В обятиях прошлого. Часть 3

Одиночество противоестественно для нормального человека, – заговорила она, – вечером оно со стороны выглядит пафосно, и в голову лезут самые разные экзистенциальные идеи, а утром оно превращается в навязчивую боль, которая преследует человека по пятам.

Мадлен предпочитала не распространяться о том, как несладко ей жилось в семье, где родители были всецело поглощены заботами о росте поголовья свиней и едва обращали внимание на свою единственную дочь, и сейчас эти мысли нахлынули на неё.

Древние греки в лице Платона¹² и Аристотеля¹³, – продолжала она, – и помыслить не могли о существовании человека вне общества.

Сосед Мадлен по парте, как всегда, одобрительно кивал, совершенно не слушая, о чём она говорит, а лишь с нескрываемым интересом поглядывая на её округлые формы, с которыми он давно желал познакомиться поближе.

Хорошо, – кивнул головой учитель, – это, действительно, известная точка зрения. А что вы можете сказать по поводу разрушения в природе и человеческой старости ?

Старость – это всегда предчувствие надвигающегося конца, – ответила Мадлен, поправляя волосы и одёргивая блузку, с наивной радостью полагая, что дополнительный вопрос учителя наконец-то вызван его интересом к её персоне. – Старость – это пожелтевшие письма, засохшие цветы…

Мадлен старалась как можно изящнее изложить свои мысли, но её поэтический порыв быстро иссяк.

Старость – это дефект и уродство, склероз и агрессия, морщины и трясущиеся руки, это – неизбежный маразм и отвратительный запах, – закончила она.

Не самая радостная картина, но, несомненно, в ней есть доля истины, – отреагировал учитель, оглядывая класс в поисках других желающих выступить.

Одинокие люди – это люди сложной душевной организации, которым не всегда удаётся находить взаимопонимание со своим окружением, – высказался сосед Мадлен, который, в свою очередь, лез из кожи, стараясь произвести на неё впечатление. – Зачастую такие люди отчаянны до безумия, – продолжал он своё импровизированное выступление, – а ещё существует медицинская точка зрения, согласно которой, одиночество – крайне вредно, и нереализованные желания одиноких молодых людей могут довести их до нервного истощения, – с этими словами он с немым укором требовательно взглянул на Мадлен.

Не дождёшься, – быстро прошептала та, – точно не с тобой.

Энн сидела тихо, боясь встретиться глазами с учителем. Она сама не знала, почему этот человек заставлял так часто биться её сердце, а от одного его взгляда её руки холодели, и дрожь пробирала до костей. И вот он снова посмотрел на неё. Она почувствовала, что теряет дар речи.

Возможно, у кого-то из вас есть иная точка зрения ? – господин Файар остановился рядом с Энн. – Я хотел бы услышать ваше мнение, мадемуазель Морель.

Мадлен, весьма довольная своим выступлением и собой, обернувшись, смерила Энн взглядом с головы до ног и презрительно хмыкнула.

Послушаем нашу тихоню, – громко шепнула она на ухо своему соседу, одинокому молодому человеку, находившемуся, по его словам, на грани нервного истощения. – Интересно, а она сама понимает смысл своей заумной болтовни ?

Энн, разумеется, услышала слова Мадлен, и они отлично помогли ей собраться с мыслями.

Я полагаю, – начала она, – что наслаждение спокойствием и жизнью, свободной от мирских забот, созерцательное безмятежное восприятие мира, может оказаться мечтой многих вдумчивых людей, ищущих в одиночестве и тишине единение с природой.

Господин Файар, слегка прищурив глаза, внимательно слушал свою лучшую ученицу, вникая в каждое сказанное ей слово.

Мне представляется интересным, – продолжала Энн, – изложить, как предложенная вами тема отражена в древней и средневековой японской поэзии.

Учитель слегка улыбнулся. Именно японская поэзия серьёзно увлекала его в течение последних нескольких лет.

Так, к примеру, образ замёрзшего чахлого тростника на морском берегу подчёркивает красоту и привлекательность затаённой печали и одиночества. Увидеть скрытое и сокровенное в замёрзшем и заледенелом, в блёклом и бесцветном, узреть красоту природы было смыслом творения японских поэтов.

Весь класс слушал Энн в полном молчании.

Странствующие монахи и поэты испытывали одиночество и чувство заброшенности, когда смотрели на падающие листья и идущий снег, но они представляли себе цветущую вишню и весеннюю зелень. Они учились положительно воспринимать, на первый взгляд, незаметные, но неизбежные признаки разрушения красоты, которые приносит время. Постепенно они приходили к такому состоянию души, при котором одиночество и разрушение приобретали особую красоту, а простая, аскетичная жизнь воспринималась как утончённая и благородная.

Энн легко и с удовольствием вспоминала всё то, что было внимательно и с увлечением прочитано ею много лет назад.

Когда я смотрю вдаль,

Я не вижу ни цветков вишни,

Ни пёстрых листьев,

Только убогую лачугу на берегу

В сумерках наступающей осенней ночи¹⁴, -

продекламировала она.

В этом стихотворении, – пояснила Энн, – описывается пустота, как идеальная форма красоты, так как, рисуя унылый осенний пейзаж, поэт противопоставляет ему цветы вишни и листья, радующие своими оттенками.

В классе по-прежнему царила мёртвая тишина.

Если бы люди жили вечно в этом мире, никогда не старея, то всё вокруг утратило бы свою способность волновать, трогать нас за самые тонкие струнки нашей души ! Ведь именно неопределённость и недолговечность и составляют ценность человеческой жизни.

Наша жизнь – росинка.

Пусть лишь капелька росы

Наша жизнь и всё же¹⁵… -

прочитала Энн очередной отрывок.

Роса – обычная метафора бренности жизни, так же, как вспышка молнии, пена на воде или быстро опадающие цветы вишни. «И всё же…», – повторила Энн отрывок из стихотворения, – этот намёк, эта недоговорённость, это молчание…

… красноречивей любых слов, – не смог удержаться учитель, решив поддержать Энн.

У всех живых существ – своё чувство времени. У черепахи – свой век, он для неё – как для майской мухи прожить с утра до вечера, – продолжила довольная Энн, – а летняя цикада не ведает ни весны, ни осени. Какое это великолепное неторопливое чувство – прожить один единственный год в полной безмятежности !

Раздражённая повышенным вниманием учителя к Энн, Мадлен нарочно уронила учебник на пол, нарушив идеальную тишину в классе. Но господин Файар бросил на мадемуазель Крапо взгляд, преисполненный такого искреннего негодования, что та сразу опустила глаза в пол и решила сидеть тихо.

Мне очень приятно, – Франсуа-Ксавье Файар с восхищением смотрел на Энн Морель, – что среди вас нашёлся человек, который сумел так глубоко и необычно подойти к сути столь сложных понятий.