Голубой бриллиант (Сборник)

сбросила его на ковер, а сама в ужасе соскочила с тахты и

убежала почему-то на кухню, где быстро привела себя в

порядок. Когда я вернулась в зал, Игорь метался по комнате,

обхватив руками поникшую голову и бормотал:

- Это ужасно, жестоко, несправедливо! Довести мужика

до высшей точки кипения и отбросить, отшвырнуть. - Он

поднял голову с легким смущением глядя на меня, продолжал:

- Ты ж сама уже была готова, созрела, ты хотела меня, и потом

этот ужасный вопль "Егор!" Какая змея тебя ужалила?

Я не отвечала, я молча надела сапоги и пальто, решив

поскорей выйти на воздух. Я не сожалела и не раскаивалась в

своем поступке, я даже мысленно похвалила себя. А он стал у

двери, преграждая мне путь и примирительно заговорил:

- Ты извини меня. Я виноват и отчасти шампанское.

Впредь ничего подобного не повториться. Ты идеальная

женщина, и я рад за Лукича, по-хорошему завидую ему. И жду

тебя завтра в одиннадцать. Портрет напишем классический и

подумаем о "Майском утре". А Лукичу не рассказывай, не

тревожь. Он тонкая натура. Еще раз прости. Ты действительно

мне нравишься. - Похоже он был искренен.

Домой, то есть к Лукичу, я возвращалась в растрепанных

чувствах. Я мечтаю о ребенке, мое желание разделяет и Лукич,

во всяком случае на словах. Мы даже говорили с ним о

545

"производителе"", не называя никого конкретно. И его

последнее слово, когда я шла в мастерскую Ююкина,

"производитель", можно было истолковывать по разному: и как

благословение Игоря на эту роль, и как ревнивое осуждение.

Если благословение, то я упустила хорошую возможность.

Ведь я в какие-то минуты была готова уступить Игорю и

испытать шанс. Я не могла себе объяснить, почему не

воспользовалась. В чем тут дело? Что помешало? Думаю, моя

привязанность к Лукичу, которая, как мне кажется, уже

перевала в любовь. То, что он меня искренне, горячо, или как

говорится, безумно любит, у меня нет сомнения. Мне с ним

хорошо, как никогда. Ничего подобного в жизни я не

испытывала. Он человек особенный, редкостный. И дело тут

не в таланте, а скорее в человеческой личности, в обаянии и

характере. Его нежность, ласка, внимание меня очаровывает.

И вот подходя к его дому, я спросила себя: что я ему скажу?

Игорь посоветовал скрыть, не волновать. А я не сомневаюсь,

что он расстроится, вся эта история, которой в сущности и не

было, огорчит его, вызовет недоверие, подозрительность. И я

согласилась с Игорем: не стану рассказывать, скрою. Пусть это

будет ложь во спасение. Разве мало нам приходится что-то

скрывать, утаивать? Даже от родителей, от друзей? Ведь наша

связь с Лукичом - это же строжайшая тайна для моих

родителей, что называется "совершенно секретно". Хотя

говорят, что нет таких тайн, которые бы рано или поздно не

открывались. Но о своей тайне, родительской, я пока что не

думаю.

Квартиру я открыла своим ключом, и Лукич в ту же минуту

появился в прихожей и как всегда помог мне снять пальто и

сапоги. Впрочем, не совсем, как всегда. Обычно прежде чем

снять пальто, он целовал меня в губы. На сей раз этот ритуал

был опущен, что не прошло мной незамеченным, насторожило.

Я решила проявить инициативу, обняла его и поцеловала

горячо, страстно. Я почувствовала с его стороны какую-то

настороженную отрешенность, холодок. Или мне это только

казалось. Я сама была напряжена, и думаю он это заметил. Он

всегда внимательно следил за моим настроением, все

замечал и даже угадывал. Такова способность тонких,

чувственных натур. Еще в прихожей Лукич обратился с

обычным:

- Кушать будешь? Не проголодалась?

- Попозже, - ответила я и вошла в гостиную. Следом за

мной вошел и Лукич. На журнальном столике я увидела в

546

конвертах пачку моих писем, которые я посылала Лукичу из

Твери. Не имея возможности часто встречаться из-за

недостатка свободного времени и подолгу разговаривать по

телефону из-за дороговизны, мы раз в неделю обменивались

письмами. Это вошло в нашу привычку, письма нас сближали,

согревали, и мы тосковали и беспокоились, когда почта их по

непонятным причинам вовремя не доставляла.

- Чем ты занимался? - спросила я, решив овладеть

инициативой.

- Перечитывал твои письма, - сухо и вяло ответил он.

- Зачем?

- Хотел лучше понять тебя.

- И как? Понял?

- Человек узнается не сразу. Время и опыт открывают в

нем новые грани, - уклончиво ответил он. А я подумала: вот и

ты открылся для меня сегодня новой гранью, ты какой-то

другой, или чем-то озабоченный, недовольный или

равнодушный.

- Как ты себя чувствуешь? Ты чем обеспокоен? -

спросила я, садясь к нему на колени, как это делала раньше.

Мне нравилось сидеть на его крупных теплых коленях и

целоваться, обняв его за шею. В ответ он спросил:

- Расскажи, как случилась?

- А что должно было случиться?

- Не что, а кто, - с ударением на последнее слово сказал

он. - Ты же на случку ходила.

Такого я не ожидала. Это прозвучало у него не

остроумно, а грубо.

- Можешь не волноваться: не случилось, - с вызовом

ответила я, и сделала попытку сойти с колен. Но он удержал

меня, крепко обхватив за талию.

- Должен признаться: я волновался. Места себе не

находил. Ничем не мог заняться. Только когда обратился к

письмам, немного успокоился.

- А почему волновался?

- Не знаю, родная, не смогу объяснить. Это не в моих

силах. - Тогда и я должна признаться: чуть было не случилась.

Но в последний момент я сама не пойму в ужасе выкрикнула

твое имя - Егор! - и ничего не произошло. Он только целовал

меня и от моего толчка свалился на пол. Хорошо, что на ковер,

а то мог бы ушибиться. - Мы оба засмеялись. А он все-таки

полюбопытствовал:

547

- От кого же исходила инициатива?

- Естественно, от Игоря. Он и в любви объяснился и

даже жениться предлагал.

- Для меня это не новость: не одной тебе он предлагал.

И даже затевал раза три бракоразводный процесс, а потом

забирал заявления обратно.

- Вот какой гусь. А у него это получалось искренне, -

удивилась я.

- Да, ему можно посочувствовать. Настасья не дала ему

счастья. Женился он не по любви, а скорее по расчету. А для

серьезной любви Игорь не создан. Нет У него для этого

таланта... А теперь, дорогая, пойди в ванну, а я тем временем

приготовлю тебе поесть.

- А ты не проводишь меня в ванну? Я забыла дорогу.

- С удовольствием.

- Ты мне веришь? - спросила я ненужно.

- Конечно, дорогая. Как и ты мне.

Теперь передо мной был прежний Егор, родной, нежный,

ласковый. Я сказала ему, что Игорь очень извинялся, сожалел,

что сорвался, просил не говорить, чтоб не расстраивать,

обещал, что ничего подобного не повторится и пригласил

завтра продолжать работу.

- Ты видела, что он там намалевал?

- Видела. И мне кажется даже очень не плохо. Пока что

лицо написал. Ты не против продолжения?

- Конечно же нет. Я хочу иметь твой прекрасный портрет.

После раннего ужина мы не включая телевизионные

новости, пошли в спальню. Там, уже лежа в постели, разговор

продолжили уже более откровенный. Я спросила Лукича,

напрямую:

- А представь себе, если б с Ююкиным у нас получилось,

и я уступила его притязанию ради ребенка? Как бы отнесся?

Ты перестал бы меня любить, отказался б от меня?

Он ответил не сразу. На какой-то миг я думаю у него

мелькнуло подозрение, что у нас с Игорем "получилось", и я

сказала ему неправду. Я ждала ответа и повторила свой