Привычка выживать (СИ)

Еще Китнисс вспоминает Каролину. Каролину, не похожую на Прим. Каролину, которая не отвела взгляда от направленной в ее сторону стрелы. Каролину, которая должна была погибнуть на 76 Голодных Играх, проводимых уже Альмой Койн. Китнисс не чувствует стыда за отданный с такой небрежностью голос. Уже тогда Китнисс знала, что голосование останется фиктивным. Уже тогда Китнисс знала, что убьет не того Президента. Оправдывает ее это знание? Вряд ли. Но она не чувствует за собой никакой вины. Она себя еще не чувствует собой.

Китнисс прикасается к заплетенным в косу волосам, улыбается:

- Привет, капитолийский переродок.

В голосе ее слишком много горечи.

На экране телевизора заразительно смеется Джоанна. Камера скользит в другую сторону, и Китнисс прикрывает глаза, стараясь не видеть Энорабию, которая улыбается, не демонстрируя заточенных зубов. Теперь Китнисс понимает лучше Пита, душившего ее сразу после возвращения из Капитолия. Китнисс пытается думать, что вчера в столовой стреляла вовсе не она, а кто-то другой, но не может. Это была она, пусть и перепутавшая прошлое с настоящим. Чуть позже, уже в спальне, когда она пришла в себя после обморока, Хеймитч упомянул какой-то взрыв. И Китнисс поняла, какой именно взрыв он имел в виду.

Даже воспоминания о яркой вспышке, после которой все стало на свои места, причиняют головную боль. Китнисс даже начинает подташнивать. Один из вернувшихся стилистов застает ее тяжело дышащей, и предлагает выпить воды. Китнисс послушно пьет; лучше ей не становится. Она идет по коридору, едва ли чувствуя саму себя, а попав в маленькую комнату со столом и другим телевизором, встречается взглядом с Питом, смотрящим прямо в камеру.

Он держится превосходно, но разве должно было быть иначе? Он улыбается, машет рукой, здоровается со всеми мужчинами, уже находящимися на сцене, после целует руки находящихся рядом дам. Джоанна, сидящая ближе всего к Тому, внезапно морщит свой носик. Обращается к Тому с вопросом о парфюме, а затем, с елейной улыбочкой – к Питу.

Каролина фыркает, наблюдая за разыгрывающимся спектаклем. Китнисс с облегчением качает головой, вспоминая первую встречу с Томом и обещание Джоанны лечь костьми, но заставить Пита понюхать нового ведущего в прямом эфире.

- Уверен, это все, что угодно, только не розы, - отвечает на вопрос о запахе Пит, вовсе не выглядя смущенным. Зрители в зале свистят и улюлюкают.

- Сегодня ты забыла лук? – спрашивает Каролина.

- Сегодня мне запретили его брать с собой, - отвечает Китнисс. – Они боятся, что я вновь примусь за старое, а президентов всегда было ограниченное количество.

Девчонка не улыбается. Хотя, кажется, не боится. Китнисс думает о том, что Прим никогда не была такой упрямой. И никогда не смотрела на нее с таким вызовом, почти противоречащим инстинкту выживания. Прим была другой. Пусть снаружи, Китнисс вынуждена согласиться, две девочки имеют определенное сходство, внутри они разные. Как небо и земля. Как рай и ад.

- Значит, ты больше не попытаешься меня убить? – спрашивает все же Каролина.

- Нет, - отвечает Китнисс, и оборачивается на то, чтобы увидеть запись из интервью Пита. Запись, на которой он говорит, разумеется, о ней. Ей кажется, всего лишь мгновение, что тот, прежний Пит, Пит до квартальной бойни, и говорит он о той, прежней Китнисс, еще не взвалившей на свои плечи груз обличья Сойки-Пересмешницы.

Каролина наблюдает за ней, встает с дивана и подходит ближе – только на несколько шагов.

- Я хотела, чтобы вы выиграли, - говорит, даже не понимая причину своей разговорчивости. – Я смотрела 74 Голодные Игры. И я хотела, чтобы выиграли вы оба. Это было, конечно, пустая надежда. Никто не позволил бы вам двоим уцелеть. Я знала даже то, что, если вы сумеете добраться до финала, вас натравят друг на друга. Они думали, что это было бы зрелищно. Красивая история любви, обрывающаяся некрасивым финалом. А еще я знала, что он попытается принести себя в жертву. В конце концов, он с самого начала знал, что выход у него один, - Каролина улыбается. Старые воспоминания кажутся ей почти ненастоящими. – Он мне нравился больше. Тебя я считала холодной и расчетливой, но я и сейчас так считаю. Не смотря на то, что с тобой сделали. Ты, кстати, знаешь, что с тобой сделали?

Вопрос повисает в воздухе. Китнисс почти не слышит вопроса. Китнисс думает о том, что Пит все-таки ошибся в самом главном. Они все ошиблись – все, кроме мертвого Президента Сноу, который не только понял все раньше всех, но еще и сумел использовать знание в своих целях.

Каролина поджимает губы.

- Китнисс?

- Ты вовсе не кажешься мне Прим, - говорит Китнисс, и чуть наклоняется, чтобы поправить воротничок на блузке девочки. – И я знаю, что ты его внучка. Но помимо всего прочего ты – маленькая девочка, которую нельзя не защищать.

Каролина хмурится. Она мучительно пытается понять, что в данном случае важнее – спорить о том, что она маленькая девочка или радоваться тому, что отношение Китнисс к ней не претерпело значительных изменений.

Да и вообще, Китнисс немного пугает ее своим поведением. Каролина позволяет ей поправить воротник блузы, но так пристально всматривается в склонившееся к ней лицо, что может разглядеть все происходящие с ним перемены. Китнисс кажется почти счастливой, когда склоняется к девочке. Затем Китнисс бросает очередной взгляд на экран телевизора, и хмурится.

И принимает какое-то решение.

На экране счастливая Энни Креста, в замужестве Одэйр, держит на руках сверток с младенцем.

Китнисс не может оторвать взгляда от этой умильной картины. Ни Энни, ни ребенка не показывают ближе – только издалека, но голос за кадром сообщает о том, что роды, хотя и начались раньше срока, прошли под наблюдением специалистов, младенец чувствует себя хорошо, молодая мама тоже ни на что не жалуется. Крупным планом показывают территорию перед больницей – вся площадь буквально завалена цветами, жители дистрикта, всегда любившие Финника, празднуют рождение сына победителя Голодных Игр.

Каролина знает, что среди цветов, которые приносят на площадь, не будет роз.

Китнисс сжимает кулаки.

- Будешь моим морником, - говорит непонимающей Каролине.

Наушник в ее ухе оживает.

…

Джоанна, пользуясь возможностью перевести дух, все же прилагает усилия, чтобы спокойно воспринять новости из Четвертого Дистрикта. В счастливой случайности ее не убеждает ни голос диктора, ни лицо улыбающейся мамочки, ни крики улюлюкающей толпы. В жизнях тех, кто выжил в аду, вообще не бывает никаких совпадений. То, что Энни Креста родила чуть раньше срока, но именно накануне дня Шоу, сложно считать совпадением. И в своих мыслях Джоанна не может остановиться, саму себя пугая жестоким цинизмом. Что еще могли сделать распорядители Шоу ради своих целей? Вырезать младенца из чрева матери, но последовать написанному сценарию?

Наравне со всеми Джоанна пытается казаться счастливой, но силы ее на исходе. Какой час она уже корчит из себя героиню перед всей страной? Ее успокаивает только одно обстоятельство – зубастой Энорабии еще хуже, ее лекарства скоро перестанут действовать. Она уже сейчас старается не участвовать в общем разговоре, а лоб ее, если присмотреться, весь покрыт испариной. Но Энорабия продолжает играть. Аплодирует со всеми, улыбается, отвечает на вопрос Тома о том, как относится к этой хорошей новости. Джоанна чувствует осторожный толчок от Вольта и понимает, что вопрос об отношении к рождению ребенка Финника Том задал вовсе не Энорабии. В каком-то смысле зубастая спасла Джоанну. У самой Джоанны сейчас не нашлось бы слов для сносного комментария. Она не может сосредоточиться на происходящем. Она пытается представить ребенка Финника – еще крохотного, с голубыми-голубыми глазами и заливистым смехом; ребенка, который, Джоанна в этом уверена, будет так похож на своего отца.

Между тем Том, справившись с ажиотажем в зрительном зале, обещает преподнести сегодня еще один замечательный сюрприз. Джоанна закатывает глаза, и ловит взгляд Пита; мысли у них двоих, очевидно, сходятся. Почти не слушая восторженную болтовню Тома, Джоанна бросает мимолетный взгляд за спину Тома, и замечает стоящего в закулисной тени Плутарха. Плутарх, поняв, что рассекречен, салютует ей.