Приключения Шоубиза (СИ)

— Чего ты на меня пялишься? Ну, я это, я, — она улыбалась немного усталой улыбкой. Но было видно, что такое гипертрофированное внимание ей приятно. Еще недавно она бы сожрала живьем любого за такой откровенно любопытствующий взгляд. Но теперь ей этого явно не хватало. Привычка — вторая натура. А быть знаменитой — привычка покруче других. Она въедается в кожу и нервы артиста, и когда внимание зрителей исчезает, многие начинают его искать. И тогда выделывают такие фортели, что мама не горюй!

— Эй, горемычный, как там тебя?

— Гоша, — поспешно кивнул мой приятель.

— Гоша, значит. Ты кто у нас будешь, Гоша? Что-то я тебя в лимузине не заметила.

— А я со «Спичками». Я ими руковожу. — Гоша гордо встрепенулся.

— Ах, руководишь, — Донна прищурилась, и в глазах у нее запрыгали черти. — Ну, это меняет дело. Ты смотри, со спичками играть опасно. Не доиграйся. А то потом пеленки на четверых стирать.

Гоша вытянул шею и покрутил головой в разные стороны. Лицо его при этом выражало некоторое недоумение. Швейковский юмор Донны не доходил до романтической Гошиной натуры.

— Расслабься, она шутит, — наклонившись к нему, тихо подсказал я. У Гоши обмякли плечи, и он снова заулыбался. Он понял, что принят в наше небольшое ночное сообщество и окончательно расхрабрился. Гоша цапнул бутерброд и остывший чай и попытался делать сразу три дела: есть, пить и говорить. Но у него плохо получалось. Ветчина слетала с бутерброда и вываливалась у него изо рта, чай проливался ему на пиджак, а речь была абсолютно невменяемой. Наконец, каким-то чудом справившись с выпадающей изо рта ветчиной, Гоша окончательно расхрабрился и сказал первое внятное слово.

— Вы очень хорошая певица.

Донна чуть не свалилась со стула от смеха. Рокер Олег поддержал ее такими же громкими звуками. Я иронично покачал головой и сказал:

— Гоша, кушай бутерброд. Не отвлекайся. А то сморозишь какую-нибудь глупость.

Гоша дожевал ветчину, аккуратно промокнул пиджак салфеткой и повернулся ко мне.

— Почему ты так со мной разговариваешь? Словно я недоумок.

Донна снова покатилась со смеху. Гоша был комичнее многих дипломированных комиков, но не знал об этом.

— По-моему, ты, Гоша занимаешься не своим делом, — сказала отсмеявшаяся Донна. — Тебе не «Спичек» надо окучивать, а в «Аншлаге» сниматься.

— Вы так думаете? — Гоша все воспринял за чистую монету.

— Нет, это не я так думаю. Это природа так думает. Могу тебе протекцию составить, — Донна теперь уже просто слегка подтрунивала над горе-продюсером. Но Гоша был человеком беззлобным и безвредным. Такие среди нас тоже иногда встречаются. Но он не был идиотом. И поэтому он совершенно неожиданно дал отпор разгулявшейся мегазвезде. Он выпрямился на своем табурете, высоко поднял голову, и, поскольку обижаться на женщин было не в его правилах, — а тем более на таких женщин! — он с достоинством произнес:

— Понимаете, многие мне говорили, что я занимаюсь не своим делом. А я никогда их не слушаю. Зачем? Разве кто-нибудь, кроме меня знает, чем мне нужно заниматься? — И он посмотрел звезде прямо в глаза. Донна, не ожидавшая от маленького еврея такой изысканной наглости, подавилась очередным смешком и покраснела. Но Гоша, как истинный интеллигент, развил тему. — И уж, если говорить об этом начистоту, то я сильно извиняюсь, но хочу быть с вами откровенным. Ведь каждый не без греха, верно? Разве вы сами всегда делаете все только правильно? — Гоша воззрился на Донну в упор, и теперь пришла ее очередь прятать глаза.

— Вы меня, конечно, еще раз сильно извините, но можно я буду с вами совсем откровенен? — Донна милостиво кивнула и махнула ручкой — мол, согласная я. Гоша привстал и галантно поклонился. После обмена любезностями, он сказал очень неожиданную вещь. — Вот вы всю жизнь о чем пели? О жизни. Так? Так. А о какой жизни вы пели? О разной? Не-а. В основном, что у вас все плохо и впереди будет только хуже. И любовь у вас вся такая несчастная, и одиночество совсем изъело. И чего же вы теперь хотите? Так оно все и вышло, — Гоша был сейчас похож на престарелого проповедника-миссионера, который обращает в истинную веру аборигенов Новой Зеландии, точно зная, что эти неофиты, конечно, его внимательно выслушают, но обязательно сожрут сегодня на ужин. Невзирая на все это в глазах Гоши-миссионера горел тот самый огонек непоколебимой веры в свою правоту, который делал его речь очень убедительной.

— Я даже своим девочкам подбираю песенки весёлые и обязательно со счастливым концом, — на этих словах в его интонации появились извиняющиеся нотки. Ещё бы! Он осмелился читать нравоучения самой Донне! Это было неслыханно! Но Гоша сделал над собой усилие, и голос его снова окреп и приобрел дрогнувшую было самоуверенность. — Песни — они как молитвы. Только еще сильнее. Они же прямо к богу в уши ложатся. Особенно красивые и хорошо спетые. Так вот я и говорю — соображать надо, что поешь! А то такого себе напеть можно — ой-ёй-ёй! Мало не покажется! Вы же всегда пели про свою несложившуюся личную жизнь. Что все мужики — козлы. Вот и получайте теперь на старости лет хрен с маком. Или я не прав? — Гоша выдохся и замолк.

Донна сидела слегка обалдевшая, но крыть ей было нечем. А ведь действительно! Я как-то об этом раньше никогда не задумывался. Все песни у нее были супер! И спеты так, что слеза душу насквозь прошибает. Только вот тексты и вправду какие-то грустно-печальные. Все о неразделенной любви. Редко, когда про другое. Возразить Гоше было сложно. Лицо у Донны стало пунцово-свекольным. Но она сдержалась. Закурив новую сигарету, она сидела теперь, глубоко задумавшись. А Гоша как ни в чем не бывало полез в холодильник и выудил оттуда банку крабов. Видимо, неминуемый стресс уже готов был его накрыть, и Гоша хотел заранее подготовиться.

— Можно? — спросил он у хозяйки. Та небрежно махнула рукой — да хоть весь холодильник. Лицо ее постепенно приобретало обыкновенный человеческий цвет. Переварила. Что ж, надо сказать, что это испытание она выдержала с честью. Тем более, что если песни и влияют на судьбу артиста, то теперь все равно уже поздно и ничего уже не поменять.

Гоша сожрал крабов и продолжил развивать тему.

— Я вам больше скажу — музыка вещь очень серьезная, часто небезопасная. А на это почему-то никто внимания не обращает. Вот пример. Еду я в метро. А рядом девчушка сопливая. А в ушах у нее крошечные наушнички. Но из этих наушничков бухает совсем не крошечный ритм. Жуткий, доложу я вам, ритм. И громкий. Даже мне отлично все слышно было, а я не переношу бесполезных ритмов, это мусор все звуковой, простите. Я просто извелся весь, пока до своей станции доехал, еле выжил — так грохотало. И никому до этого нет дела. А почему, спрошу я вас? Ведь эта девчушечка еще лет десять у себя в ушках этот бухающий ритм подержит, и все, кранты. Глух, как Бетховен! Клиент врача, извиняюсь, ухогорлоноса! — Гоша вытащил огромный, похожий на белую простыню, носовой платок и возмущенно высморкался. Смяв этот огромный кусок ткани, Гоша небрежно затолкал его назад в нагрудный карман и продолжил: — И, спрашивается, где ее папа с мамой? Где врачи? Где мозги у нашего государства? Нету! Ни одного, ни другого, ни третьего! А мы ведь с вами хорошо знаем, что такое звуки. Звуками можно лечить. Звуками можно убивать. Музыка — это же оружие. От нее люди плачут и смеются. А это же очень серьезно! — Гоша теперь бегал по кухне и размахивал руками: — И никому нет дела! Вот что страшно! — Он внезапно остановился, снова сел на свой табурет и иссяк.

— Слушайте, дайте выпить, — вдруг сказал Олег. Донна молча встала и вытащила из шкафа свежую бутылку коньяка. Олег разлил напиток в четыре рюмки, даже не спрашивая, будем мы его пить или нет, взял рюмку, взмахнул ею в воздухе, словно бы чокаясь с невидимым партнером, сказал: «Будем!» и хлопнул коньяк с видимым удовольствием. После этого он съел пять бутербродов, и его тоже, как и Гошу, потянуло на философию. Поистине, сытый мужик — это готовый доктор философских наук. А Олег оказался еще и умным философом, что не всегда встречается среди рок-музыкантов. Теперь, когда алкоголь почти не замутнял его светлых мозгов, он мог рассуждать вполне здраво, и его размышления оказались очень интересными. И слегка озадачили Донну. Рокеры редко признают какие-либо авторитеты — им жизненная позиция не позволяет. И Олег был ярким представителем этой династии. Но оказалось, что Олег, в отличие от среднестатистического рокера, иногда слушает и другую музыку. Так сказать, в целях самообразования и поддержания философской формы.