Выруба

Серый сумрак грязной вуалью окутал лес. Скоро совсем стемнеет. Снег почти успокоился, но звезд на небе не было видно — облака, значит, будет тепло. Ермолай всё ещё шел, хотя уже давно потерял надежду кого-либо поднять, поэтому карабин он повесил на плечо — руки устали. «Н-да! — Ерёма присел на пень. Закурил. — Мимо кассы! Возвращаться? А если завтра окажется, что я не дошел пару сотен метров до лежки раненого? Завтра же точно, какая-нибудь гнусятина решит проверить, ходил ли я вообще, а не под елкой отсиделся. Хотя, то, сколько я протопал, вряд ли кто-нибудь завтра протопает — сил не хватит с бадуна. Да и плевать — я им уже всё доказал — самому интересно догнать. Зверь-то рядом, один раненый — вон, всё ещё завалы обходит. Я остановлюсь — они стоят — слышат меня. Последний раз, когда я курил, они тоже почти на месте топтались. Я пошел — они побежали. Явно слышат. А им хули? — они у себя дома. Это для меня лес агрессивная среда, а для них — дом родной. Но один раненый — иначе смысла нет за ними гоняться. А раненый может не выдержать — посмотрим кто сильней». И Ерёма поднялся и снова пошел по следу, пока хоть что-то видно.

Фары машины, вначале осветили макушки деревьев, а когда она перевалила бугор, ударили в глаза. Олег прищурился и отвернул голову. Приперлись, наконец-то. Ермолай ещё не вернулся, но хорошо, что хоть эти приехали — Олег уже устал ждать.

Семеныч притушил фары, оставив лишь габариты, Макарыч вылез из кабины.

— Как дела?

— Нормально, — ответил Олег. — Чай пью.

— Ермолай вернулся? — спросил капитан и посмотрел по сторонам в поисках Ермолая.

— Нет.

— Н-да, это минус.

— Чай будешь, Макарыч? — На охоте все друг друга называли на «ты».

— Ну, плесни кружечку.

Олег, наклонив котелок, налил в кружку чай, протянул капитану.

— Спасибо.

— На здоровье.

Подошел Семеныч:

— Чё? Ерёмы нет?

— Нету.

— Хреново дело. Что делать будем? — спросил он капитана.

— Черт его знает. Глотнешь? — капитан протянул кружку.

Семеныч сделал несколько глотков. Вернул кружку. Повернулся и пошел к машине.

— Ты чё, Семеныч, поехал? — спросил Олег.

Открыв кабину, Семеныч дотянулся до ружья, вытащил его и вернулся к костру:

— Пальну пару раз — вдруг ответит.

— Давай, — согласился капитан.

«Бах!» … «Бах!» …

Тишина.

— Ты лучше посигналь — сигнал слышнее, — посоветовал Макарыч.

Борис вернулся к машине и посигналил несколько раз. Тишина.

Дверь кунга открылась, кряхтя, спустился Батя.

— Что? — не пришел?

— Нету.

— Плохо. Какие мысли?

— Думаю, — ответил капитан.

— Думай, Серега, — согласился Батя и взял у него из рук кружку.

Капитан закурил, потоптался у костра, ногой пододвинул в огонь обгоревшую ветку и сказал:

— Давайте так сделаем: Боря, ты вези всех в деревню и с Андрюхой возвращайся обратно — если до этого времени он не придет — ночуем здесь в машине.

— Я тоже останусь, — сказал Олег.

— А тебе-то нахуя?

— Просто. Веселее будет.

— Как хочешь, — согласился Макарыч. — Давай, Боря, вези и возвращайся скорее. А то мы тут околеем.

Не раздумывая, Борис залез в кабину, Батя захлопнул кунг и тоже сел в кабину. Покрутившись по узкой просеке, машина развернулась и, качаясь, поползла за косогор.

— Ну, что брат-финансист, кочегарь, — сказал капитан, обращаясь к Олегу.

Тот подкинул охапку сучьев в костер и спросил:

— А что ты Андрея сразу не высадил?

— Чтобы Боря один не возвращался. Помнишь, как мы вчера сели? Вот. Вдвоем в машине веселее… и безопаснее в принципе.

— Понятно.

«Всё! — решил Ермолай. — Стоп. Дальше идти, смысла нет — темно. Даже если встанут — нихрена не увижу — смажу. Возвращаться? Устал. Мужики ждать будут. Переживать». Ерема снова присел на поваленное дерево и закурил. Даже в полумраке, желтый дым дешевых сигарет отличался от снега. Но крепкий табачок, казалось, согревал. Остановившись, Ермолай почувствовал, как он, действительно, сильно устал. Руки тряслись. Слабость. «Снег. Снег — это хорошо — хоть что-то видно. Летом ночью в лесу — хоть глаз выколи, а зимой на фоне белого снега, ничего — терпимо, хоть что-то видно». Ерёма огляделся. «Следы его, наверное, завалило. По крайней мере, в самом начале — точно завалило. В темноте, по ночи можно и не разглядеть — заблудишься. Придется, видимо, ночевать. А мужики в машине не замерзнут. Попереживают — это да. Но завтра всё поймут — лучше остаться здесь, наверное, чем блуждать и тратить силы. Устал. Обратно столько же — не выдержу. Н-да! Остаюсь!» Принято решение, сразу стало ясно, что дальше делать. «Так. Нужно разбить бивак. Нужно подходящее место». Сняв карабин, через прицел Ерёма ещё раз оглядел всё вокруг. В прицеле просветленная оптика, и хрен его знает как, но через оптику в сумрак видно лучше, чем простым взглядом. Побродив, не отходя далеко от следа, Ерёма нашел подходящее место: Упавшее дерево, вывороченный корень, как шалаш или как блиндаж — три «стены» и какой-никакой «потолок» из сплетенных корней. Повезло: «Нормально, Федор! Отлично, Константин!» Первым делом — нарубить пихты на «постель», а потом — дрова. Скинув рюкзак, достав нож (жаль, топор не взял), Ермолай пошел к ближним сосенкам рубить ветки. Ветки хлипкие, не густые — плохо, что нет рядом ели или пихты. Но, что делать? — что уж есть. Провозившись с лапником, Ерёма ещё больше устал, но нарубил, как ему казалось, достаточно. Теперь дрова. Благо, этого добра здесь много. Сухостой кругом. Старая заповедь — тащи дров столько, сколько не сожжешь за неделю — тогда будешь чувствовать себя спокойно. Самое хреновое ночью зимой в тайге — это экономить дрова. И Ерёма натаскал много дров. Очень много. Даже если ударит мороз — он будет жечь не жалея и сдюжит. А мороз может вдарить, и, боясь этого, Ерёма таскал и таскал сухостой. Эх, пару бы бревен, чтобы соорудить «нодью», но топора нет — жаль! И все-таки ему повезло: старая сосна, падая, переломилась на три части — две из них можно было дотащить, третья — корнями впилась в землю и не поддавалась. «Нормально! — решил Ерёма. — Всё же есть Бог на свете!» И он перекрестился, достал из-под свитера потертый алюминиевый крестик на капроновой ниточке и поцеловал его. «Сдюжу!»

Обустроив бивак, Ерёма, уже в полной темноте сложил пока маленький костер под одним из бревен и чиркнул спичкой. Чирк… и отпрыгнула тьма! И стало спокойнее, — веселей, что ли? Затрещал огонек, полез вверх по тонким прутикам, всё больше и больше разгораясь. Ерема добавил хворостин — и вот, уже костер настоящий. Ещё хворостин — совсем хорошо. И тепло. Лицо чувствует жар. Из носа потекло — отогрелся. Ерёма высморкался, присел на рюкзак и тяжело выдохнул — ну, вроде всё. Сделал всё, что мог. Теперь бы дождаться утра.

Лес скрылся за приделами света. Там осталась ночь. А здесь, у костра, только Ерёма, его «блиндаж», да ствол соседней сосны, чьи корявые ветки в отблесках огня трясутся над головой, как руки старух-шаманок на празднике ведьм — противно и неприятно! Вверх лучше и не смотреть. Где котелок. Сейчас сварганим чай, и всё будет «Олу-ридэ!»

Пока машина с уставшими охотниками возвращалась обратно в деревню, Витя всё ныл и ныл, донимая Валентина. Последний загон был тоже пустой. Да и не загон это, в общем-то, был — никто не верил, что ещё раз поднимут зверя, и шли абы как, лишь бы время не терять, и чтобы капитан не орал. К тому же Витя опять простоял на крайнем номере, а Валя, пока шел среди загонщиков несколько раз глотнул из своей потаенной фляжки и к номерам пришел уже порядком оглоушенный. Это ещё больше разозлило Витю, который тоже сейчас бы взял и напился! Поэтому он и ныл. Валя, пока не кончилась фляжка, молчал. А когда молчать устал, он серьезно сказал Виктору:

— Ещё что-нибудь вякнешь — я тебе башку проломлю.

Валентин — высокий, всё ещё здоровый и, когда-то в молодости, перспективный летчик, мог долго терпеть. Но если его терпение кончалось — остановить его было невозможно. Вичик это знал и потому заткнулся. Все это знали — поэтому до Добролета доехали молча. А уже там, в Домашнем тепле и уюте, все решили, что с кем не бывает. Конечно, зря Валька на номера побежал, но и Вичик же промахнулся — так хули мужику нервы портить — «всяко бывает!» И Валя спокойно поел, крепко выпил и, не раздеваясь, завалился на нары.