В обятиях прошлого. Часть 3

В тот день Париж был похож на город – призрак. Всё многообразие его красок свелось к серым и тёмным оттенкам, иногда разбавляемым неяркими огнями проезжающих машин. Не было больше ни утра, ни дня – одни сплошные угрюмые зябкие сумерки. Собравшаяся в воздухе сырость, несмотря на весеннюю погоду, превращалась в острые злые иглы, которые безжалостно впивались в лёгкие, разрывая их изнутри и сбивая прерывистое дыхание. Ноги Энн брели сами собой, ветер раздувал её роскошные каштановые волосы. Энн захотелось навек позабыть обо всём. Обо всём, что у неё отнимали, отдирая от самого сердца. У неё отобрали всех, кто имел для неё значение – вначале Марчелло, а теперь и Франсуа-Ксавье. И всё это сделал один и тот же человек – её мать. Безумно тяжело было быть той Энн, которая осталась вместо прежней. Душа тихо скулила от воспоминаний о том счастье, которое уже не вернуть. Очередной порыв ветра бросил тяжёлую прядь волос в лицо Энн.

Ему так нравились мои волосы ! – острая тоска пронзала её насквозь.

Энн огляделась по сторонам.

Быстрыми и твёрдыми шагами она вошла в первую же парикмахерскую, присела в ближайшее свободное кресло и, приподняв свои прекрасные волосы, сообщила о своём намерении.

Может быть, вы ещё подумаете ? – спросил растерянный парикмахер, не в силах поднять ножницы на такую роскошь. – Вы уверены ?

Энн закрыла глаза и кивком головы дала понять, что абсолютно уверена в том, чего хочет. Краешком глаза она смотрела как великолепные локоны, предмет её гордости и зависти всех одноклассниц, тяжело падали на грязный кафельный пол. По щекам бежали слёзы. Энн казалось, что это её саму старательно режут на маленькие кусочки. Энн отказывалась понимать отношение её матери к ней: с одной стороны – холодная отчуждённость и полное равнодушие, с другой – неустанный контроль и постоянное посягательство на её личное пространство.

Энн захотелось побыть наедине со своими переживаниями. Уже несколько часов она сидела в кафе La Coupole²³ на бульваре Монпарнас, одном из тех парижских «интеллектуальных кафе», где, как писал Марсель Пруст²⁴, «воздух пропитался запахом чернил». Здесь опрокидывал рюмку кальвадоса Эрнест Хемингуэй²⁵, и дегустировал лягушачьи лапки Фрэнсис Скотт Фицджеральд²⁶, наслаждался молодым божоле Пабло Пикассо²⁷, и заказывал бургундских улиток Анри Матисс²⁸.

Официант с сомнением оглядел юную посетительницу, попросившую двойной виски, но, поскольку Энн в свои семнадцать с половиной лет выглядела вполне взрослой и уверенной в себе, согласился принять её заказ. Не считая шампанского на семейных обедах, Энн никогда раньше не пила спиртного и, естественно, быстро опьянела, но сейчас это оказалось спасением. Золотистого цвета обжигающая жидкость согревала её продрогшее тело, без малейшей надежды на оживление покинутой и преданной всеми души. Энн начинала понимать, что теряет жизненно важную часть самой себя – свою мать, без которой она раньше не могла себе представить своё существование, и теперь ощущала себя испуганной, уставшей и одинокой.

Я не хочу больше чувствовать себя виноватой в том, что моя мать меня никогда не любила, – решила Энн.

Это чувство многие годы разъедало её изнутри, оставляя глубокие раны в душе, которые с трудом затягивались, оставляя грубые рубцы. Она с горечью вспоминала, что долгое время мама была её миром, смыслом её жизни.

Как же я хотела тогда стать маленьким цветком, сухим невесомым и плоским, который моя мать могла бы положить в книгу и всегда носить с собой ! – боль от материнского предательства не покидала Энн ни на секунду. – Я не причиняла бы ей никаких неудобств, не отягощала бы её своим присутствием, я бы просто была рядом с ней, со своей мамой !

Приходилось осознавать, что всё это было пустой, никому не нужной иллюзией.

Энн попросила ещё один двойной виски. Официант неодобрительно покачал головой, но ей сейчас было глубоко безразлично чьё-либо мнение на свой счёт.

Энн пыталась вспомнить хотя бы крошечные осколки времени, когда она была счастлива рядом с матерью, и не могла. Ей захотелось подмести, вытереть и смыть все следы обид, тоски, гнева и непонимания, оставленные в её сердце Маргарет. Энн стала отчётливо понимать, что нельзя лишиться того, чего у тебя никогда не было – материнской любви. Постепенно она приходила к тому, что злость и ненависть, помимо её воли, только поддерживают её связь с матерью, и лишь настоящий разрыв с ней может принести освобождение от этих удушающих отношений.

Полное безразличие по отношению к матери – вот всё, что оставалось у Энн после долгих лет жизни с ней. Это было выстраданное безразличие, возникающее тогда, когда душе удаётся пережить давнюю нехватку тепла, любви и заботы. Оно пришло от усмирённой ненависти. Энн понимала, что её детская боль никуда не денется, но, если она разберётся в своих чувствах и постарается отделить от них чувство вины, ей будет легче идти своей дорогой.

Последний поступок Маргарет окончательно убедил Энн воспользоваться своим бесспорным правом не испытывать больше любви к человеку, любовь которого она так долго и безуспешно пыталась заслужить.

Много лет подряд Энн будет иногда звонить матери исключительно из чувства долга. Она всегда будет помнить тот день, когда между ней и Маргарет что-то хрустнуло и сломалось. Сломалось навсегда. А сейчас Энн вступала на долгий путь взросления, что означало освобождение от того, что так крепко сковывало её свободу.

Горьковатый терпкий аромат сигарного дыма приятно коснулся её. В этот момент ей показалось, что она как будто совсем не пила. Энн взяла в руку гранёный стакан и пару секунд рассматривала отблески янтарной жидкости. После этого, залпом допив его содержимое, знаком попросила принести счёт. Энн внезапно захотелось что-то серьёзно изменить в своей жизни. Конечно, это желание было пока слабо ощутимым, но оно появилось и заявило о себе.

Жаль, что нельзя всё поменять в одночасье, – сказала она самой себе и отправилась домой, загоняя сознание в тупиковую бесчувственность.

*   *   *

Маргарет сидела в гостиной, поджав под себя ноги, и, откинувшись на широкую спинку дивана, листала книгу. Рядом с ней на столике стояла бутылка белого вина, вытянутая форма которой без труда позволяла узнать его происхождение. Маргарет сделала очередной глоток своего любимого эльзасского вина. Она знала, что сегодня вечером ей предстоит не самый приятный разговор с Энн, но ведь именно так всё и было заранее спланировано ей самой.

Она, конечно же, заметила перемены, происходящие с её дочерью, которая последние пару недель вся прямо-таки светилась от счастья. Волнительный блеск глаз Энн был для Маргарет предвестником возможных неприятностей, и она решила всё поскорее выяснить. Она тщательно осматривала содержимое портфеля Энн, изучала её одежду и выворачивала карманы, но так ничего и не находила. Тогда Маргарет решила подождать у школы и понаблюдать за Энн. В первый же вечер она увидела, как её дочь и учитель философии вместе вышли из школы. Едва удалившись на достаточное, по их мнению, расстояние и полагая, что их никто не видит, они утонули в объятиях друг друга. Маргарет не могла знать, насколько далеко зашли их отношения, но решила, что в любом случае действовать надо безотлагательно.