В обятиях прошлого. Часть 3

Единственный действенный способ, который положит конец всему этому – это оказаться с ним в одной постели, – решила Маргарет, не откладывая своё намерение в долгий ящик.

Всё остальное было исключительно делом техники. Маргарет выглядела намного моложе своих лет, а в искусстве изящного обольщения могла легко превзойти любую молодую соперницу. Франсуа-Ксавье радостно и с удовольствием попался на её крючок, тем более, что его страсть, так и не реализованная с Энн, должна была куда-то выплеснуться.

Ты надумала сменить причёску ? – вопрос Маргарет прозвучал бесстрастно и холодно. – Могла бы посоветоваться со своей матерью.

На спокойном бледном лице Маргарет обозначился лёгкий румянец на скулах, под прозрачной кожей на висках виднелись голубые прожилки вен.

Сколько хладнокровия, сколько лицемерия, сколько тёмных сил в этом человеке !

Энн смотрела на Маргарет, не в силах что либо произнести, хотя ещё с утра ей хотелось так много сказать своей матери.

Энн достала из портфеля губную помаду и брезгливо и аккуратно положила её на край стола.

Тебе просили передать это, – с этими словами она хотела уйти к себе.

Не смей хамить матери глазами ! – начала выходить из себя Маргарет, от которой, конечно же, не укрылся взгляд дочери, полный презрения и ненависти. – Я знала, что тебя это немного раздосадует, но не настолько чтоб ты забывала, с кем ты разговариваешь !

Маргарет и сама до конца не понимала, зачем она устроила всё это – не то потому, что пыталась направить дочь на путь истинный, не то потому, что портить жизнь окружающим было её привычной манерой существования, не то просто потому, что ей в тот момент захотелось так поступить.

Я сделала это исключительно в твоих интересах, как и всегда, и, если ты этого не понимаешь сама, то это только подтверждает мою правоту ! – раздражённо продолжала она.

В моих интересах ? Да ты никогда даже не интересовалась, чем я живу ! Как ты посмела так гадко и подло поступить ?! – слова сами яростно вырвались у Энн, её глаза набухли от нахлынувшей обиды.

У Маргарет дёрнулся край глаза, и во взгляде появились леденящие дьявольские искры.

Почему же сейчас, когда я была так счастлива, ты решила сломать мою жизнь ?! – чувствуя, что последние силы начинают покидать её, Энн решила пойти лечь в постель.

Маргарет нервно встала с дивана и подошла поближе к дочери.

Боже мой ! Да ты пьяна ! Честное слово, не стоило так расстраиваться ! Я ведь и в самом деле сделала эту небольшую глупость – а по-иному это и не назовёшь – только ради тебя ! – уже с назиданием произнесла она и подлила себе вина.

Ты стала для меня совершенно чужой, – подумала Энн, – мне теперь даже странно, что я когда-то так любила тебя !

Теперь и Энн в полной мере ощутила на себе действие яда, которым умела так щедро угощать её мать. Этот яд пропитывал человека насквозь и отравлял всю его жизнь. Энн очень устала, устала как никогда. Ей захотелось забиться в самый дальний и тёмный угол своей спальни, накрыться одеялом с головой и никого не видеть. Захотелось заснуть так глубоко, чтобы, проснувшись, не помнить о тех, кто оставил столько боли в её сердце. Даже человек, потерпевший кораблекрушение и оказавшийся на плоту посреди океана, казался ей не таким одиноким, какой она чувствовала себя сейчас.

Маргарет решила не принимать близко к сердцу разговор с дочерью, полагая, что подростковые обиды быстро стихнут, и всё останется по-прежнему. Маргарет ошибалась: в этот день она умерла для Энн навсегда.

*   *   *

Иногда, довольно редко, странным образом складывалось так, что Маргарет думала не о самой себе, а о ком-то другом. Разумеется, такое времяпровождение никогда не заканчивалось ничем хорошим. В этот вечер предметом её размышлений стал её собственный муж, вернее, тот его шикарный внешний лоск, который так сильно контрастировал с их мрачной квартирой и её убогой обстановкой, а также с довольно скромной в целом жизнью после переезда из Лондона в Париж, не говоря уже про обещанные миллиарды и особняк в Версале.

Как правило, улавливая чью-либо ложь, Маргарет никогда не впадала в театральную кому и не закатывала яростных обвинительных сцен с последующим разоблачением. Она всегда была холодна и сдержанна, она хладнокровно готовила капкан для того, кто посмел попытаться её обмануть. А затем, безошибочно определив слабое место своей жертвы, била точно в цель. Но Роберто врал столь искусно, что даже Маргарет не всегда могла отличить его ложь от правды.

Если не считать уже забытой истории с чужой квартирой, Маргарет не удавалось уличить Роберто во лжи, но тем сильнее было её раздражение от наблюдаемого ею полного несоответствия между её собственной нищенской, как она считала, жизнью и образом преуспевающего предпринимателя, который создавал себе её супруг, весь так и переливающийся бриллиантовой крошкой.

Если Маргарет когда-либо смеялась, то это всегда был злой смех. Таким смехом обычно смеются люди, не верящие ни в какие благородные порывы, видящие всюду только фальшь и лицемерие. Так смеются убеждённые мизантропы, искренне отвергающие саму возможность существования добрых поступков и искренних побуждений. Благородные люди, как и люди с повышенной чувствительностью, были, с точки зрения Маргарет, либо сентиментальными глупцами, либо идеалистами, заслуживающими лишь насмешек.

Когда Маргарет над кем-то насмехалась, то недостатки выбранной ею жертвы – реальные, или мнимые и придуманные самой же Маргарет – преувеличивались, выставлялись в самом невыгодном для объекта насмешек свете и, как правило, заставляли его чувствовать себя растерянно и неловко.

Добро пожаловать в нашу убогую лачугу ! – с усмешкой приветствовала Маргарет своего супруга, возвратившегося поздно вечером домой. – Визит миллиардера – большая честь для нас !

Маргарет, я устал и совершенно не расположен ни обмениваться колкостями, ни продолжать беседу в таком тоне, – спокойно отреагировал Роберто. – Более того, меня всегда поражало, насколько ты искренне неспособна испытывать ни малейшей благодарности…

Благодарности ? За что именно ? Вот за это ? – Маргарет широким жестом показала вокруг себя и с отвращением сморщилась.

… ни малейшей благодарности по отношению к людям, которые тебя содержали и содержат материально и, в частности, по отношению ко мне, – продолжал Роберто. – Ты ведь не только не проработала ни дня в своей жизни, но и никогда не занималась воспитанием твоей единственной дочери, не говоря уже про такое глубоко чуждое тебе понятие, как домашний очаг, да и просто отсутствие умения достойно следить за собственным домом и содержать его в порядке.

Отчего же ! Я очень благодарна тебе… – Маргарет язвительно усмехнулась. – Вернее, я буду премного благодарна тебе за то, что в будущем ты избавишь меня от прямого общения с твоим любимым органом, размерами которого ты так гордишься. Видишь ли, даже у столь важного международного бизнесмена, каковым ты себя возомнил, он с годами превращается в крайне непривлекательную варёную макаронину…