В обятиях прошлого. Часть 3

Большая американская семья за соседним столом расхохоталась, пожилая японская чета за другим столом в ужасе беспокойно задвигалась, явно собираясь покинуть ресторан. От случившегося Роберто был готов провалиться сквозь землю. Маргарет, плотно сжав губы, неотрывно смотрела куда-то вдаль, на излучины Сены, огибавшие остров Святого Людовика, и на башни Собора Парижской Богоматери²⁰, которые заходящее весеннее солнце окрасило в пепельно-розовый цвет. Энн сидела неподвижно, не зная, как себя вести, пунцовая от стыда. Элизабет же, весело хихикнув и подмигнув официанту, как ни в чём не бывало, доедала десерт.

Месье, я вынужден просить вас оставить наше заведение, – обратился к Роберто вновь подошедший к ним метрдотель, окончательно выведенный из себя непристойным поведением этих посетителей.

Но Роберто и так уже расплатился по счёту и, небрежным жестом бросив на скатерть со словами «Voici, pour le dérangement !»²¹ пятисотфранковый билет, направился к выходу из зала, почтительно поддерживая под руку свою старую тёщу-шалунью.

*   *   *

В ту ночь Энн спалось очень плохо. Большая бледноликая луна отражалась в зеркале и серебрила комнату. По подоконнику у распахнутого окна, чётко отмеряя шаги взад и вперёд, прохаживался ворон. Отражение луны целиком помещалось в его выпуклых глазах. Тонкая прозрачная штора цвета слоновой кости слегка шевелилась. Тяжелое удушливое серое облако из ночной сырости, автомобильной гари и городской пыли накрыло Париж.

Энн беспокойно ворочалась в постели, ей снились кошмары. Она плыла по реке в бурном потоке грязной воды, течение несло её всё быстрей и быстрей, закручивая её в большую воронку. Она увидела стоящую на суше обнажённую мать, которая громко смеялась демоническим смехом, выпуская в небо не то большую чёрную птицу, не то её призрак. По другую сторону реки она заметила Марчелло, который совсем не изменился с той поры, когда она в последний раз видела его. Он с тоской смотрел на неё, будучи не в силах помочь ей. Энн отчаянно пыталась вырваться из этого уносящего её вдаль потока, размахивая руками и пытаясь за что-нибудь зацепиться.

Громкое пронзительное и душераздирающее карканье то ли во сне, то ли наяву заставило Энн проснуться. Холодный липкий пот покрывал всё тело, свинцовая голова поворачивалась с трудом, руки и ноги занемели, сильно хотелось пить. Тягостное ощущение чего-то неотвратимого стойко висело в воздухе, мешая успокоиться. Зловещий металлический скрежет за окном и скрип двери заставили Энн встать и посмотреть на часы. Было половина третьего. Она находилась в квартире одна. Элизабет уже вторую неделю лежала в госпитале. Её доставили туда после того, как она однажды упала в обморок на улице. Элизабет так и не приходила в сознание, и врачи говорили, что надежды на выздоровление практически нет. Дверь в соседнюю комнату была открыта. Энн заглянула туда и убедилась, что там никого нет. Она знала, что Роберто теперь часто летал в Москву, а Маргарет последние несколько дней приходила лишь под утро, странным образом ничего не рассказывая.

Энн, конечно же, догадывалась, что у её матери появился очередной любовник, и, судя по всему (раз она на это решилась, будучи замужем за ревнивым Роберто), это увлечение было сильным. Расспрашивать у матери, с кем она встречается, Энн считала бестактным, а, кроме того, знала, что всё равно не получит искреннего ответа. Гардеробный шкаф в спальне Маргарет был открыт, её вещи повсюду разбросаны, и дурманящий франжипан обволакивал всю квартиру пьянящей дымкой. Энн услышала щелчок дверного замка и направилась в прихожую.

Почему ты ещё не в постели ? – замешкавшись, спросила Маргарет после того, как они несколько мгновений стояли молча, глядя друг другу в глаза.

Мне снились кошмары, и я думала, что ты дома, – робко произнесла Энн, удивившись совершенно не свойственной её матери сконфуженности.

Маргарет подошла к зеркалу и стала стирать с губ остатки её любимой стойкой ярко-красной помады цвета кровавого вина, как она его называла.

Чёрт, помаду забыла ! – выругалась Маргарет, роясь в своей сумочке. – Ладно, потом разберусь. Давай спать, я устала, – она поцеловала Энн в лоб и направилась к себе в комнату.

С кем она встречается ? Забытая любимая помада… тончайшая чёрная блузка, которую она одевает очень редко… что всё это значит ? – беспокойные мысли тянулись длинной нестройной вереницей, не давая Энн уснуть. – Почему она так смутилась, встретившись со мной глазами ? Это совершенно на неё не похоже… да ещё этот мой дурацкий сон…

После выходных, проведённых в тревоге и длившихся, как показалось Энн, целую вечность, она отправилась в школу. Ей хотелось быстрей встретиться с Франсуа-Ксавье: только он сейчас мог утешить её. Она хотела взять его за руку, посмотреть ему в глаза, спрятаться в его объятиях и, наконец-то, успокоиться, убедившись, что у неё с ним всё по-прежнему.

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер²², -

услышала Энн вместо обычного радостного приветствия.

Франсуа-Ксавье стоял недалеко от здания школы, возле раскидистого каштана и поглядывал на ворона, сидящего над ним на ветке. Учитель показался Энн растерянным, бледным и немного грустным. Тяжесть в её душе не хотела отступать. Она подошла поближе, желая что-то сказать, но он слегка прикрыл ей ладонью губы и посмотрел на неё так, что ей всё стало понятно, но её душа отказывалась в это верить.

Этого не может быть, только не это ! – повторял её рассудок, не желая принимать случившееся.

Последние тлеющие искорки надежды тихо гасли.

Энн… – еле слышно произнёс Франсуа-Ксавье и замолчал.

Было видно, что слова даются ему с трудом.

Энн, я страшно виноват перед тобой.... Это было как наваждение, как дурной сон… Этого не должно было случиться.

Энн попыталась что-то сказать, но он снова остановил её жестом.

Я… я не знал и не мог знать, что она – твоя мать.

Энн почувствовала, как змея подползла к её горлу и стала обвиваться вокруг шеи тяжёлыми мышечными кольцами, не давая возможности сделать даже лёгкий вдох. В этот момент Энн ничего не чувствовала, кровь отлила от всех частей её тела и утекла куда-то далеко.

Прости… – Франсуа-Ксавье достал из кармана помаду Маргарет и неловко протянул её Энн, – она только сегодня утром сообщила мне по телефону, кто она, и попросила передать тебе это.

Говорить больше было не о чем. Франсуа-Ксавье Файар направился к зданию школы и скрылся за её дверьми. С горечью, с металлическим и липким привкусом страха и ужаса, Энн вдруг поняла, что весь её мир разлетелся на маленькие клочки, собрать которые уже никому не под силу. Она взглянула на свою душу, которая лежала у неё под ногами, в холодной серой луже, содрогаясь от враждебных порывов ветра, без надежды на воскрешение. От охвативших её переживаний Энн совершенно не заметила, а, может быть, заметив, не придала значения тому, что в этой же луже отражался тёмный мужской силуэт, мрачной тенью нависавший над Энн.