Привычка выживать (СИ)

- Для роскошной дамы Плутарха Хевенсби ты выглядишь весьма жалко, - резюмирует Энорабия.

- Для смертельно раненной ты выглядишь слишком оживленной, - парирует Джоанна. Ей не хочется вспоминать о новом уколе обезболивающего, как и не хочется думать о том, что каждая новая доза, вводимая сейчас, чуть позже обернется гораздо более жуткой болью. Впрочем, ее не должна волновать чужая боль. – Думаешь, Плутарх подстроил все так, чтобы на сцене появилась Каролина? – спрашивает она.

- Для сценариста, сценарий которого претерпел значительные изменения, он выглядит слишком довольным.

Плутарх действительно выглядел слишком довольным, по крайней мере, в то короткое мгновение, когда общался здесь с представителями дистриктов. Общение это было неформальным и ни к чему не обязывало. Все официальные встречи перенесли на завтра, и Джоанна лишь фыркнула, узнав об этом. До чего могут договориться все эти люди, мучаясь похмельем после сегодняшних возлияний? Быть может, до очередного этапа Голодных Игр. Ее бы и такой поворот событий не удивил бы.

Удивила ее Пэйлор. Послушная марионетка, посаженная на наркотики и послушно претворяющая в жизнь планы Плутарха, сегодня выглядела вполне адекватно. Была ли виновата в подобных переменах Энорабия, в один прекрасный день заменившая опасные лекарства на полезные витамины, никто не знал. Еще никто не знал и того, почему подобные перемены с Пэйлор остались без внимания Плутарха. Джоанна подумывала порой, что Плутарх прекрасно осведомлен о том, что происходило за его спиной; более того, все ножи, направленные в его спину, но еще не брошенные, он вполне мог использовать против своих врагов. Врагов на данный момент было не так много. Имя Джоанны, пожалуй, было в этом списке. А список, должно быть, возглавлял Пит Мелларк.

Сам Пит, конечно, подозревал и о списке, и о том, как распределила имена всех участников злостного Шоу Джоанна, на мгновение заняв место Плутарха, но не выказывал ни ужаса, ни тревоги. Ах да! Джоанна чуть не хлопнула себя по лбу, вспомнив то, что умудрилась забыть. О какой тревоге может идти речь, если объект, эту тревогу испытывающий, вообще ничего не может испытывать?

- Ты смотришь не в ту сторону, - фыркает Энорабия.

Джоанна поводит плечами, пытаясь сбросить с себя ненужный груз, и отводит взгляд от Пита, сосредоточенно разговаривающего с кем-то из представителей Восьмого Дистрикта. И замечает Гейла, которого, разумеется, пригласили только из страха быть избитым до смерти. Некоторых из его отряда Джоанна видит среди прочих гостей, хотя их сложно узнать в непривычных костюмах и платьях, кажущихся для Джоанны на них совершенно нелепыми.

- Надеюсь, он знает, что делает.

Свою фразу она дополняет маленьким глотком из бокала. В бокале нет ничего интересного, только вода с пузырьками газа. Энорабия косится в ее сторону, но не комментирует ни выбранный Джоанной напиток, ни брошенную в пустоту фразу. У самой Энорабии много соображений на счет того, кто и что должен знать, но свои соображения она не высказывает вслух. Боль, пусть даже приглушенная лекарствами, заставляет ее сжимать челюсти и улыбаться, не демонстрируя одно из самых знаменитых своих оружий. Но эта боль временная, сейчас ее нужно лишь приглушить, сделать незаметной, а уже потом, когда все закончится…

На самом деле, ни Энорабия, ни Джоанна – никто не знает, что будет тогда, когда все закончится. И, быть может, многие из них подсознательно не хотят об этом знать. Взять, к примеру, уже которую неделю воздерживавшегося от алкоголя Вольта, в данный момент лихо опрокидывающего новую порцию водки за стойкой бара. Уж кому-кому, а Вольту нужно оставаться в полном сознании, но он предпочитает вязкое забытье, цена которому и головная боль, и тошнота, и темнота. Хеймитч и хочет ему напомнить о последствиях подобных возлияний, но его вечно что-то (или кто-то) отвлекает.

Сначала, конечно, его отвлекает коньяк. Еще в прошлое свое появление в квартире нынешнего министра связи он приметил красивые бутылки бесценного спиртного, и сейчас выждал удобный момент, чтобы пробраться в святая святых – в кабинет, в котором и находился бар. Сам кабинет претерпел некоторые изменения, приняв какой-то нежилой вид. Не осталось ни следа от разбросанных документов, да и бар оказался запертым на ключ, что Хеймитча сильно расстроило.

Вот на этом моменте возник и другой отвлекающий момент, а именно, Джоанна Мейсон, которая не то, чтобы истосковалась по Хеймитчу, но отчего-то пошла за ним. Изучив обстановку и презрительно хмыкнув, седьмая вынула из своей прически шпильку и разобралась с замком еще до того, как Хеймитч успел возмутиться факту ее слежки за своей драгоценной персоной. Уже после открытия бара грех было возмущаться.

Из бутылок они выбрали самую дорогую, хотя Мейсон в коньяке толком не разбиралась, а Хеймитч руководствовался интуицией. Пить начали красиво: из коньячных бокалов, обнаруженных в баре. Джоанна скривилась, сделав первый глоток. Скривилась даже не из-за того, что коньяк огнем обжег горло, а из-за странной, но какой-то забавной мысли, что Плутарх, зная повадки своих гостей, вполне мог бы коньяк и отравить. Хеймитча мысль тоже позабавила, но задерживаться он на печальных предположениях не стал, экономя время и не растягивая удовольствие.

Тем временем Эффи, в своем нелепом платье и с огненно-рыжими волосами, так не шедшими к ее нечеловеческой бледности, отозвала Пита в сторону. И с прежним ненормальным спокойствием сообщила о том, что бывший лечащий врач Пита и прочей разношерстной компании погиб почти неделю назад из-за досадной случайности.

- Случайности? – переспросил Пит.

Эффи отводит взгляд, и сжимает свои маленькие кулачки. Почему-то она долго молчит, перед тем, как озвучить случайность, имеющую столь далеко идущие последствия.

- Самоубийство.

Судьба, разумеется, обладает некоторым чувством иронии, но ее ирония не идет ни в какое сравнение с иронией, вышедшей из-под пера талантливого Распорядителя Голодных Игр.

Пит не срывается в этот раз, даже не думает срываться. Он уходит от окружающей его толпы в темноту, проходя знакомый путь, не обращая внимания на повороты и двери. И добирается, разумеется, до кабинета Плутарха, уже занятого одной забавной парочкой.

Хеймитч почти трезвеет, видя своего бывшего подопечного ненормально спокойным, но одновременно будто перешедшим какую-то грань. Джоанна поднимает бокал, желая сказать новый тост, но сказать ничего не успевает, потому Пит без видимого усилия, практически одним движением руки, переворачивает журнальный столик. Бьется стекло. Хеймитч, предусмотрительно не выпускающий своего бокала из рук, осторожно чокается с замершей от неожиданности Джоанной.

- Поздравляю, - говорит с преувеличенным оптимизмом, - теперь он не такой бесчувственный, каким был неделю назад. Ты ведь этого хотела, солнышко.

«Солнышко» сидит с непроницаемым выражением лица. Конечно, когда она узнает то, что узнал Пит, выражение претерпит значительные изменения, но это, к счастью или к несчастью, случится не сегодня. Сегодня же она будет отмечать – дату окончания Голодных Игр или дату официального объединения Панема, или любую из дат, какую только захочет.

Она возвращается в душную залу, к людям, которые ей неприятны, к людям, к которым она не хотела бы вернуться ни на одну секунду своей жизни. Ее охватывают двойственные чувства. Джоанна знает, что не должна находиться здесь. Но при этом она не сможет сказать, куда хотела бы пойти, будь у нее выбор. Ей некуда идти. Любые вещи для нее испачканы в грязи и крови, воспоминания настигают ее все чаще, и о спокойствии или душевном равновесии она может только мечтать. Сходить с ума можно и среди врагов; более того, именно здесь можно найти причину того, что она сходит с ума.

А еще здесь можно найти подходящую жертву.

- Подумать только, - подходит Джоанна к Гейлу, - так долго играть на экранах героя после войны, а в действительности не получать удовольствия от своей славы.