Голубой бриллиант (Сборник)

Мне запомнилось это последнее слово. Я недоумевала: к

чему оно сказано? О том, что я очень хочу ребенка Лукич знает

и разделяет мое желание. Он даже как-то сказал, что к

приличному "производителю" он ревновать не будет. И

добавил при этом:

- Только не забывай о СПИДе и прочей мерзости.

Встретил меня Игорь радушно, помог снять пальто, спросил,

не холодно мне. Предложил не снимать белую шаль.

Внимательно осмотрел мой наряд и заключил:

- Очаровательно! Этот портрет я буду писать сердцем.

- А почему не красками? - рассмеялась я.

- Потому, что ты красивая. Давай перейдем на "ты", мы

же почти ровесники. Согласна?

- Давай, - без особого энтузиазма ответила я, глядя на

большой холст, стоящий на мольберте. На холсте уже слабым

контуром намечена композиция: девушка сидит в кресле,

забросив правую руку на спинку, а левая рука с букетом цветов

свободно покоится на коленях.

- Такой вариант тебя устроит? - любезно спросил он и

прибавил: - Конечно, было бы интересней, если б вместо брюк

была короткая юбка. У тебя красивые ноги. Есть у тебя такая

юбка? - Найдется. И тоже бежевая.

- Прекрасно! - обрадовано воскликнул он. - Завтра ты ее

прихватишь. Здесь переоденешься. А сегодня займемся

головой. Голова, лицо - главное. Особенно твои глаза. У тебя

глаза молодой рыси. Тебе никто так не говорил? В них что-то

есть и восточное, персианское. И какая-то неразгаданная

тайна.Усадив меня в кресло и смешивая кистями краски на

палитре, он продолжал говорить любезности, которые можно

было расценивать, как признания в любви.

- Когда я увидел тебя на теплоходе впервые, ты на меня

не произвела впечатления. Разве что пышные, густые, черные

волосы. Я на них обратил внимание просто как профессионал-

художник. Но вот когда ты запела "Не уходи, побудь со мною, я

так давно тебя люблю", тут я вздрогнул. Передо мной была

542

женщина-мечта. Мне захотелось с тобой познакомиться,

поговорить, написать твой портрет, картину. Между прочим,

после этого портрета я попрошу тебя позировать для большой

картины, давно мной задуманной. Назовем ее "Майское утро" и

будем писать на даче Лукича, на террасе... Да, но пока я искал

случая, чтоб с тобой встретиться наедине, потому как Настя

неусыпно бдила, мой старший друг и соперник Лукич обскакал

меня. Вступать с ним в соревнования я счел бестактным,

пощадил старика, уступил, отвалил в сторону, но в памяти

своей и в сердце твой образ хранил и надеялся, что наши пути

еще сойдутся. Портрет, картина и все такое. Да, в тебе что-то

есть неотразимое.

Удивительно: нечто подобное я уже слышала от Лукича.

И только от него. До Лукича никто ничего подобного мне не

говорил. Я молча слушала Игоря и мысленно представляла,

каким от него был бы мой мальчик. Рослый, стройный,

мелколицый, белобрысый... Нет, волосы могут быть мои или

нечто среднее между черными и светлыми - русые. И глаза

могут быть мои.

- У тебя сейчас счастливое выражение лица, - перебил

мои мысли Игорь. - О чем ты мечтала?

Я ответила легкой улыбкой. В половине первого он

сделал перерыв. Опять мы пили кофе с пирожными. Игорь

снова попытался осыпать меня комплементами, но чтоб

оградить от них себя, я попросила рассказать о художниках.

Что такое "авангард" в живописи?

- Авангардисты - это шарлатаны и бездари. Отсутствие

таланта они заменяют всяческой бессмысленной мазней,

уродующей реальную действительность, - ответил Игорь и

продолжал: - Вот один из таких некто Борис Алимов. Слетал на

Камчатку, но там не писал и не рисовал. Вернулся в Москву, и

по памяти создал такой шедевр: две бабы стоят раком,

упершись лоб в лоб. А на голове у них оленьи рога. Такая вот

чушь. - Но их иногда называют гениями, - сказала я.

- Называют. Такие же идиоты.

- А кто такой Сальвадор Дали? Гений или шарлатан?

- То же, что и Борис Алимов. Вот что он сам о себе

пишет в своей книге "Покорение иррационального". Послушай:

"Мне кажется совершенно ясным, почему мои друзья и враги

делают вид, что не понимают значения тех образов, которые

возникают и которые я переношу на свои картины. Как вы

543

хотели, чтоб понять их, когда я сам их не понимаю".

Откровенное признание.

- Выходит, сам не понимает, что творит, - сказала я. - Он

психически-ненормальный.

- А они все "авангардисты" чокнутые.

Игорь интересно говорил об искусстве, о художниках. И

после перерыва я взобралась на свой трон, и он работал еще

не больше часа. На этот раз холст не прятал от меня. Лицо уже

было почти написано, и мне нравилось. Пока я рассматривала

свой портрет, он быстро поставил на стол бутылку

шампанского, плитку шоколада, сыр и ветчину, приготовленную

к моему приходу. Мы выпили за успех этого портрета и за

будущую картину "Майское утро", где я буду единственным

персонажем. Между прочим, он как-то походя спросил, а могла

бы я позировать ему обнаженной для картины "Майское утро"?

- У тебя прекрасное тело, классическое.

- Откуда ты знаешь о моем теле? Ты обладаешь особым

зрением, вроде рентгена, видеть через одежду?

- Представь себе - да!

Потом он вышел из-за стола, подошел ко мне сзади и

обхватив мою голову, страстно, несмотря на мой протест,

поцеловал меня.

- Что это значит? - сухо спросила я и посмотрела на него

осуждающе.

- Это значит, что я тебя люблю, - как ни в чем не бывало

ответил он и сделал попытку повторить поцелуй. Я увернулась

и быстро встала. Он обхватил меня за плечи и крепко прижал к

себе. Руки у него оказались сильными, несмотря на худобу.

Лицо его пылало. Он тяжело дышал и как бы второпях

выталкивал из себя глухие слова:

- Я люблю тебя и хочу, чтоб ты была со мной.

- С тобой у тебя Настя, - сказала я и с силой расцепила

его руки.

- Настя мое несчастье, а твой Егорий - твое горе.

- Настя и двое ребят. А Егория не трогай. Он - мой.

- Хорошо, присядь, давай поговорим. - Он усадил меня

на тахту и сам сел рядом. - Я серьезно, это не флирт. Я готов

на тебе жениться. Я уйду от Насти. Она дура, и брак наш тоже

дурной, случайный, глупый.

- Уйдешь. А твои мальчишки, как они без отца. Ты ведь

их любишь?

- Люблю. И они меня любят. Я их с собой возьму и будем

жить вот в этой мастерской. А потом куплю квартиру. Я

544

заработаю. "Новые русские" хорошо платят за портреты, за

пейзажи.

Вдруг он обхватил меня, стал целовать и повалил на

тахту, шепча умоляющие нежные слова. Шампанское

действовало на нас обоих. Он говорил, гладя мои волосы:

- Лукич не узнает. Как он может узнать?

- Я сама ему расскажу. У нас нет тайн друг от друга. , - Да

это же глупо. Нам будет с тобой хорошо. - И тут я вспомнила

последнее слово Лукича - "производитель" и произнесла его

вслух. Игорь тот час же уцепился за это слово:

- Да, я производитель, достойный, хорошей породы. Я

сделаю тебе сына, обязательно сына. От меня бывают только

мальчики.

И он проворно уже сбросил с себя брюки и расстегнул

молнию моих джинсов. "Да, сынишка, мальчик, моя мечта, -

лихорадочно стучало в моей голове. - Лукичу не скажу, скрою.

Он же не возражал". И в это время я почувствовала на своем

животе его горячую руку, и джинсы мои были спущены до

самых пяток. И какая-то неведомая сила пронзила меня, и я в

тревоге вскрикнула: "Егор!" и одновременно сильным рывком