осинок остались пеньки, прорастающие кустиками; яблони пугали полуотколотыми древними ветвями - кто бы посмел раньше? А яблок не осталось, даже гнилых. Вот только на этом дереве, странно.

Из какого-то, почти суеверного чувства, она решила не брать яблок. Спускаясь с холма, она поймала носом последнюю блестку солнца: заходя, солнце блеснуло и осветило сбоку ещё нос; нос засветился как оранжевая лампочка, погас.

Она подошла к краю откоса. Здесь ещё сохранились перила; ближайшие деревья внизу вскидывали своои кроны только до уровня перил. В хороший летний день отсюда был виден даже дальний город, а в хорошую летнюю ночь город подсвечивал небо своими огнями и можно было видеть, как блестит