Песок из калифорнии (СИ)

протянула Камка, и коснувшись теплой ладошкой, мягкой и крохотной, его лица, сама всхлипнула.

-Не надо, мы же совершенно не знаем друг друга, я тебя старше минимум на двести лет, а то и больше, у меня столько всего в жизни было - и наркотиков, и грязи а ты такой, такой... чистый... ночью даже ни чего...там... на вокзале... а я...я даже у Гоши...

Слезинки мелкими горошинками побежали догоняя друг друга по ее пухлым щечкам узкие глазки стали совсем щелочками, исторгающими влагу, она плакала совершено бесшумно, только подрагивал ее покрасневший носик, вздернутый вверх... Дима от рукавом, шершавым как дверь, дермантин-дерьмонтин, что с него возьмешь, левый предательский глаз и несмело притянул к себе Камку, та упала на грудь, уткнулась лицом в красноту водолазки и зашептала:

-У тебя еще будет много-много красивых молодых герлушек, много-много... Вот увидишь... а сейчас надо мчатся в аэропорт... Вставай, мой милый...

И снова сладко-сладко защемило, задергался левый глаз...Но Дима вскочил, подхватил Камку, а очередь, толпа-очередь жила своими делами и ни кто во всей вселенной не обратил внимание на то, что только что здесь, на грязном асфальте московской набережной, умерла, еще не родившись, любовь... Аборт любви.

Автобус мчался к горизонту, мелькали какие-то сиюминутные глупости по сторон - ускорение, гласность, демократия это не только... Камка держала Диму за руку и привалившись к его плечу, о чем-то вздыхала. Дима смотрел вперед, в стриженный чей-то затылок, до тошноты воняющий одеколоном, совершенно сухими глазами. В голове было пусто...

Внезапно все пассажиры вскочили, прямо так вот, вдруг, ни с того, ни с чего, автобус остановился и все толкаясь, заспешили на выход. Последними вышли, держась за руки, Камка и Дима. Стеклянные двери, толпы народа, постоянный крик и хрип из-под потолка, что-то пытающийся объяснить этой толпе, но его, этот хриплый голос ни кто не слушал, все куда-то мчались, бежали, толкаясь, теряя детей и сбивая друг друга с ног... Камка тоже помчалась, куда-то, крепко держа Диму за руку, его несколько раз пытались оторвать от нее, но безуспешно, локти, лица, ноги, чемоданы, такого Димка даже у себя в Нске не видел во время летних отпусков на железнодорожном вокзале... Казалось, все взбесились и ринулись с этого медленно тонущего корабля... Камка прижалась к Диме и зашептала прямо в лицо - у нас двадцать минут, если ты хочешь, пойдем куда-нибудь, но здесь некуда, кругом народ, куда же? в туалет, в дабл, - шептала Камка и волокла его куда-то, куда-то в даль, расталкивая маленькими кулачками людей и чемоданы...

Сверху хриплый голос объяснял, что мир несовершенный, но тем не менее прекрасен, и не смотря на тесноту в нем можно найти немного места для двоих, черт! вскрикнула Камка, закрыто на уборку, попробуем другой... И снова какие-то люди, кто-то залез к Диме в карман, хипарь усмехнулся, там было пусто, люди толкались, кричали и молчали, но все так активно, что угнетало, давило на голову, хотелось лечь на пол, на заплеванный и затоптанный пол, нет-нет, вскричала Камка, судорожно сжав его ладонь, ну суки, ремонт!.. Ремонт бляди затеяли, а здесь двоим уединится негде!.. В голов мелькнуло - можно прямо в толпе, все равно ни кто не заметит, мелькнуло и не оформившись, куда-то исчезло, так как Камка вновь прильнула к нему, нежно, ласково и заглядывая ему в лицо, зашептала - ну все, теперь все, мой самолет, поцелуй меня и бежим...

И они побежали, расталкивая людей, но теперь бежали не в поисках уединенного места, то есть судорожно кидаясь то влево, то вправо, а целеустремленно, туда где был ее самолет...Перед какой-то стеклянной калиткой, перекрытой грудастой женщиной в синей форме, стояла небольшая, относительно спокойная очередь, уже обвешанная чемоданами и сумками, а всего лишь держа ручную кладь с необходимым.

Камка встала во след какому-то толстому, с мясистым носом, воняющему потом, мужику, и вновь, в который уже раз за последний секунды, прильнула к нему, прильнула всем телом, и встав на цыпочки, все тех же грязных своих ног, босых и маленьких, медленно-медленно, как будто впереди вся длинная ночь, поцеловала Димка. Губы у ней были мягкие и теплые, пахли почему-то кофе, наверно в посольстве пила...

-А как ты туда, ну улетаешь? -

Димка уставился в лицо Камки, сам удивляясь собственной глупости, ну а что нужно делать, если у них совершенно еще ни чего не было и уже не будет, что же позвольте спрашивать ему, когда он не знает...

Камка тоже опешила от такого глупого, в данной обстановке, вопроса, подвигая за толстым мужиком и не выпуская его из своих объятий, зачистила, стараясь уложит в отпущенное время до грудастой женщины у стеклянной калитки, неизвестно куда ведущей:

-Штатники дали квоту на эмиграцию из Совка, я взяла анкеты, заполнила да еще письмо приколола, английский со школы знаю, я спецшколу кончала, мол так и так, хипарка, но если не пустите - сообщу во все газеты мира, мол дискриминация по социальному признаку...

-Ваш билет, пожалуйста! -

вежливо прервала тараторящую Камку женщина с каким-то летным значком на груди больших размеров, Камка вяло и торопливо чмокнула-поцеловала Димку и сказала:

-Прощай, я буду тебя помнить, -

и скользнула в калитку...

Димку отпихнули в сторону, он прижался к стеклу, Камка стояла босиком на холодном мраморном полу, какой-то пограничник листал ее документы и проверял паспорт, она совершенно не смотрела на него, к горлу подкатил ком, жаль, что у них здесь все ремонт да санчас, Камка обернулась, махнула рукой и шевельнув губами, шагнула в металлические ворота... Загнула и исчезла...Только теперь Дима понял, что она шепнула - беги... Куда бежать... Отсюда или туда...

Все толкали Димку, все куда-то торопились, бежали, мчались, спешили, только с один шел не спеша, не замечая ни кого и ни чего...Он пытался что-то вспомнить что-то важное крутилось и не давалось, ускользало в голове, но он еще и еще пытался уловить это, что-то очень важное, жизненно необходимое для него, может быть самое главное, что называется смыслом жизни... В голову приходила какая-то глупость, всплыла песенка из детства, какого-то Георга Отца что ли:

...Как провожают самолеты,

Совсем не так, как поезда...

Но все это было не то... Вдруг ясно и отчетливо, прямо как на экране, всплыло голове еще секунду назад ускользавшее - у него нет денег на обратную дорогу...

КАЛИКИ-МОРГАЛИКИ.

...Ни хера себе, на второй день с дурки вырвался да еще с хайрами... Расскажи кому - не поверит!.. Ох ни чего себе... Как же это так, как же это я соскочил с этого паровоза-парохода, ума не приложу... А ведь уж думал кранты-винты-труба-приехал!.. Ой спасибо перестройке и лично товарищу Горбачеву!.. Не он бы - загибался бы сейчас от сульфы да прочей гадости на серой простынке со штампом, а хайра мои, хайра многострадальные, мели бы поганой метлой да на помойку... Ой, ну и херня, как же так, так ведь не бывает, только в сказках для младшего школьного возраста... Про Павлика-стукачка и Мересьева, шишки жравшего... ну и херня...

Так рассуждал да еще в добавок прямо вслух и громко, невысокий коренастый крепыш, волосатостью своей и заросшестью напоминавший орангутанга или йетти, бодро почти бегом шагающего по Каланчевке, которая как известно всем волосато-хипово-андерграундно-богемным москвичам, ведет прямо в дурку Краснопресненского района. Или из нее... Так сказать местный штаб борьбы с инакомыслием. На нем, на штабе еще с до сих перестроечных пор висит красным с белым намалеванный лозунг - В человеке все должно быть прекрасным! Улицу Каланчевку столько раз переименовывали за последний семьдесят лет, что для ориентировки только и остается именовать Каланчевкой, ну и для ориентира сообщать - та, на которой дурка-креза-психодром-психушка-психо-нервологический диспансер находится, и сразу всем все ясно.