Сэсэг(СИ)

Она с любовью и нежностью посмотрела на сына.

- Я и не сомневался. А как дела у тебя, мужчина?

- У меня лучше всех. - Сереженька подошел к Жаргалу и стал ждать, когда он посадит его к себе на колени, такой у них был заведен порядок. Жаргал поднял его и посадил к себе. - Принес чего? - с любопытством осведомился мальчик.

- Принес. Вот, петушок, однако, - Жаргал вынул из нагрудного кармана рубашки завернутый в кусочек полиэтилена сахарный леденец в форме петушка на деревянной палочке. От жары сахар начал немного расплываться, поэтому пленка плотно прилипла к нему. - Ты пока не ешь, в холодильник положи, сейчас пообедаем, после обеда съешь как раз, ладно?

Мальчик серьезно кивнул, спрыгнул с коленки Жаргала и пошел к холодильнику.

- Как же так получается, что у тебя дела лучше всех, ведь ты только что сказал, что лучше всех дела у твоей мамы? - Жаргал улыбался и хитро смотрел на племянника, ожидая, как будет выкручиваться этот смышленый малыш.

- А вот так, - и мальчик повторил любимый свой жест: свел руки перед собой открытыми ладошками вперед, как бы показывая Жаргалу, что они пустые и чистые, а потом со вздохом человека, сделавшего все возможное и не придумав ничего лучшего, засунул их в карманы шортиков. Сэсэг засмеялась, Жаргал тоже засмеялся и встал.

- Ладно, я умоюсь и будем обедать. Что мать приготовила?

- Буузы.

- Отлично. Через полчаса будем обедать. - Жаргал включил электроплиту, которая летом стояла на чугунной плите большой кирпичной печки, поставил на нее буузницу и вышел на улицу.

- На летней кухне еще посмотри кастрюлю с чаем, утром мать сварила! - в догонку ему прокричала Сэсэг.

Умытый, голый по пояс Жаргал достал из холодильника поднос с буузами, расставил их на специальных решетках. Его лицо, шея и кисти рук казались почти черными от загара, а остальная часть тела, закрытая обычно рубашкой, цвета крепкого черного чая с молоком. Когда он стоял в полутемном закутке возле плиты, то казалось, там орудует безголовое тело, у которого вдобавок нет и кистей рук. Вода уже закипела, и он поставил на пар приготовленные решетки. Определив на соседнюю конфорку разогреваться кастрюлю с чаем, Жаргал начал выбирать лекарства, которые надо было дать Сэсэг.

- Что на работе? - спросила Сэсэг, поглаживая по руке сына. Сереженька сидел рядом и по обыкновению болтал ножками.

- Хорошо все. Работы навалом, только успевай делать. После обеда поеду вот копать котлован Бадмаевым, они большой гараж строят с подвалом. Сторговался за двух овец им сделать, придется ночью работать, много дел колхозных еще надо сегодня закончить.

- Бадмаевы хорошая семья, большая дружная, у них Аюна очень красивая. - Сэсэг посмотрела на Жаргала. - Ты же знаешь ее?

- Знаю, ага, - кивнул Жаргал и подал ей две таблетки и воду в кружке с отбитой ручкой. - Красивая деваха.

- Вот и женишься, за ней большую отару дадут.

- Я-то женюсь, Аюнка мне нравится, а вот как вы жить без меня станете? Отец может завтра помрет, совсем худой стал.

- Нормально будем. Ты же все равно здесь останешься, помогать нам будешь. Сереженька подрастет. Цырен с Амгаланом тоже года через три женятся. В армии отслужат и женятся. А мы с матерью и Сереженькой хорошо жить будем. Правда, Сереженька? - Сэсэг притянула сынишку к себе и обняла.

- Это ты правильно сделала, что ребенка тогда оставила, вон какой мужчина растет. - Сереженька при этих словах выпрямился и гордо посмотрел на маму. - Так, Серега, иди есть, и маму твою мы сейчас накормим.

Отнеся тарелку Сэсэг, Жаргал сам принялся за еду. Сереженька сидел перед своей тарелкой и ждал, когда еда остынет. Жаргал ел быстро, с аппетитом облизывая пальцы правой руки, которой брал буузы. Закипела кастрюля с зеленым чаем. Года три тому назад такой чай продавался в больших прессованных плитках размером примерно 20 на 40 сантиметров в любом магазине, сейчас Жаргал доставал его по большому блату через директора продовольственной базы, с которым имел недавние, но уже крепкие деловые связи. Мать варила его, как, наверное, и их предки тысячу лет до того, с молоком, с солью и топленым маслом. Это был настоящий чай степняков.

Вытерев руки о брюки, Жаргал встал.

- Жаргал, повесь, пожалуйста, занавеску на дверь, мухи и слепни замучили, - попросила Сэсэг.

- Ладно, тебе утку поменять?

- Нет, нет, мама придет и все сделает. Этого не надо. Сынок, возьми мою тарелку и дай мокрое полотенце, я руки вытру.

Жаргал повесил занавеску, пожелал сестре и племяннику не скучать и вышел во двор. Он легко запрыгнул в кабину своего нового бортового грузовика и, газуя, задним ходом выскочил в распахнутые ворота. Проводив дядю, Сереженька достал из холодильника леденец и подошел к маме.

- Можно? - спросил Сереженька, уже разворачивая петушок и прикидывая, на сколько его хватит.

- Ешь, сынок. Иди на улицу, к бабушке сходи на работу, проведай ее.

- Нет, я с тобой буду сидеть. Ты болеешь, тебе ходить нельзя, а я буду тебе помогать, все приносить. Я тебя защищать стану, если волки нападут или плохие дядьки - я же мужчина - и Сереженька показал ей палку, стоящую между стулом и ее кроватью. Он принес ее с улицы, где играл с соседскими мальчишками.

- Кто тебе про плохих дядек рассказал, сынок?

- Никто, я слышал, как бабушка дедушке говорила, что тебя плохие дядьки обидели, потому и я родился.

- Они обидели, а потом прощения попросили, потому что ты у меня родился, мой защитник, и теперь меня никто не посмеет обидеть, - Сэсэг притянула к себе Сереженьку, обняла крепко и поцеловала. - Не думай больше об этом, сходи к бабушке.

- Нет, я лучше с пацанами пойду в войнушку играть.

- Иди, иди, сынок.

Мальчик тут же выскочил на улицу. Еще не успели обратно усесться на занавеске вспугнутые выбежавшим Сереженькой мухи, а с улицы уже послышались его радостные крики.

Сэсэг лежала на спине, повернув направо голову, смотрела в окно и прислушивалась к шуму на улице. Ей почему-то было хорошо. Она подняла руки и стала их рассматривать. "У меня красивые руки". Погладив одной рукой другую, она подумала: "И кожа у меня хорошая, гладкая, нежная. И вообще, я красавица и умница. И счастливая. Нет, правда. Все время раньше жалела себя, думала какая я несчастная, это когда я ходить, работать могла, а теперь вот не могу и не чувствую себя несчастной? Почему так человек устроен, когда он жив-здоров, ему плохо, потом бац, беда, а ему даже хорошо? На самом деле я знаю". Сэсэг полежала, немного глядя в потолок, потом закрыла глаза, представляя, как она сама себя выспрашивает, как же так может быть, и сама как бы за спину от себя, пряча эту простую легкую мысль, дразнит и мучает себя ожиданием, а потом медленно достает из-за спины и протягивает на раскрытой ладошке эту мысль-кругляшок, а на ладошке стоит Сереженька, совсем не кругляшок, а ее сыночек. Сереженька посасывает петушок и смотрит на нее своими чудесными глазами - спасеньями. Откуда-то сбоку вдруг выходит к ней из темноты Сережа и рассматривает Сереженьку, потом смотрит на нее и спрашивает: "Наш?". Сэсэг заглядывает в любимые глаза, затем смотрит на Сыночка и отвечает: "Это ты. Теперь он - это ты. Я же предала тебя и поэтому потеряла, а потом опять нашла. Сережа, почему ты ко мне не приехал? Я ждала, я очень ждала, я думала, что ты приедешь и заберешь меня, а ты не приехал. Два раза написал письма, и все, и забыл. Я не отвечала, я ждала, что ты приедешь, но ты тоже предал меня, и теперь я не могу приехать к тебе. Судьба запретила мне ездить к тебе, а ведь я уже хотела к тебе поехать с маленьким Сереженькой, но видно Судьба сберегла меня от второго твоего предательства, после которого я бы не смогла жить, а теперь я счастливая, потому что ты все еще любишь меня и второй раз предать не сможешь, а у меня есть ты и Сереженька, вы оба у меня есть. Судьба сначала научила меня, что предавать свою любовь, свою мечту нельзя, никогда, никогда нельзя, а потом она сделала все хорошо, очень замечательно, правда поначалу было больно и противно, но потом стало все хорошо, появился Сереженька. Одно плохо, я теперь не смогу ходить и бегать, но если бы я могла, то обязательно побежала бы теперь к тебе, а ты бы меня предал, поэтому я счастлива, что не могу бегать и ходить. Сыночек мой будет жить и расти, а я буду жить с ним и для него, и ты с нами будешь жить. Теперь ты со мной навсегда останешься, ты один у меня был, один и останешься. Я люблю тебя".