Вопросы

– Пусть дети хоть на чистую воду посмотрят...

– Да, ладно, – отмахнулся Выготцев, – ничем у нас не хуже. Вон на берегу какой комплекс отгрохали. И еще не все – бары туда лепят и казино.

– Очень надо детям казино! – фыркнула Илона.

Таня тоже не заинтересовалась. Но Выготцев продолжал радоваться:

– Вот, и мы станем курортным центром. Дискотеки, клубы, аквапарк. Правда, детишек там не будет. Там все по-взрослому. На широкую ногу. Меня пригласили на торжественное открытие. На банкет полстолицы приедет. Вся столичная тусовка…

Теперь Илона хмыкнула:

– И кто, интересно, это все строит?

– Нашелся какой-то. Дмитрий Стрельцов. Никто его не знает.

– И откуда деньги? Скопил три пенсии? – поддела Илона.

Выготцев пожал широкими плечами.

– Ему едва тридцать. Известно, откуда деньги в таком возрасте. Криминал.

Илона невесело улыбнулась.

– Завидую ему. Молодой, богатый. Полберега скупил. А некоторые в тридцать лет партвзносы платили и пукнуть боялись. Сходила бы с тобой на открытие, да лучше поеду. На островах воздух чище, а то ты на старости лет весь город загазовал...

Таня хихикнула.

С Илоной они уже давно стали подругами, и теперь оставаться одной с Выготцевым  Тане не хотелось. Илона поняла ее.

– Ну, взяла бы и тебя, Танюха, но кто-то должен моего благоверного спать укладывать. Он же сам и носки не стащит. Или в ванне утонет, чего доброго. Ты тут... следи.

Таня пообещала. Май выдался сухой и горячий. Город заполнили туристы-дикари, которые вели себя соответсвенно: хамили, мусорили и плевали на раскаленные тротуары.

Таня затеняла окна и включала кондиционеры. Охранники то и дело таскали газировку из холодильника, и она уже не чувствовала себя хозяйкой даже в отсутствие Выготцева.

Выготцев был преисполнен оптимизма. Ненавидя виагру за одно ее разрекламированное название, прочно ассоциирующееся в сознании обывателя с импотенцией, он выпросил у своего врача какие-то новые китайские пилюли, обеспечившие в свое время Китаю демографический взрыв, и теперь испытывал их действие на свое сердце и на Таню. По всем фронтам было тихо. И Выготцев, который панически боялся инфаркта, уже был наполовину доволен: сердце не колотилось быстрее, а желание возросло. Возможностей для его осуществления, правда, не прибавилось, но это уже был вопрос второстепенный.  

Чувствуя себя помолодевшим и бодрым, Выготцев ждал лета, надеясь, как и все прочие, на отпуск, и приставал к Тане с разговорами.

– Этот комплекс на глазах вырос, в рекордные сроки. «Фортуна» называется. А я этот санаторий еще с советских времен помню. Теперь – куда там! Такая роскошь! Просто жемчужина у моря. Правда, привлекают в него все больше залетных, новых. Зато они и не экономят. Им лишь бы оттянуться. Пойдешь со мной на открытие, моя маленькая? Будем там новыми...

Таня отмахнулась:

– Не пойду. Не хочется.

– А я тебе уже и платье купил, – стал уговаривать Выготцев. – Пойдем, моя девочка. Без тебя мне там скучно будет.

Ну, понятно. Выготцев боялся, что выпьет лишнего и некому будет удержать его за руку от буйного помешательства, которое временами находило на него по пьяни. Таня не стала спорить. Что спорить? Слово цену себе набивает. А цена им и без того уже уплачена – за вечернее платье.

Таня примерила перед зеркалом длинное темно-серое платье с перчатками до локтей. Для южной ночи под открытым небом – вполне подходящий наряд. Сняла его и увидела в зеркале за спиной Выготцева.

– Понравилось? – спросил он.

– Понравилось, спасибо.

– Ну, иди, поблагодари меня, – попросил он, садясь в кресло.

И Таня поняла, что ею цена платья еще не уплачена. Выготцев развязал пояс своего халата. У нее пронеслась только одна мысль, что он никогда не умрет. Даже спросить захотелось: «А когда вы умрете?» Но она не спросила, присела на пол у его ног и стала целовать то, что уже не могли вернуть к жизни никакие поцелуи и никакие китайские пилюли, и искренне желая, чтобы от этих поцелуев умер или он, или она сама.

Но никто не умер. Выготцев уложил ее в постель рядом с собой, потом на себя, пока, наконец, не уснул – вовсе не покойницким, а вполне здоровым сном пожилого человека.

Таня поднялась и, борясь с тошнотой, пошла на кухню. В холле спал охранник, и она нечаянно разбудила его, наливая в стакан холодной воды.

– Можно и мне? – он вошел за ней и остановился в дверях.

Таня налила и ему.

– Душно здесь, хоть и кондиционеры, – сказал парень.

Таня кивнула. Сделала глоток и отставила стакан.

– Спокойной ночи...

Но парень вдруг преградил ей дорогу, заслонив собой дверной проем.  

– Ну, посиди со мной. Куда ты? Спит твой дед.

Она отшатнулась.

– Пусти меня!

– А кто тебя держит?

Он схватил Таню в охапку, шаря рукой по ее телу и пытаясь найти мокрыми губами ее губы. Ужас парализовал ее ноги.

– Ну, Танюша, ну! – уговаривал охранник. – Или одному только деду можно?

Таня закричала изо всех сил. С перепугу вышло не громко, а хрипло-сдавленно. Парень отскочил от нее.

– Чего орешь, блядь? Думаешь, я не видел, как ты деда вылизывала? Подстилка хозяйская!

Она бросилась от него в спальню. Выготцев спокойно спал, лежа на спине и похрапывая. Таня юркнула под одеяло, прижалась к нему и обхватила руками. Он, не просыпаясь, тоже обнял ее и погладил по голове. 

– Девочка моя маленькая, Илоночка... Спи моя радость...

И вдруг Таня засмеялась. Подумала, что хорошо, что у нее нет отца и матери. Что она сама, втайне, наедине с собой, переживет цену каждого вечернего платья, а мама вряд ли смирилась бы с таким унижением. И, пожалуй, будь мама жива, не было бы у нее ни одного вечернего платья ценою в пять тысяч унижений. Может, было бы что-то другое – бедность, может, семья, голодные дети, грязные пеленки.

Таня хохотала. Выготцев проснулся и сел в постели.

– Таня, девочка моя... Что тебе приснилось?

– Пеленки. Детские пеленки. Не памперсы, а пеленки...

– Это говорят, для ребенка лучше. Особенно для мальчика, не вредит его половой системе, – сказал о своем Выготцев.

Таня чувствовала, что от смеха по щекам текут слезы.

За это время Дим и Рига не только перестали бояться друг друга, а сделались неразлучны и уже не представляли своей жизни один без другого. С той ночи в заброшенном санатории все переменилось. На берегу вырос развлекательный комплекс «Фортуна». Строительство шло днем и ночью, бригады едва успевали сменяться, но до открытия курортного сезона – уложились.

Ни Дим, ни Рига не торчали теперь на точках. Для этого возникла тонкая, но прочная паутинка сети, которая опутала город. И потекли прибыли, которые с лихвой покрыли строительство.

Рига возглавил службу безопасности, а попросту бригаду «Фортуны». Для этого он состриг волосы до волнистого каре по плечи, оделся в дорогую кожу и вооружился до зубов, чем еще больше стал напоминать Диму средневекового кельтского воина.

Дим же не изменил образу фотографа – джинсы, рубаха, кепка, поверх кепки – черные очки. Сам носился за товаром, не перепоручая никому сделки, и наладил прочные связи с «оптовиками». То есть – брал без переплат и из первых рук. 

Рига уладил дела с милицией, с налогой инспекцией, с мэрией, с комитетом по разгосударствлению – и все пошло гладко. Словно само по себе.

Дим поселился в «Фортуне», а Рига иногда наведывался в свою городскую квартиру, но чаще ночевал тоже где-то в пансионате. Иногда звонил Глеб-Фуджи, и Дим улыбался в трубку. Не мог признаться, что не работает в порту грузчиком, потому что не мог произнести вслух, что его мечта о новой жизни была самой настоящей глупостью.

Открытие наметили на первое июня. Легальную сторону «Фортуны» хотели высветить, поэтому и придумали эту пафосную церемонию.

Из столицы приехал Джин. Обнялись, как старые друзья.