"Москва слезам не верит" (К 30-летию выхода фильма)

Фильм Басова рисует картины самой обычной жизни в военной Германии, которые мы, зная историю, осознаем как покров скрытых под ними ужасов фашизма. В самом же фильме скрытые ужасы передаются через сдерживаемую, но очевидную для нас, брезгливость главного героя - советского разведчика по отношению ко всем этим, тщательно, мастерски снятым обычным картинам. Брезгливость, не покидающую его на протяжении всех четырех (!) фильмов эпопеи. И мы также, вслед за ним, должны постоянно делать "пересчет" этих интересных, отлично снятых картин на где-то там скрытые и непоказываемые нам ужасы; должны... не просто перечеркивать, по сути, всю замечательную работу режиссера (это-то уж ладно!) - но и перечеркивать свое собственное заинтересованное восприятие показываемого! Это невыносимо утомительно и... обидно.

Можно предположить поэтому, что фигура Басова в нашем фильме возникает вследствие полемики, ведущейся с его картиной. "Щит и меч" - неполучившийся фильм ужасов. Но это - заявка на грандиозный триллер. Аналогичную функцию имеют, наверное, и не раз встречающиеся реминисценции из ленты "Семнадцать мгновений весны". Общепризнано: фильм показывает "человеческое лицо фашизма" (именно... самого фашизма, а не просто Германии, в которой он паразитирует). Параллельно мы видим - ряд гестаповских пыток, но эти ряды... не проникают друг в друга. Шевеление ужаса возникает лишь в том случае, если знаешь, что все это снято... в коридорах нашей Лубянки. Тогда, конечно, на это "человеческое лицо" смотришь совсем по-другому; беда в том, что этот эффект - находится уже за границей художественной системы произведения, является, так сказать, побочным эффектом.

*    *    *

В.Басов был совершенно прав, когда решил показывать человеческий, а не чудовищный облик ужасов. Только в этом случае на подобном материале можно построить огромную картину, и она не будет... вызывать смех над собой, как вызывают его, в конце концов, традиционные голливудские триллеры. Это и было сделано в кинокартине "Москва слезам не верит". Американская киноакадемия, вручая ей "Оскар", сознательно или бессознательно - узнала в ней родной для себя триллер! Но это, повторим, фильм ужасов, основанный на материале недавней истории. Только вместо одного тоталитарного государство, изображенного В.Басовым, - взято другое.

Смелость взвесить бесчеловечность двух тоталитарных режимов взял на себя В.Турбин в одной из последний своих работ, посвященной рассказу А.Платонова "Мусорный ветер". В ряде его поздних публикаций дается как бы теоретическая рефлексия того решения жанровых проблем триллера, на котором основан наш фильм. Выбрано тоталитарное государство, не такое ужасное, не такое... бездуховное. Да еще в свой "вегетарианский" период. Но как же все-таки могут быть показаны скрытые в его "человеческом" облике ужасы? Об этой проблеме В.Турбин как раз и размышляет в двух рецензиях, посвященных документальному телесериалу о Сталине "Монстр". Критик замечает: показывают документальные, доподлинные ужасы сталинского режима, но... это не вызывает у зрителя должной реакции. Ему приходится припоминать опыт собственной жизни (В.Турбин родился в 1927 году), искусственно взвинчивать себя, "заводить".

Видимо, добиться непосредственного восприятия "изнанки" тоталитарного строя на экране можно... только опосредованным путем: через метафору. Когда каждая обыденная показываемая деталь может оказаться - не событийно-сюжетно, но именно символически - ужасом; символом ужаса. Это позволяет смотреть картину поверхностно, без постоянного одергивания себя, без постоянной поправки на подспудный кошмар происходящего. Но когда постигаешь ее метафорический смысл - действительно, разверзается бездна ужаса. Чувствуешь себя в окружении... кишащих монстров! Иными словами: тут-то только и начинается де-монстр-ация кинофильма...

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Жизнь в мертвом доме (Окончание)

А в доме - вовсю идет миражная жизнь. И - громоздится пирамида, башня консервов, принесенных режиссером-постановщиком фильма про героев с Лубянки: как символ этой жизни. Миражная еда; заменитель еды. И вместе с тем - напоминание о метафорической ипостаси хозяек: живут в квартире без паспорта, без прописки, как... беглые зэки, прошедшие через ужас путешествия по тайге с... консервами! Страх предыдущей эпохи передается на... физиологическом уровне: персонаж В.Басова, человек старшего поколения - то и дело выходит из туалета. "Уж мы бы не молчали!" - откликается на его самооправдания персонаж... с наиболее ярко выраженным волчьим взглядом!

Перед нами - сборище хищников. Как бы вблизи, в мельчайших подробностях показывается та сцена, которую наблюдают издалека герои триллера А.Хичкока "Окно во двор". Несмотря на отделяющее их от происходящего расстояние, героиня американского фильма, не хуже, чем наша московская Людмила, умеет схватывать суть ситуации: "Она занимается самой трудной женской работой - общается с волками", - говорит она о хозяйке квартиры в противоположном окне дома, балерине, танцовщице, окруженной гостями-мужчинами.

В самом начале сцены - комическая подробность. "Круглов, зам. начальника главка" приходит в гости... с туго набитым портфелем. Казалось бы, что особенного? "Министр с портфелем", пришел прямо с работы... Но: заходит в комнату - и оказывается... что все гости, сплошь одни мужчины, стоят в ряд с такими же туго набитыми портфелями! У Басова-Круглова потом из этого портфеля и появляются пресловутые консервы. И тогда становится ясным, почему этот аксессуар столь комически распространен на каждого из гостей: волки приходят с добычей! В.Басов - и вправду сыграет... Волка в телефильме "Про Красную шапочку"!

Приходят в квартиру - логово такого же волка, как и они, уверены, что подруги, живущие здесь, - тоже волчицы. А они... овечки; овечки, закамуфлированные под волков, одетые в волчьи шкуры! Наивно пытающиеся... подружиться с волками. Мы знаем, чем это кончится. Одну овечку, Катерину, - съедят. Метафора - совершенно сознательная: у нее в этой сцене и прическа - прямо как у овечки, взбитые кудряшки, да еще с ленточкой. Любимая овечка Мэри! Но метафора - показатель литературной традиции; еще у Пушкина в "Станционном смотрителе" было: Минский, соблазнитель Дуни, - волк; Дуня - "заблудшая овечка". А вот другая овечка... и впрямь оказывается волком!