Мать ветров (СИ)

— Не ошиблись, Джон, — Милош сумел ответить ровным тоном. — Семнадцать лет они были любовниками и даже гораздо больше, чем любовниками.

— Вот оно что, — врач улыбнулся светло и печально. — То-то мне так тепло стало рядом с ними на помосте... И... Я вроде бы не склонен к сентиментальности, но перед тем, как покинуть Дерри, я принес цветы на могилу. Охапку белой сирени... А теперь о третьем. Ты все верно сказал, юноша. Он просто... исчез. Мы нашли только одежду на полу. Маг утверждал, что нежить не могла вырваться на волю, но тогда что с ним стало? Все они глазам своим не верили, а я... Видишь ли, когда я помогал вынимать тела из петель, я заметил в светлых волосах кожаный шнурок. Тот самый, что видел на лбу третьего. Я никому не сообщил о нем и оставил себе. Как напоминание о дне, когда я повстречал этих удивительных людей.

— Этот шнурок остался в Иггдрисе? — губы плохо слушались, но все-таки фён справился и сказал.

— Нет, — медленно проговорил врач. Его руки вмиг похолодели. Одной он по-прежнему держал кисть своего собеседника, а второй порылся во внутреннем кармане и достал оттуда маленький бархатный мешочек. Развязал его и протянул юноше узкую кожаную полоску. Милош взял ее...

… и море хлынуло из глаз. Море было повсюду, море затопило душу и стало сутью мира, а чайки плакали пронзительно и надрывно, а ветер трепал черные локоны молодого лекаря и светлые с проседью пряди судового врача.

— Мальчик мой, — Джон крепко прижимал к себе юношу, гладил дрожащие плечи и шептал ничего не значащую ерунду, ведь все равно в такие минуты ничто не имеет значения.

— Джон, как много Вы сделали, — наконец, вымолвил сквозь всхлипывания Милош. — Если бы Вы только знали, как много Вы сделали.

— Это они много сделали, — покачал головой О’Рейли. — Смею надеяться, что в тот день я получил от них маленький кусочек мужества. Ты видишь, я подчиняюсь приказам капитана и соблюдаю правила приличия с нашим лордиком. Но я стараюсь как можно меньше кланяться без повода и позволяю себе роскошь честности. Не всегда, но намного чаще, чем до встречи с ними.

— Вижу и восхищаюсь, — улыбнулся сквозь слезы фён. — Откровенность за откровенность. Те двое были моими учителями, наставниками, старшими друзьями. А третий... Рашид был моим дедушкой.

Юноша повязал на лоб шнурок, прихватывая вечно лезущие в глаза локоны, легко вскочил на ноги и подал руку немолодому врачу. Они, не сговариваясь, спустились к морю и встретили долетевшую до колен волну. Солнце давно закатилось за горизонт, и высокий звездный купол простерся над головами лекарей. Чайки все еще плакали, но сердце Милоша билось счастливо и спокойно.

====== Глава 8. Саид. Оттепель ======

Строчки немилосердно расплывались перед глазами. Зося тряхнула головой, прогоняя туман. Всего три письма осталось. Под боком шевельнулось сонное и теплое. Командир перевела взгляд с бумаги на сына, который читал рядом с ней и задремал тут же, уткнувшись носом в пожелтевшие листы. Черные кудряшки забавно обрамляли чистое молодое лицо, и женщина поневоле вспомнила, что совсем недавно этот юноша был маленьким свертком, сопевшим у нее на руках. Тогда под его глазами еще не залегали глубокие тени, а сейчас... Даже выносливый лучник порядком вымотался за две недели, проведенные в заснеженных лесах неподалеку от четырех деревень, где сочувствовали фёнам.

Как и опасался в свое время Раджи, приятель барона Баумгартена Теодор все-таки начал наступление на авторитет подпольной армии. И начал, разумеется, не с поисков отряда Мариуша, который действовал на территории его владений, а с крестьян. Две недели его вооруженные люди были на постое в деревнях, и ни сами жители, ни бойцы понятия не имели, чем закончится эта акция устрашения. На тот крайний случай, если пришлось бы давать открытый бой, Мариуш запросил подкрепление у командира, и Арджуна отправился к нему на выручку со своими лучшими лучниками. По счастью, крестьяне отделались привычным хамством господ, дурной показательной поркой двоих мужиков, которые, кстати, фёнам не доверяли, и бессмысленными обысками.

Зося подозревала, что сына утомил не столько холод — а морозы ударили крепкие, трескучие, редкие даже для предгорий Грюнланда, — сколько безнаказанность вояк Теодора. Умом тень понимал, что всех они не спасут, и порка — не самый плохой исход, но пылкому Саиду гораздо тяжелее давалось это осознание, чем спокойному Али и рассудительному Милошу.

Командира же тревожила прежде всего перспектива потерять с таким трудом завоеванное доверие жителей. А сейчас перед ней и вовсе был нелегкий выбор.

Компрометирующие письма барона Баумгартена они с Раджи добывали с расчетом на будущее. Ценная вещь, негоже расходовать по пустякам. Они ждали подходящего момента, сначала вдвоем, а после — она одна. И вот дождалась. Аж сразу двух поводов. И который важнее? Выдвигать требования сразу по двум направлениям Зося посчитала слишком опасным, посоветовалась с товарищами, и те согласились.

Итак, вариант первый: барон Баумгартен мог бы поставлять им сведения о планах Теодора, предупреждать о визитах в деревни и, не исключено, даже оказывать влияние на своего приятеля в пользу фёнов. И вроде бы выглядело это требование симпатично, но оно означало, что придется сдать себя Фридриху с потрохами. Сам он еще летом не верил в опасность и даже вообще в самый факт существования подпольной армии. Вряд ли что-то изменилось с тех пор.

Вариант второй: судя по слухам, которые доставили Детям их доверенные лица в Йотунштадте, в последнее время в ордене Милосердного Пламени внезапно наметились милосердные тенденции. Весной служители съезжались на всеобщий собор, а у Фридриха среди них имелись один родственник и один друг детства. Следовательно, он мог бы повлиять на обоих и, опять же, поставлять фёнам какие-то закрытые сведения. Результат непредсказуем, эффективность сомнительна, но... То было действие на уровне всей страны, а не кусочка приграничного княжества, и раскрывать свое подлинное имя вовсе не обязательно.

Утром Зося планировала обсудить с товарищами оба варианта и послать гонцов с запросами в два других отряда. А на сон грядущий она взялась перечитать собственно компрометирующие письма, чтобы лучше представить себе барона и его реакцию на каждое из требований.

Под видом ромалийской аристократки Лючии Зося две недели прожила в замке Фридриха, ежедневно общалась с ним, его женой Амалией и дочерью Камиллой, а в последние дни — и с сыном Георгом. Но запомнила она постыдно мало для подпольщицы с более чем двадцатилетним стажем. Вернее... Она запомнила Раджи, который жил там же и, назвавшись лекарем Ибрахимом, действительно на совесть лечил барона.

Встречи за столом, прогулки по саду, беседы вечерами у камина — и все на глазах у других, все сплошь притворство, редкие взгляды, случайные касания. Объятия и поцелуи урывками, наспех, между мужем и женой — будто украденные. Мягкий шелк черных локонов, в единственном глазу цвета гречишного меда столько нежности, что хватило бы на целое княжество, юношеская дерзость прикосновений, мужская надежная сила его рук... Рук, остывших много месяцев назад.

Вдова помнила Раджи. А командир подпольной армии «Фён» обязана была помнить барона Баумгартена. Не вышло, так что ж — восстановит впечатления по письмам.

— Мама! — сиплый спросонья голос Саида оторвал ее от очередного романтического пассажа.

— Ты чего? Спи давай, — с улыбкой ответила женщина и не глядя взъерошила кудряшки сына.

— Ты тоже. Пораньше проснемся и вместе дочитаем.

— Три письма осталось. А ты посмотришь завтра, — попробовала договориться Зося, хотя уже почуяла знакомую сталь в интонациях Саида. Сталь, которую все трое братьев унаследовали от Раджи.

— Мама, — юноша решительно забрал бумаги из рук своего командира и мягко, но настойчиво уложил ее. Укрыл одеялом и рукой.

Зося обреченно вздохнула. Третий командир армии сдавала позиции позорно быстрее, чем второй и первый. Чтоб она так вот хоть раз уложила Раджи? Да скорее бы горы рухнули! Нет, он не ругался, не повышал на нее голос, не спорил, лишь змеей выскальзывал из ее объятий. Зато первый, Кахал, умудрялся посылать в откровенно непристойные путешествия своего любовника, хотя Горан при желании мог бы скрутить его одной рукой.